"Цаговский" букварь
У нальчанки Элины Мазлоевой хранится бесценный артефакт - кабардинский букварь на основе арабской письменности, изданный Гафаром Дымовым в 1917 году. Эта тонкая книжечка - свидетель культурной истории адыгов: она была составлена Нури Цаговым и Адамом Дымовым для открытого ими Баксанского образовательного центра, который в народе называли Баксанским университетом. Эта книжечка - свидетель и беспрецедентных экспериментов в области адыгской письменности, происходивших в начале прошлого века. И наконец, она свидетель жизни той, что отдала Элине эту книгу - ее бабушки Хадижи Бердовой.
«По паспорту она писалась 1914 года рождения, но всегда говорила, что это неправильная дата, потому что революцию она помнит уже подростком, - рассказывает Элина. - Она была младшим ребенком в семье, два ее старших брата получили духовное образование и ее научили читать по-арабски, потом и по этой книге - по-кабардински. А потом учила в детстве и меня. Сейчас я много забыла, конечно, но кое-что еще помню». Сложно сказать, обучались ли братья Хадижи Мамыш и Адам в Баксанском университете, но это вполне вероятно, учитывая, что родом они именно из Баксана. Семью в 1920-е годы раскулачили, но никого из её членов не арестовали и не выслали.
Замуж Хадижа вышла рано - лет примерно в шестнадцать, родила в этом браке в 1941 году маму Элины. На фронте муж был ранен, у него развилась гангрена, и врачи отдали его семье, сказав, что ничего больше сделать не могут. Женщина выходила мужа - спасла ногу, она всю жизнь собирала травы, смешивала лекарства сама. На фронт он вернуться уже не смог, стал председателем колхоза, но решил жениться во второй раз, и Хадижа, не выдержав такого отношения, вернулась к братьям с маленькой дочкой на руках. Через некоторое время к ней посватался Хасет (Дад) Хамурзов из Заюково, вдовец, взрослые дети которого сами уже создали семьи. Он очень хорошо относился к дочери Хадижи, она всю жизнь именно его считала отцом. Но он умер, когда девочка была в седьмом классе.
И Хадижа вновь вернулась к братьям в Баксан. Тогда они решили отделить ей от двух своих соседних усадеб участок земли и построить дом. Все три усадьбы были связаны друг с другом огородами (шыгъуэгу). В этом доме Хадижа жила до самой своей смерти. Это был простой саманный дом, большая веранда полностью застеклена, а под окнами росли кусты сирени. Категорически не разрешала Хадижа асфальтировать двор - он был полностью зеленым. Когда у Хадижи появились трое внуков, очень много времени проводили у нее, но с внучкой у женщины сложились особенные отношения. На все лето Элина приезжала в Баксан, занималась всеми домашними делами вместе с бабушкой. А на холодное время года Хадижа приезжала в Нальчик к дочери и до весны оставалась здесь, чтобы не быть одной в селе. Элина вспоминает такие подробности и детали, которые раскрывают особую гармонию традиционных верований и культов адыгов, сегодня уже зачастую утраченных: «В центре ее участка стояла большая груша, и когда мы с родителями весной приезжали вскапывать сад, почистить грядки, она мне всегда говорила: «Нак1уэт, хъыджэбз! Кхъужейр дгъэщIэрэщIэнщ, жыг гуащэм зимыгъэгусэн щхьэкIэ» («Пойдем, девочка! Украсим грушу, чтобы богиня-древо не обиделась»). Мы повязывали на ветки дерева красные ленточки, чтобы со всех сторон их было видно. На заборчики, окружающие огород, она тоже повязывала ленточки, чтобы взгляд цеплялся за них. Ее самыми частыми присказками были «Ди тхьэу тхьэшхуэ», «Алыхь дыщэ» и «Уащхъуэ мыващхъуэ кIанэ» - все это шло в одном ряду и не мешало друг другу. Она очень много всего рассказывала, особенно эпос любила пересказывать, сказки». При этом люди того поколения, родившиеся и сформировавшиеся еще до революции, были погружены и в традиции мусульманские, исповедуя домашний ислам: «Она всю жизнь делала намаз и меня учила молитвам, постоянно пела зэчыр, - говорит Элина. - В последние годы она уже не могла все выполнять как положено, но приспособилась: у нее была табуреточка, на которую никто никогда не садился, она на нее клала коврик для молитвы (нэмэзлыкъ), садилась на низенький стульчик и так молилась. А я очень любила рядом находиться, часто клала голову ей на колени и помню, как ее передник всегда хлебом пах - ее сладкие лепешки наши родственники вспоминают до сих пор.
Вообще бабушка очень добрая была - не помню, чтобы она голос повысила. И нас учила, что просто так даже листик с дерева нельзя сорвать. Поругала меня она один раз в жизни, когда я залезла в строительную смолу у соседей и перепачкала этим все вокруг. Сейчас, прокручивая жизнь назад, я понимаю, как много людей приходило к ней отовсюду - посоветоваться, поговорить, отвести душу, даже девочки-соседки секретничали с ней о своих сердечных делах. Мужчина-сосед, живший через четыре двора, часто беседовал с ней, но даже во двор никогда не входил, только у ворот. Так вот он приезжал к бабушке на коне». Родной брат Элины художник Эдуард Мазло тоже хранит реликвию, унаследованную от бабушки, и сегодня уже оценивает ее не только как внук, но и как художник: «Она, конечно, модница была - одевалась просто, но с большим вкусом. У меня хранится кусочек тесьмы, сплетенный ею. Это уникальное изделие, безо всякого преувеличения. Все знатоки, которым я его показывал, говорят, что никогда ничего подобного не видели».
Хадижа Бердова умерла в мае 1983 года, но вещи, к которым прикасались ее руки, до сих пор согревают и оберегают ее внуков. Это не только тесьма, бережно сохраненная Эдуардом Мазло, но и тот самый стульчик, сидя на котором она в старости молилась, и даже несколько початков кукурузы из последнего урожая, собранного ею осенью 1982 года - за полгода до смерти. Все это у Элины не просто хранится в дальнем углу, но и используется: кукуруза - в декоре кухни, да и низенький стульчик - в быту вещь незаменимая.
Память обладает способностью собирать в своих чертогах весь жизненный опыт человека, но некоторые воспоминания на эти чердаки никогда не отправляются, потому что они и есть мир человека, он их не «вспоминает» - он в них живет. А предметы, связанные с этими воспоминаниями, становятся символами реальности ушедшего времени. Как, например, тоненькая книжка, к созданию которой приложили силы блистательные деятели адыгской культуры ХХ века. Книжечка, которая сквозь арабскую вязь говорит с Элиной Мазлоевой на кабардинском языке, говорит голосом ее бабушки.
«По паспорту она писалась 1914 года рождения, но всегда говорила, что это неправильная дата, потому что революцию она помнит уже подростком, - рассказывает Элина. - Она была младшим ребенком в семье, два ее старших брата получили духовное образование и ее научили читать по-арабски, потом и по этой книге - по-кабардински. А потом учила в детстве и меня. Сейчас я много забыла, конечно, но кое-что еще помню». Сложно сказать, обучались ли братья Хадижи Мамыш и Адам в Баксанском университете, но это вполне вероятно, учитывая, что родом они именно из Баксана. Семью в 1920-е годы раскулачили, но никого из её членов не арестовали и не выслали.
Замуж Хадижа вышла рано - лет примерно в шестнадцать, родила в этом браке в 1941 году маму Элины. На фронте муж был ранен, у него развилась гангрена, и врачи отдали его семье, сказав, что ничего больше сделать не могут. Женщина выходила мужа - спасла ногу, она всю жизнь собирала травы, смешивала лекарства сама. На фронт он вернуться уже не смог, стал председателем колхоза, но решил жениться во второй раз, и Хадижа, не выдержав такого отношения, вернулась к братьям с маленькой дочкой на руках. Через некоторое время к ней посватался Хасет (Дад) Хамурзов из Заюково, вдовец, взрослые дети которого сами уже создали семьи. Он очень хорошо относился к дочери Хадижи, она всю жизнь именно его считала отцом. Но он умер, когда девочка была в седьмом классе.
И Хадижа вновь вернулась к братьям в Баксан. Тогда они решили отделить ей от двух своих соседних усадеб участок земли и построить дом. Все три усадьбы были связаны друг с другом огородами (шыгъуэгу). В этом доме Хадижа жила до самой своей смерти. Это был простой саманный дом, большая веранда полностью застеклена, а под окнами росли кусты сирени. Категорически не разрешала Хадижа асфальтировать двор - он был полностью зеленым. Когда у Хадижи появились трое внуков, очень много времени проводили у нее, но с внучкой у женщины сложились особенные отношения. На все лето Элина приезжала в Баксан, занималась всеми домашними делами вместе с бабушкой. А на холодное время года Хадижа приезжала в Нальчик к дочери и до весны оставалась здесь, чтобы не быть одной в селе. Элина вспоминает такие подробности и детали, которые раскрывают особую гармонию традиционных верований и культов адыгов, сегодня уже зачастую утраченных: «В центре ее участка стояла большая груша, и когда мы с родителями весной приезжали вскапывать сад, почистить грядки, она мне всегда говорила: «Нак1уэт, хъыджэбз! Кхъужейр дгъэщIэрэщIэнщ, жыг гуащэм зимыгъэгусэн щхьэкIэ» («Пойдем, девочка! Украсим грушу, чтобы богиня-древо не обиделась»). Мы повязывали на ветки дерева красные ленточки, чтобы со всех сторон их было видно. На заборчики, окружающие огород, она тоже повязывала ленточки, чтобы взгляд цеплялся за них. Ее самыми частыми присказками были «Ди тхьэу тхьэшхуэ», «Алыхь дыщэ» и «Уащхъуэ мыващхъуэ кIанэ» - все это шло в одном ряду и не мешало друг другу. Она очень много всего рассказывала, особенно эпос любила пересказывать, сказки». При этом люди того поколения, родившиеся и сформировавшиеся еще до революции, были погружены и в традиции мусульманские, исповедуя домашний ислам: «Она всю жизнь делала намаз и меня учила молитвам, постоянно пела зэчыр, - говорит Элина. - В последние годы она уже не могла все выполнять как положено, но приспособилась: у нее была табуреточка, на которую никто никогда не садился, она на нее клала коврик для молитвы (нэмэзлыкъ), садилась на низенький стульчик и так молилась. А я очень любила рядом находиться, часто клала голову ей на колени и помню, как ее передник всегда хлебом пах - ее сладкие лепешки наши родственники вспоминают до сих пор.
Вообще бабушка очень добрая была - не помню, чтобы она голос повысила. И нас учила, что просто так даже листик с дерева нельзя сорвать. Поругала меня она один раз в жизни, когда я залезла в строительную смолу у соседей и перепачкала этим все вокруг. Сейчас, прокручивая жизнь назад, я понимаю, как много людей приходило к ней отовсюду - посоветоваться, поговорить, отвести душу, даже девочки-соседки секретничали с ней о своих сердечных делах. Мужчина-сосед, живший через четыре двора, часто беседовал с ней, но даже во двор никогда не входил, только у ворот. Так вот он приезжал к бабушке на коне». Родной брат Элины художник Эдуард Мазло тоже хранит реликвию, унаследованную от бабушки, и сегодня уже оценивает ее не только как внук, но и как художник: «Она, конечно, модница была - одевалась просто, но с большим вкусом. У меня хранится кусочек тесьмы, сплетенный ею. Это уникальное изделие, безо всякого преувеличения. Все знатоки, которым я его показывал, говорят, что никогда ничего подобного не видели».
Хадижа Бердова умерла в мае 1983 года, но вещи, к которым прикасались ее руки, до сих пор согревают и оберегают ее внуков. Это не только тесьма, бережно сохраненная Эдуардом Мазло, но и тот самый стульчик, сидя на котором она в старости молилась, и даже несколько початков кукурузы из последнего урожая, собранного ею осенью 1982 года - за полгода до смерти. Все это у Элины не просто хранится в дальнем углу, но и используется: кукуруза - в декоре кухни, да и низенький стульчик - в быту вещь незаменимая.
Память обладает способностью собирать в своих чертогах весь жизненный опыт человека, но некоторые воспоминания на эти чердаки никогда не отправляются, потому что они и есть мир человека, он их не «вспоминает» - он в них живет. А предметы, связанные с этими воспоминаниями, становятся символами реальности ушедшего времени. Как, например, тоненькая книжка, к созданию которой приложили силы блистательные деятели адыгской культуры ХХ века. Книжечка, которая сквозь арабскую вязь говорит с Элиной Мазлоевой на кабардинском языке, говорит голосом ее бабушки.