Ничего про "наше все"
Когда долго не удается посмотреть какой-то фильм, стоит призадуматься: а вдруг это твоя интуиция работает настолько безошибочно или судьба оберегает тебя от потраченных впустую минут. Такова была моя первая мысль после «Заповедника» (2018) Анны Матисон.
Потом, конечно, рефлексии усложнились: все же посмотреть было необходимо, чтобы знать, какие интерпретации Довлатова возможны сегодня. И я сейчас не о перенесении действия в наше дни и о смене профессии главного героя, я об упрощении тех смыслов, что были в довлатовском «Заповеднике». Для этого оказалось достаточным лишь немного сместить акценты в концовке. И вот это уже история не о запутавшемся и загнанном в угол неудачнике, тем не менее твердо верящим в свой жизненный путь, а об алкоголике, который все потерял по собственной вине.
Вопрос о пределах допустимого вмешательства в текст экранизируемого произведения каждый автор решает по-своему, тем более, когда наследники дали добро на все изменения. Поэтому претензия к фильму заключается не в них - не в этих сюжетных изменениях: хотя страсть главного героя к писательству принципиально важна, поскольку сближает его с Пушкиным, но при умелом обращении с материалом и гитару можно было бы сделать этим центром притяжения двух личностей, поэтов и эпох. Однако, сделать этого создателям фильма «Заповедник» не удалось. Увы!
Дело еще и в том, что все эти переделки и имитация постмодернисткой игры исключает из смысловой ткани фильма не только самого Сергея Довлатова и его альтер-эго Бориса Алиханова, фильм даже не о рок-гитаристе Константине (ну, не верится в него!). Здесь есть только Сергей Безруков. Даже оставляя за пределами этого текста все шутки о маниакальном желании актера сыграть всех русских писателей и поэтов, не получается в очередной раз не изумиться тому упорству, с которым Безруков самоутверждается за счет них - великих и бессмертных. Зачем ему это? Ответа по-прежнему нет, а фильмография ширится.
Впрочем, в одном авторы фильма все же оказались удивительно точны: весь этот пушкинский фестиваль, тусовка, бегом придуманные песни под гитару, сделанную из лопаты, это ведь про то, что в мифе о Пушкине не осталось самого Пушкина. Все превратилось в декорацию, реквизит, бутафорию. В этом смысле два «Заповедника» вторят друг другу: в довлатовском это войлочные бакенбарды и фальшивый портрет Ганнибала, в «безруковском» - фестивальная сцена в виде цилиндра, футболки в стиле Уорхолла, хэштеги… И все же Довлатов оставлял место для Александра Сергеевича хотя бы в рефлексиях своего героя. Но спустя почти сорок лет после издания повести «Заповедник» в России для Пушкина словно бы не остается места вовсе. Поэтому и песню Константин поет на концерте из обрывков «Евгения Онегина», которые теряют какой-либо смысл вне контекста, а соединенные именно таким образом и вовсе превращаются в набор слов и цитат.
«Наше все» на глазах превращается в ничто, в форму, не наполненную ничем. И даже псковские дали уже не те, потому что насладиться ими не позволяют огромные полые буквы «ПУШКИН». В процесс выхолащивания образа поэта внес свою лепту и «Заповедник» Анны Матисон, и лично Сергей Безруков, причем, не в первый раз.
Многослойная ассоциативная игра создателям фильма не удалась, набор актеров превратился в капустник и четко очерченный круг «своих». Но зато благодаря «Заповденику» Анны Матисон есть прекрасный повод вспомнить анекдот из жизни Бернарда Шоу. К нему неоднократно обращались продюсеры из Голливуда с предложением об экранизации пьесы. Драматург долго отказывался, но наконец сдался, поставив ряд условий: нигде не указывать автора пьесы, изменить название, переработать сюжет до неузнаваемости. Кто знает, не выдвигали ли наследники Довлатова похожих требований к экранизации. Если выдвигали, то выполнены они были безукоризненно.
Потом, конечно, рефлексии усложнились: все же посмотреть было необходимо, чтобы знать, какие интерпретации Довлатова возможны сегодня. И я сейчас не о перенесении действия в наше дни и о смене профессии главного героя, я об упрощении тех смыслов, что были в довлатовском «Заповеднике». Для этого оказалось достаточным лишь немного сместить акценты в концовке. И вот это уже история не о запутавшемся и загнанном в угол неудачнике, тем не менее твердо верящим в свой жизненный путь, а об алкоголике, который все потерял по собственной вине.
Вопрос о пределах допустимого вмешательства в текст экранизируемого произведения каждый автор решает по-своему, тем более, когда наследники дали добро на все изменения. Поэтому претензия к фильму заключается не в них - не в этих сюжетных изменениях: хотя страсть главного героя к писательству принципиально важна, поскольку сближает его с Пушкиным, но при умелом обращении с материалом и гитару можно было бы сделать этим центром притяжения двух личностей, поэтов и эпох. Однако, сделать этого создателям фильма «Заповедник» не удалось. Увы!
Дело еще и в том, что все эти переделки и имитация постмодернисткой игры исключает из смысловой ткани фильма не только самого Сергея Довлатова и его альтер-эго Бориса Алиханова, фильм даже не о рок-гитаристе Константине (ну, не верится в него!). Здесь есть только Сергей Безруков. Даже оставляя за пределами этого текста все шутки о маниакальном желании актера сыграть всех русских писателей и поэтов, не получается в очередной раз не изумиться тому упорству, с которым Безруков самоутверждается за счет них - великих и бессмертных. Зачем ему это? Ответа по-прежнему нет, а фильмография ширится.
Впрочем, в одном авторы фильма все же оказались удивительно точны: весь этот пушкинский фестиваль, тусовка, бегом придуманные песни под гитару, сделанную из лопаты, это ведь про то, что в мифе о Пушкине не осталось самого Пушкина. Все превратилось в декорацию, реквизит, бутафорию. В этом смысле два «Заповедника» вторят друг другу: в довлатовском это войлочные бакенбарды и фальшивый портрет Ганнибала, в «безруковском» - фестивальная сцена в виде цилиндра, футболки в стиле Уорхолла, хэштеги… И все же Довлатов оставлял место для Александра Сергеевича хотя бы в рефлексиях своего героя. Но спустя почти сорок лет после издания повести «Заповедник» в России для Пушкина словно бы не остается места вовсе. Поэтому и песню Константин поет на концерте из обрывков «Евгения Онегина», которые теряют какой-либо смысл вне контекста, а соединенные именно таким образом и вовсе превращаются в набор слов и цитат.
«Наше все» на глазах превращается в ничто, в форму, не наполненную ничем. И даже псковские дали уже не те, потому что насладиться ими не позволяют огромные полые буквы «ПУШКИН». В процесс выхолащивания образа поэта внес свою лепту и «Заповедник» Анны Матисон, и лично Сергей Безруков, причем, не в первый раз.
Многослойная ассоциативная игра создателям фильма не удалась, набор актеров превратился в капустник и четко очерченный круг «своих». Но зато благодаря «Заповденику» Анны Матисон есть прекрасный повод вспомнить анекдот из жизни Бернарда Шоу. К нему неоднократно обращались продюсеры из Голливуда с предложением об экранизации пьесы. Драматург долго отказывался, но наконец сдался, поставив ряд условий: нигде не указывать автора пьесы, изменить название, переработать сюжет до неузнаваемости. Кто знает, не выдвигали ли наследники Довлатова похожих требований к экранизации. Если выдвигали, то выполнены они были безукоризненно.