Дура была не виновата
Когда я была студенткой, я была честолюбива. Впрочем, я осталась такою и сейчас, просто уже знаю, что это для меня не самое главное.
Моя научная руководительница, ныне, увы, покойная Елена Константиновна Ромодановская, любила умных и честолюбивых студентов и старалась пригласить их к себе на специализацию. Древнерусскую литературу на первом курсе у нас вела Елена Ивановна Дергачёва-Скоп, и только после неё Елена Константиновна прочитывала маленький курс по русской литературе XVII века. Всех мальчиков, интересовавшихся древнерусской словесностью, забирала себе Елена Ивановна - они нужны были ей на таёжных археографических маршрутах. А Елене Константиновне доставались практически всегда только девочки, потому что она шла второй. Поэтому можно сказать, что тогда ещё доцент Ромодановская собирала под свои знамёна умных и честолюбивых студенток.
Нас готовили к самой настоящей исследовательской работе. И темы для курсовых и дипломов давали настоящие, такие, где ещё взрослые и серьёзные учёные мужи и жены троп не топтали. Мне достался духовный стих "Плач Адама", о котором существовали к тому моменту какие-то фрагментарные сведения, да и те большей частью в литературе XIX века. Ну или начала XX-го.
Впервые я вошла в Древлехранилище Пушкинского Дома на третьем курсе. Вообще студентов туда пускать не полагалось, но тем не менее, нас пускали - такова была политика Древлехранилища и Сектора древнерусской литературы. Конечно, этих студентов в Пушдоме знали лично, а я привезла с собой в Ленинград помимо официальных отношений из деканата целую пачку рекомендательных писем от "шефы" - её учениц встречали очень радушно. Я не сразу научилась не теряться в лабиринтах коридоров и стёртых лестниц ИРЛИ, ходила, робко озираясь, потому что пару раз столкнулась с Самим Академиком Лихачёвым, и странно было осознавать, что Дмитрий Сергеевич - живой человек, а не Рекомендованная Литература.
В общем, ездила я в командировки в библиотеки и хранилища каждый год, в свои каникулы, и киевская тётушка недоумевала: неужели в погожий летний день приятнее сидеть в читальном зале, чем гулять в парке над Днепром? Я выступала на студенческих конференциях и получала одобрение отечественных столпов древнерусских исследований. Я ездила со старшими в экспедиции и собирала там нужную информацию по крупицам.
В конце концов я написала диплом.
Мама помогла отпечатать его на пишущей машинке с широкой кареткой, так что можно было сделать даже большую таблицу, которую мы вклеили в приложения. Машинка была собрана из найденных на свалке запчастей нашим знакомым умельцем. Буква "с" у неё немножко подпрыгивала.
К защите меня хорошо подготовили. Мама загодя научила меня делать устные сообщения и объяснила, как надо грамотно и обтекаемо отвечать на скользкие вопросы, чтобы это не производило неблагоприятного впечатления. Елена Константиновна внушила мне, что никто лучше и больше меня, включая академиков, не знает материал, с которым я работала (и это было правдой). Кроме того, она поработала "адвокатом дьявола" и указала те места в моей работе, которые могут вызвать вопросы, и мы заранее приготовили возможные ответы. Всё это привело к тому, что я вышла на кафедру собранной и довольно спокойной, а потому даже не тараторила от волнения, как оно со мной случалось в прежние времена, но говорила солидно и уверенно, как на докладах в пушкинском доме или на студенческих конференциях. В Пушдоме всегда грело доброжелательное внимание старших; ну а здесь, дома, как мне было известно, преподаватели ко мне относились очень хорошо.
Защита прошла, можно сказать, образцово. В регламент я уложилась минута в минуту. На вопросы ответила твёрдо и со знанием дела, даже на "скользкие". Оформление работы было отмечено как аккуратное (о господи, сколько же мы с мамой перепечатали этих страниц, сколько грязи подтёрли и соскребли бритвочкой - это ж не принтер, а пять экземпляров под копирку!). Поставили мне, разумеется, пятёрку, рекомендовали опус к печати (хотя бы частично) и дали рекомендацию в аспирантуру. Всё было прекрасно, только маленький-маленький осадочек остался. Почему-то на конкурс студенческих работ, как два других дипломных сочинения такого же уровня, мой труд не представили.
Подойти и спросить, почему, я не решилась. В конце концов, решение принимали старшие, ГЭК, а им виднее. Старшие - они ведь всегда лучше знают. Значит, что-то я не доработала. А узнать, что именно, я тоже боялась: вдруг мне скажут нечто такое ужасное, что я почувствую себя просто раздавленной? Нет уж, буду считать лучше, что я действительно написала хорошую работу.
Осадочек превратился в горький осадок, когда год спустя я присутствовала на защите младших товарищей. Татьяна В. получила весь тот же букет похвал и поощрений, что и я, но плюс к тому её опус был отправлен на конкурс студенческих работ. Я была рада успеху Татьяны, но одновременно испытывала что-то вроде жгучей сальерианской зависти. Я не понимала, чем мой диплом был хуже, но в то же время напоминала себе, что Таково Решение Старших, а Им Всегда Виднее, а значит, они увидели тот огрех, который я сама не разглядела. Ведь не просто хорошие, но отличные труды получают же нужные рекомендации! Надо было просто лучше и усерднее работать.
И вот ещё несколько лет спустя, уже в годы Перестройки, Елена Константиновна как-то раз к слову сказала мне:
-- Мы все знали, что ваша дипломная работа вполне заслуживает представления на конкурс. Но мы не могли её туда послать - она ведь была на религиозную тему!
Вот как просто открывался тот ларчик! Да, тему "шефа" мне дала на втором курсе - духовный стих "Плач Адама". При этом честно предупредила, что с такого рода темами у студента могут быть некоторые проблемы, пообещав, однако, помочь мне их обойти елико возможно. Для меня было просто делом чести окунуться в религиозную тематику - я испытывала к ней вполне искренний интерес, но одновременно рассматривала всё это как своего рода вызов "системе". В то время древнерусские штудии позволяли на совершенно законных основаниях читать Библию, святоотеческие сочинения, изучать богослужебную литературу, труды по истории церкви и многое другое, что простым смертным в ином случае было бы недоступно. И я могла, несмотря на Единственно Правильное Учение, комсомол и вечный политический выбор из одного варианта, на совершенно легитимных основаниях питать знаниями мою веру.
Невозможность представить мою дипломную работу на конкурс - это и была "некоторая проблема". Но это не страшно - главное, "дура", то есть я, оказалась ни в чём не виновата. Работа действительно была хорошая. С тех пор я не стесняюсь в подобных ситуациях задавать вопросы. Пусть уж лучше что-то "такое" скажут, чем мучиться несколько лет виной без вины. Ведь если не узнать, что не так, не будет возможности сделать лучше; а иногда, представьте себе, бывает, что и не в нас дело.
This entry was originally posted at http://maria-gorynceva.dreamwidth.org/48484.html. Please comment there using OpenID.
Моя научная руководительница, ныне, увы, покойная Елена Константиновна Ромодановская, любила умных и честолюбивых студентов и старалась пригласить их к себе на специализацию. Древнерусскую литературу на первом курсе у нас вела Елена Ивановна Дергачёва-Скоп, и только после неё Елена Константиновна прочитывала маленький курс по русской литературе XVII века. Всех мальчиков, интересовавшихся древнерусской словесностью, забирала себе Елена Ивановна - они нужны были ей на таёжных археографических маршрутах. А Елене Константиновне доставались практически всегда только девочки, потому что она шла второй. Поэтому можно сказать, что тогда ещё доцент Ромодановская собирала под свои знамёна умных и честолюбивых студенток.
Нас готовили к самой настоящей исследовательской работе. И темы для курсовых и дипломов давали настоящие, такие, где ещё взрослые и серьёзные учёные мужи и жены троп не топтали. Мне достался духовный стих "Плач Адама", о котором существовали к тому моменту какие-то фрагментарные сведения, да и те большей частью в литературе XIX века. Ну или начала XX-го.
Впервые я вошла в Древлехранилище Пушкинского Дома на третьем курсе. Вообще студентов туда пускать не полагалось, но тем не менее, нас пускали - такова была политика Древлехранилища и Сектора древнерусской литературы. Конечно, этих студентов в Пушдоме знали лично, а я привезла с собой в Ленинград помимо официальных отношений из деканата целую пачку рекомендательных писем от "шефы" - её учениц встречали очень радушно. Я не сразу научилась не теряться в лабиринтах коридоров и стёртых лестниц ИРЛИ, ходила, робко озираясь, потому что пару раз столкнулась с Самим Академиком Лихачёвым, и странно было осознавать, что Дмитрий Сергеевич - живой человек, а не Рекомендованная Литература.
В общем, ездила я в командировки в библиотеки и хранилища каждый год, в свои каникулы, и киевская тётушка недоумевала: неужели в погожий летний день приятнее сидеть в читальном зале, чем гулять в парке над Днепром? Я выступала на студенческих конференциях и получала одобрение отечественных столпов древнерусских исследований. Я ездила со старшими в экспедиции и собирала там нужную информацию по крупицам.
В конце концов я написала диплом.
Мама помогла отпечатать его на пишущей машинке с широкой кареткой, так что можно было сделать даже большую таблицу, которую мы вклеили в приложения. Машинка была собрана из найденных на свалке запчастей нашим знакомым умельцем. Буква "с" у неё немножко подпрыгивала.
К защите меня хорошо подготовили. Мама загодя научила меня делать устные сообщения и объяснила, как надо грамотно и обтекаемо отвечать на скользкие вопросы, чтобы это не производило неблагоприятного впечатления. Елена Константиновна внушила мне, что никто лучше и больше меня, включая академиков, не знает материал, с которым я работала (и это было правдой). Кроме того, она поработала "адвокатом дьявола" и указала те места в моей работе, которые могут вызвать вопросы, и мы заранее приготовили возможные ответы. Всё это привело к тому, что я вышла на кафедру собранной и довольно спокойной, а потому даже не тараторила от волнения, как оно со мной случалось в прежние времена, но говорила солидно и уверенно, как на докладах в пушкинском доме или на студенческих конференциях. В Пушдоме всегда грело доброжелательное внимание старших; ну а здесь, дома, как мне было известно, преподаватели ко мне относились очень хорошо.
Защита прошла, можно сказать, образцово. В регламент я уложилась минута в минуту. На вопросы ответила твёрдо и со знанием дела, даже на "скользкие". Оформление работы было отмечено как аккуратное (о господи, сколько же мы с мамой перепечатали этих страниц, сколько грязи подтёрли и соскребли бритвочкой - это ж не принтер, а пять экземпляров под копирку!). Поставили мне, разумеется, пятёрку, рекомендовали опус к печати (хотя бы частично) и дали рекомендацию в аспирантуру. Всё было прекрасно, только маленький-маленький осадочек остался. Почему-то на конкурс студенческих работ, как два других дипломных сочинения такого же уровня, мой труд не представили.
Подойти и спросить, почему, я не решилась. В конце концов, решение принимали старшие, ГЭК, а им виднее. Старшие - они ведь всегда лучше знают. Значит, что-то я не доработала. А узнать, что именно, я тоже боялась: вдруг мне скажут нечто такое ужасное, что я почувствую себя просто раздавленной? Нет уж, буду считать лучше, что я действительно написала хорошую работу.
Осадочек превратился в горький осадок, когда год спустя я присутствовала на защите младших товарищей. Татьяна В. получила весь тот же букет похвал и поощрений, что и я, но плюс к тому её опус был отправлен на конкурс студенческих работ. Я была рада успеху Татьяны, но одновременно испытывала что-то вроде жгучей сальерианской зависти. Я не понимала, чем мой диплом был хуже, но в то же время напоминала себе, что Таково Решение Старших, а Им Всегда Виднее, а значит, они увидели тот огрех, который я сама не разглядела. Ведь не просто хорошие, но отличные труды получают же нужные рекомендации! Надо было просто лучше и усерднее работать.
И вот ещё несколько лет спустя, уже в годы Перестройки, Елена Константиновна как-то раз к слову сказала мне:
-- Мы все знали, что ваша дипломная работа вполне заслуживает представления на конкурс. Но мы не могли её туда послать - она ведь была на религиозную тему!
Вот как просто открывался тот ларчик! Да, тему "шефа" мне дала на втором курсе - духовный стих "Плач Адама". При этом честно предупредила, что с такого рода темами у студента могут быть некоторые проблемы, пообещав, однако, помочь мне их обойти елико возможно. Для меня было просто делом чести окунуться в религиозную тематику - я испытывала к ней вполне искренний интерес, но одновременно рассматривала всё это как своего рода вызов "системе". В то время древнерусские штудии позволяли на совершенно законных основаниях читать Библию, святоотеческие сочинения, изучать богослужебную литературу, труды по истории церкви и многое другое, что простым смертным в ином случае было бы недоступно. И я могла, несмотря на Единственно Правильное Учение, комсомол и вечный политический выбор из одного варианта, на совершенно легитимных основаниях питать знаниями мою веру.
Невозможность представить мою дипломную работу на конкурс - это и была "некоторая проблема". Но это не страшно - главное, "дура", то есть я, оказалась ни в чём не виновата. Работа действительно была хорошая. С тех пор я не стесняюсь в подобных ситуациях задавать вопросы. Пусть уж лучше что-то "такое" скажут, чем мучиться несколько лет виной без вины. Ведь если не узнать, что не так, не будет возможности сделать лучше; а иногда, представьте себе, бывает, что и не в нас дело.
This entry was originally posted at http://maria-gorynceva.dreamwidth.org/48484.html. Please comment there using OpenID.