О шаробросании, или Как происходили выборы в губернском Тамбове. Ч. 4
Начало: предисловие, ч. 1, ч. 2, ч. 3.
Н.В. Давыдов. Былая провинция. Ч. 3
К началу выборов N переполнился приезжими дворянами; большинство явилось из своих деревень, но были и столичные места, люди совсем именитые и даже сановные; приехало насколько настоящих гвардейцев. В день открытия дворянского собрания в городе с утра воцарилось большое движение. Около гостиниц и некоторых частных домов десятками стояли извозчики, часто подвозя и увозя господ, а на улицах мелькала быстро катившиеся сани с седоками, на лицах которых было написано: «начинается». Все уездные предводители уже съехались, и теперь гг. дворяне, надев мундиры, наносили им визиты и потом с ними, а кто не успел, то отдельно, отправлялись к губернскому предводителю.
Таковым состоял Сергей Сергеевич Ардеев, выбиравшейся уже четвертое трехлетие подряд. Большой друг губернатора, он очень подходил к Николаю Михайловичу и по внешним, и по внутренним своим качествам. Отставной военный, раненый даже в какое-то незначительное место в турецкую кампанию, в былые годы лихой кутила, очень красивый и представительный, т.е. большой, толстый, с приятным румяным лицом и круглыми оловянного цвета и выражения глазами навыкате и зычным голосом, походкой с перевалкою, резкими, даже грубоватыми манерами, привычкою громко хохотать. Сергей Сергеевич, несмотря на высокий пост и изрядный чин, казался всем добрым малым, с душой нараспашку. С ним многие дворяне, вовсе даже не чиновные, были «на ты»; он считался настоящим русским помещиком, предпочитавшим, как сам говорил, во всем русское иностранному и верившим, несмотря на недвусмысленный исход Крымской войны, что Россия непобедима и что мы «их шапками закидаем, только скажи батюшка царь одно слово». Сергей Сергеевич отмену крепостного права у себя на деревенской усадьбе не признавал и оставил в своем имении все по-старому; дворни он не распустил, назначив всем жалование, но зато с правом самоличной или на конюшне расправы с провинившимися по-прежнему; на мужской половине его дома действовали мальчики-казачки, а на дамской - бегали босиком девчонки; он был уверен, что его мужики и люди его обожают, преданы ему и все замечательно хороший народ. Состояние у Сергея Сергеевича было очень большое, но обремененное крупными долгами, и дела, благодаря беспорядочности и безалаберности управления, шли не хорошо; много денег убивалось на великолепный завод рысистых лошадей и на прекрасную псовую охоту с эффектным выездом, да вообще на широкую гостеприимную жизнь. У Сергея Сергеевича в деревне и в N никогда не садилось за обед меньше 12-15 человек, а семья его состояла всего-навсего из жены и двух сыновей-подростков; во всем было великое обилие и в пище, и в напитках, но все было среднего качества, и в обстановке как деревенского, так и городского дома Сергея Сергеевича, при некоторой даже роскоши, царил великий беспорядок, не замечалось большой чистоплотности, а прислуга, вся конечно своя, являла довольно отвратительный вид. Желудочные способности были у него поразительные, так же как способность, когда Сергей Сергеевич уставал или выпивал в достаточной степени, заснуть где бы и как ни пришлось, хотя бы на ходу, причем храпение его проникало всюду и слышало с даже на улице. Французским языком Сергей Сергеевич владел плохо и находил, что так оно и должно быть: «нашего брата, настоящего русачка, везде поймут, - говорил он, подмигивая собеседнику, - особенно женский пол, уж это вы на меня положитесь, ну а больше нам ничего и не надо!» При этом Сергей Сергеевич рассказывал каком-нибудь веселенький анекдот, случившейся с ним в Париже или Вене, гоготал и трепал слушателя по плечу или по коленке.
У Сергея Сергеевича домашним хозяйством заведовала красивая, тоже в русском вкусе, экономка, но он и вида не подавал, что она ему приятна не одним только уменьем варить варенье. Посты он соблюдал, но с разными исключеньицами, весьма умалявшими аскетичность их; церковные богослужения посещал охотно, стоя обычно в алтаре и подпевая баском, и чувствовал себя в церкви как дома, особенно же любил заупокойные службы, но над священниками в разговоре шутил и рассказывал о них анекдоты. При всем своем внешнем добродушии и несомненной безалаберности Сергей Сергеевич был не без хитрости и собственные интересы ставил всегда на первый план; избрание свое губернским предводителем он очень ценил и втайне мечтал о приглашении его со временем высшим правительством на какой-либо важный пост. Собственно настоящих принципов у Сергея Сергеевича не было, во всяком случае, сам он не сумел бы их определять; да он в такие тонкости не вникал, а просто жил в свое удовольствие, не задаваясь никакими «фанабериями», жил по шаблону, созданному до него, и искренно служил дворянству по мере своего невеликого разумения, т.е. всегда и по всем вопросам без разбора стоял на стороне того или другого дворянина (по сравнению с лицом иного сословия), или дворянского дела. Он обладал особым (того времени) дворянским красноречием, довольно близким военному, и очень любил всякие торжества публичного характера; молебствия с водосвятием, юбилейные обеды с тостами, встречи и проводы высокопоставленных лиц, участие в депутациях и т.п.
Доброй и верной подругой была Сергею Сергеевичу супруга его Софья Александровна - дама во всех отношениях прекрасная; она и мужа любила, не замечая будто экономки, и свое положение «предводительши» ценила, и детьми занималась, хотя при них состоял немец-гувернер, и из себя была достаточно миловидна, несмотря на наступившей уже бальзаковский возраст, а, главное, она была дама деятельная и для губернского общества положительно незаменимая: она устраивала целый ряд фестивалей в виде благородных спектаклей, литературно-музыкальных вечеров, лотерей и даже балов. Этими увеселениями Софья Александровна умело пользовалась для привлечения голосов в пользу кандидатуры мужа и упрочения его положения, и ее недаром N-ские дамы (адски проницательные) прозвали «финмушей».
Ардеевы жили в собственном доме. В описываемый день зала и гостиная их были уже полны приезжих дворян, когда, наконец, вышел хозяин в мундире и при звезде, извиняясь, что заставил ждать себя; он подходил к каждому из посетителей, жал руку и почти безошибочно называл всех по имени и отчеству; любезен он был очень, но без тени панибратства, и на лице его сохранялось выражение серьезной торжественности, приличествующее важности первого дня собрания. Софья Александровна не выходила к гостям, и в зале не стоял накрытый с утра для холодного завтрака с выпивкою стол, как то бывало у Ардеева потом в остальные дни выборов. Кланялся Сергей Сергеевич тоже не так, как всегда; это был еще не тот вполне боярский поклон, какой он отвешивал всему собранию по открытии его (этим поклоном Ардеев славился далеко за пределами своей губернии), но уже ясно было видно, что кланяется не простой смертный, что священнодействие началось и, голубчика Сергея Сергеевича нет, а налицо губернский предводитель.
- Господа, - обратился к собравшимся у него дворянам Ардеев, - благодарю за честь и рад вас видеть у себя с вашими избранниками во главе; жалею, что не все почтили меня (это был намек на отсутствующего с своими дворянами N-ского уездного предводителя Мстицкого), но сознаю свои несовершенства и не ропщу. Господа - время. Приступимте! Приглашаю вас к его превосходительству N-скому губернатору и в собрание.
Иван Петрович Мстицкий, про которого намекал Сергей Сергеевич, стал выдвигаться за последние годы на N-ской политической арене. Он был местный помещик не из бедных. N-ский уездный предводитель и, так сказать, лидер молодой, либеральной, как ее называли в N, партии, к которой примыкали все недовольные Ардеевым. Мстицкий совсем не походил на последнего; он из себя был некрасив, носил очки, стриг коротко волосы, мало говорил, но был дельный хозяин, окончил курс в университете и считался до известной степени «красным»; краснота его, впрочем, проявлялась лишь в том, что он вина не пил, ни с кем не был на «ты», первому встречному не выкладывал всю свою душу, не хвастался, рысистых лошадей и собак не держал и не любил парадов, но сочувствовал всем вводившимся ожидавшимся реформам, начиная с главной - только что осуществившегося освобождения крестьян. Опасным в нем было одно - он «пописывал» и от времени до времени печатал какие-либо статьи по сельскому хозяйству. Но Мстицкий пользовался большим влиянием и уважением среди части N-ской дворянской молодежи, не сочувствовавшей «крепостническому» направлению, имевшему за собою, казалось, большинство дворян. Его ценили за его поведение в прошлом собрании и в губернском комитете за его смелые по тому времени речи и поддержание, при обсуждении условий освобождения крестьян, широких несословных и гуманных взглядов, а в том числе наделения крестьян достаточным количеством земли. Жена у Ивана Петровича была совсем простая женщина, т.е. обыкновенная, каких чрезвычайно много, скорее, впрочем, приятная, но для общества обещавшая мало, так как она была чрезвычайно близорука и рассеяна, всех и все путала и легко конфузилась. Иван Петрович уже вторые выборы нарушал спокойствие Сергея Сергеевича и Софьи Александровны, представляясь им серьезным соперником по предводительству. Страшнее всего было то, что Иван Петрович молчал, кандидатуры своей не выставлял, а потому бороться против него можно было лишь тайно. К счастью, губернатор, хотя и был в хороших отношениях и с Иваном Петровичем, всею душой сочувствовал Сергею Сергеевичу и поддерживал его открыто.
Продолжение следует.