(no subject)
Сейчас раскладывали с мамой старые фотографии в хронологическом порядке, делали подписи. Надо будет отсканировать или переснять фотографии, там на них обычные люди, в судьбах которых отразилась эпоха.
Вот две четырёхлетние девочки в каких-то пальтишках и смешных шапочках (в общем-то их одежда не слишком отличается от той, что носила в детстве я сама). Одна -- моя мама, а вторая кто? Вторая -- девочка Ирочка. Папа у Ирочки "с белогвардейцами сбежал за границу" (хотя какие белогвардейцы в 33-м году? Где? Но, в общем, эмигрировал папа и, видимо, без разрешения на то советской власти). А мамой в 37-м (да, там, на фото - 1937 год) заинтересовались органы и "начали её таскать". Ну и затаскали -- то есть попросту репрессировали; надо полагать, дали те самые десять лет без права переписки, потому что мама к Ирочке больше никогда не вернулась. Ну а может, просто сгинула где-то в лагерях -- мало ли их таких было! Растила девочку тётя. Ирочка была очень способная, прекрасно училась, шла на медаль, но когда окончила школу, заслуженной золотой медали ей не дали. Не положено дочери эмигранта и врагини народа. И поступить в какой-либо университет она не могла -- ничего выше провинциального пединститута ей не светило.
Или вот такой документ эпохи: к возвращению с войны своего отца, т.е. моего деда, моя мама, тогда тринадцатилетняя девочка, вынула из разворота тетрадки двойной листок в линеечку, нарисовала на нём гвоздики, которые тщательно срисовала с прабабушкиного эмалевого подноса, и написала стихи собственного сочинения, прямо-таки маленькую оду с рефреном "ты с нами, ты с нами!" Я чуть не прослезилась, глядя на эти написанные чёрными чернилками строки с обилием восклицательных знаков.
-- Ну ты только представь, какая это радость: папа вернулся! А у скольких не вернулись...
Да. У многих. Об этом в частности говорит Людмила Петрановская в своём новом интервью:
У нас выросло целое поколение, не имеющее представления о роли мужчины в семье. Моя мама рассказывала, что была в классе единственной на сорок человек, у которой папа был жив и цел. Потому что мой дед не был на фронте.
Он был в Ташкенте инженером-механиком, занимался приёмкой заводов. Они выгружали оборудование просто в степи, успевали поставить только фундамент, налаживали станки прямо под открытым небом. Стены ставили уже в процессе, когда работали и выдавали снаряды. Вот он был тем, кто всё это принимал и размещал.
Там, на палящем солнце, он заработал рак кожи, к счастью, его потом вылечили. Но он был живой и целый. И она была в классе единственной девочкой, у которой был папа, с руками, с ногами, с глазами.
Почитайте -- хорошо сказано о психологических последствиях войны и показано, как этой ране не дают затянуться уже в четвёртом поколении.
И к слову: кто-нибудь смотрел германский фильм "Наши матери, наши отцы"?
* * *
И далее -- переходим к мирной жизни. Средства для укрепления волос, драмы в семействах птичек, украинский дневник, бета-группа по Таро, которую я наконец придумала как собрать и провести...
This entry was originally posted at http://maria-gorynceva.dreamwidth.org/88012.html. Please comment there using OpenID.
Вот две четырёхлетние девочки в каких-то пальтишках и смешных шапочках (в общем-то их одежда не слишком отличается от той, что носила в детстве я сама). Одна -- моя мама, а вторая кто? Вторая -- девочка Ирочка. Папа у Ирочки "с белогвардейцами сбежал за границу" (хотя какие белогвардейцы в 33-м году? Где? Но, в общем, эмигрировал папа и, видимо, без разрешения на то советской власти). А мамой в 37-м (да, там, на фото - 1937 год) заинтересовались органы и "начали её таскать". Ну и затаскали -- то есть попросту репрессировали; надо полагать, дали те самые десять лет без права переписки, потому что мама к Ирочке больше никогда не вернулась. Ну а может, просто сгинула где-то в лагерях -- мало ли их таких было! Растила девочку тётя. Ирочка была очень способная, прекрасно училась, шла на медаль, но когда окончила школу, заслуженной золотой медали ей не дали. Не положено дочери эмигранта и врагини народа. И поступить в какой-либо университет она не могла -- ничего выше провинциального пединститута ей не светило.
Или вот такой документ эпохи: к возвращению с войны своего отца, т.е. моего деда, моя мама, тогда тринадцатилетняя девочка, вынула из разворота тетрадки двойной листок в линеечку, нарисовала на нём гвоздики, которые тщательно срисовала с прабабушкиного эмалевого подноса, и написала стихи собственного сочинения, прямо-таки маленькую оду с рефреном "ты с нами, ты с нами!" Я чуть не прослезилась, глядя на эти написанные чёрными чернилками строки с обилием восклицательных знаков.
-- Ну ты только представь, какая это радость: папа вернулся! А у скольких не вернулись...
Да. У многих. Об этом в частности говорит Людмила Петрановская в своём новом интервью:
У нас выросло целое поколение, не имеющее представления о роли мужчины в семье. Моя мама рассказывала, что была в классе единственной на сорок человек, у которой папа был жив и цел. Потому что мой дед не был на фронте.
Он был в Ташкенте инженером-механиком, занимался приёмкой заводов. Они выгружали оборудование просто в степи, успевали поставить только фундамент, налаживали станки прямо под открытым небом. Стены ставили уже в процессе, когда работали и выдавали снаряды. Вот он был тем, кто всё это принимал и размещал.
Там, на палящем солнце, он заработал рак кожи, к счастью, его потом вылечили. Но он был живой и целый. И она была в классе единственной девочкой, у которой был папа, с руками, с ногами, с глазами.
Почитайте -- хорошо сказано о психологических последствиях войны и показано, как этой ране не дают затянуться уже в четвёртом поколении.
И к слову: кто-нибудь смотрел германский фильм "Наши матери, наши отцы"?
* * *
И далее -- переходим к мирной жизни. Средства для укрепления волос, драмы в семействах птичек, украинский дневник, бета-группа по Таро, которую я наконец придумала как собрать и провести...
This entry was originally posted at http://maria-gorynceva.dreamwidth.org/88012.html. Please comment there using OpenID.