Воспоминания детства и сердечная тоска
Омерзительные насекомые прошлой ночью таки залетали. Поскольку у нас не Турция и не Германия, то они радуются жизни, а птички и лягушки с ними со всеми не справляются, хотя скоро уже должны ласточки, стрижи и летучие мышки начать свою охоту.
Днём ездила в город, купила наконец сетевой фильтр. Теперь есть надежда что скачки напряжения на морговском свитче не будут жечь мою сетевую карту. Благословила лишний раз судьбу, что мне не надо кататься туда на работу. Утомительно это, а на обратном пути, когда я пробежалась за маршруткой, мне вдруг плохо стало, и если б не случившийся вдруг рядом мануловед Илья Смилянский, галантно распахнувший передо мной дверь подъехавшей маршрутки, могла бы и упасть. Что-то с сердцем не того - то ли инфекция недавняя сказывается, то ли помру скоро. Сейчас ни спать, ни писать, ни дышать толком не могу. Ничего не болит, но состояние странное. Пью самодельный лимонад и пытаюсь периодически делать вдохи поглубже.
Вяло листая страницы Интернета, нашла одну любимую книжку времён моего детского чтения. Там было три литературных сказки: "Сказка о малярной кисти", "Кукольная комедия" и "Сказка среди бела дня". Авторы - Виктор Виткович, Григорий Ягдфельд. "Сказка среди бела дня" полна была особым обаянием, поскольку действие разворачивалось под Новый год, собственно, в полном соответствии с классическим каноном занимало сутки, даже не сутки, а день - 31 декабря. Деревенский мальчик Митя нечаянно закатывает в снежный ком, из которого он слепил не бабу, но изящную снежную девочку, игрушечные часики, которые оказываются отнюдь не игрушечными, но Волшебным Предметом,с помощью которого можно управлять временем - ведь их механизм основывается на семи философских камнях! Если часики остановить, то Старый Год никогда не кончится. И Старый Год, персонифицированный в виде благодушного на вид старичка, оживляет трёх снежных баб и заставляет их охотиться за Лёлей - ожившей снегурочкой. И им удаётся заставить её добровольно вынуть часы из груди (после чего она леденеет, т.е. умирает), т.к. они грозят утопить Митю в проруби (буквально держат его над водой). И вот после этого Мите - уже в сумерках - приходится выходить на дорогу, ловить попутку и мчаться в Ярославль, где действие приобретает совершенно невозможный драматизм. Фигурировала там какая-то Башня Знаменских ворот (а есть в Ярославле такие?), где были огромные часы с механизмом, и Митя пробрался в механизм, улёгся на какое-то неподвижное колесо и смотрела вниз, в комнатку, где Старый год и три снежные бабы пытались остановить часы на философских камнях.
Конечно, всё кончилось хорошо. Митя получил часы, успел до Нового года не только добраться из Ярославля в родную деревню и вложить в снежную грудь Лёли часы, после чего она превратилась в обычную девочку с легендой (её все волшебным образом считали чьей-то приезжей родственницей из города), но и поучаствовать в украшении школьного зала к Новому году, встретить Новый год и прийти наконец домой, к маме и гостям.
А Лёля? Она улетает после Нового года на волшебном самолётике в ледяной дворец, оставив Мите бубенчик с хвоста этого самолёта.
- И мы никогда не увидимся? - спросил Митя в отчаянии.
Лёля подошла к самолёту, на хвосте которого висела связка бубенцов,
оторвала один бубенчик и протянула Мите:
- Если очень захочешь меня увидеть, - найдёшь!
Сказочка построена по добротной сказочной схеме, просто-таки Радость Проппа. Ну, с некоторыми модификациями, конечно. Митя - единственный сын у матери (помните - в сказках: одинакий сын у вдовы, вдовин сын и т.п.?). Где папа, не уточняется. Теоретически, мог погибнуть на войне. А практически - он просто не нужен для развития повествования, а сказки, где мать одна растит сына, на самом деле поднимают очень архаичный пласт сознания, когда отцовство считалось ещё фефектом фикции и было, собственно говоря, и не нужно. Дети рождались не от мужчин, а от деревьев, от съеденных ягод или грибов, от того, что шаман приносил души.
Мальчик сам создаёт себе "невесту" (брачный мотив в советской сказке для детей присутствует, естественно, в очень снятой форме) - мотив Пигмалиона; точнее, она существует как неоформленная потусторонняя субстанция в виде снега, а Митя придаёт ей форму. Вместо нарушения запрета есть мотив оплошности (по недосмотру он закатывает в снежный ком свои игрушечные часики). Впрочем, мать пытается заставить сына катать тесто, но он, обнаружив пропажу часов, нарушает запрет выходить на улицу и убегает доделывать голову своему снеговичку.
Далее развивается классический мотив странствия-инициации с реальной угрозой жизни героя. Есть и смерть невесты, которую надлежит вернуть к жизни (такой мотив встречается в сказках реже, чем воскрешение доброго молодца - невесту или жену обычно надо вывести обратно из иного мира, куда она попадает из-за нарушения героем запрета - хотя вспомним турецкий сюжет, который то ли лёг в основу, то ли типологически сходен со "Сказкой о мёртвой царевне" - "Нардание"). Но вместо странствия в мир иной мальчик совершает путешествие в большой город (для деревенского жителя советской поры середины прошлого века, впрочем, может, и не хуже леса, гор или пустыни - тоже чуждое пространство, в котором надо верно сориентироваться и найти себе помощников). Вместо волшебных помощников выступают Советские Люди, и удивительно, что последнему человеку, который из рук в руки отдаёт Мите волшебные часики, часовщику, авторы дали фамилию Петушков (петух - солнечная птица, маркирующая границы суток, т.е. имеющая отношение к течению и структурированию времени!).
А вот развязка сказки - это уже другой сказочный сюжет, тоже гораздо более архаичный, чем героическая мужская инициация через преодоление препятствий. Это сюжет, в основе которого лежит мотив инициации мужчины через женитьбу на иномирном женском существе. Классический сюжет такого типа - японская сказка "Жена из журавлиного гнезда". Я всегда в детстве плакала над ней, потому что не понимала, зачем женщине надо превращаться обратно в журавлиху и улетать от мужа, которого она любит, и уж тем более - от маленькой дочки (обратите внимание - не сына; у нуминозных сущностей архаического типа сыновья не рождаются). Здесь мы наблюдаем такой же уход иномирной сущности - не жены, конечно, но в опять-таки снятом виде мотив эротического единения присутствует: Митя с Лёлей танцуют вальс у новогодней ёлки (сакральное время, сакральный локус, парный танец).
Последняя фраза улетающей Лёли намекает на то, что у взрослого Мити сюжет может продублироваться.
Ну вот, теперь, может, и засну наконец.
На многобуквенный дыбр о структуре сказки, читанной в детстве, вдохновила, по-видимому, эта страница: гостиницы в Ярославле, а ещё квартиры в Ярославле же посуточно, даже дешевле гостиниц. И что самое хорошее, пишут, что если приезжим нужны документы для отчетности, то и в квартире все квитки выдадут. А я не хочу ни в квартиру, ни в гостиницу - когда я приеду зимой, под Новый год, поселите меня, пожалуйста, в Башне Знаменских ворот!
Днём ездила в город, купила наконец сетевой фильтр. Теперь есть надежда что скачки напряжения на морговском свитче не будут жечь мою сетевую карту. Благословила лишний раз судьбу, что мне не надо кататься туда на работу. Утомительно это, а на обратном пути, когда я пробежалась за маршруткой, мне вдруг плохо стало, и если б не случившийся вдруг рядом мануловед Илья Смилянский, галантно распахнувший передо мной дверь подъехавшей маршрутки, могла бы и упасть. Что-то с сердцем не того - то ли инфекция недавняя сказывается, то ли помру скоро. Сейчас ни спать, ни писать, ни дышать толком не могу. Ничего не болит, но состояние странное. Пью самодельный лимонад и пытаюсь периодически делать вдохи поглубже.
Вяло листая страницы Интернета, нашла одну любимую книжку времён моего детского чтения. Там было три литературных сказки: "Сказка о малярной кисти", "Кукольная комедия" и "Сказка среди бела дня". Авторы - Виктор Виткович, Григорий Ягдфельд. "Сказка среди бела дня" полна была особым обаянием, поскольку действие разворачивалось под Новый год, собственно, в полном соответствии с классическим каноном занимало сутки, даже не сутки, а день - 31 декабря. Деревенский мальчик Митя нечаянно закатывает в снежный ком, из которого он слепил не бабу, но изящную снежную девочку, игрушечные часики, которые оказываются отнюдь не игрушечными, но Волшебным Предметом,с помощью которого можно управлять временем - ведь их механизм основывается на семи философских камнях! Если часики остановить, то Старый Год никогда не кончится. И Старый Год, персонифицированный в виде благодушного на вид старичка, оживляет трёх снежных баб и заставляет их охотиться за Лёлей - ожившей снегурочкой. И им удаётся заставить её добровольно вынуть часы из груди (после чего она леденеет, т.е. умирает), т.к. они грозят утопить Митю в проруби (буквально держат его над водой). И вот после этого Мите - уже в сумерках - приходится выходить на дорогу, ловить попутку и мчаться в Ярославль, где действие приобретает совершенно невозможный драматизм. Фигурировала там какая-то Башня Знаменских ворот (а есть в Ярославле такие?), где были огромные часы с механизмом, и Митя пробрался в механизм, улёгся на какое-то неподвижное колесо и смотрела вниз, в комнатку, где Старый год и три снежные бабы пытались остановить часы на философских камнях.
Конечно, всё кончилось хорошо. Митя получил часы, успел до Нового года не только добраться из Ярославля в родную деревню и вложить в снежную грудь Лёли часы, после чего она превратилась в обычную девочку с легендой (её все волшебным образом считали чьей-то приезжей родственницей из города), но и поучаствовать в украшении школьного зала к Новому году, встретить Новый год и прийти наконец домой, к маме и гостям.
А Лёля? Она улетает после Нового года на волшебном самолётике в ледяной дворец, оставив Мите бубенчик с хвоста этого самолёта.
- И мы никогда не увидимся? - спросил Митя в отчаянии.
Лёля подошла к самолёту, на хвосте которого висела связка бубенцов,
оторвала один бубенчик и протянула Мите:
- Если очень захочешь меня увидеть, - найдёшь!
Сказочка построена по добротной сказочной схеме, просто-таки Радость Проппа. Ну, с некоторыми модификациями, конечно. Митя - единственный сын у матери (помните - в сказках: одинакий сын у вдовы, вдовин сын и т.п.?). Где папа, не уточняется. Теоретически, мог погибнуть на войне. А практически - он просто не нужен для развития повествования, а сказки, где мать одна растит сына, на самом деле поднимают очень архаичный пласт сознания, когда отцовство считалось ещё фефектом фикции и было, собственно говоря, и не нужно. Дети рождались не от мужчин, а от деревьев, от съеденных ягод или грибов, от того, что шаман приносил души.
Мальчик сам создаёт себе "невесту" (брачный мотив в советской сказке для детей присутствует, естественно, в очень снятой форме) - мотив Пигмалиона; точнее, она существует как неоформленная потусторонняя субстанция в виде снега, а Митя придаёт ей форму. Вместо нарушения запрета есть мотив оплошности (по недосмотру он закатывает в снежный ком свои игрушечные часики). Впрочем, мать пытается заставить сына катать тесто, но он, обнаружив пропажу часов, нарушает запрет выходить на улицу и убегает доделывать голову своему снеговичку.
Далее развивается классический мотив странствия-инициации с реальной угрозой жизни героя. Есть и смерть невесты, которую надлежит вернуть к жизни (такой мотив встречается в сказках реже, чем воскрешение доброго молодца - невесту или жену обычно надо вывести обратно из иного мира, куда она попадает из-за нарушения героем запрета - хотя вспомним турецкий сюжет, который то ли лёг в основу, то ли типологически сходен со "Сказкой о мёртвой царевне" - "Нардание"). Но вместо странствия в мир иной мальчик совершает путешествие в большой город (для деревенского жителя советской поры середины прошлого века, впрочем, может, и не хуже леса, гор или пустыни - тоже чуждое пространство, в котором надо верно сориентироваться и найти себе помощников). Вместо волшебных помощников выступают Советские Люди, и удивительно, что последнему человеку, который из рук в руки отдаёт Мите волшебные часики, часовщику, авторы дали фамилию Петушков (петух - солнечная птица, маркирующая границы суток, т.е. имеющая отношение к течению и структурированию времени!).
А вот развязка сказки - это уже другой сказочный сюжет, тоже гораздо более архаичный, чем героическая мужская инициация через преодоление препятствий. Это сюжет, в основе которого лежит мотив инициации мужчины через женитьбу на иномирном женском существе. Классический сюжет такого типа - японская сказка "Жена из журавлиного гнезда". Я всегда в детстве плакала над ней, потому что не понимала, зачем женщине надо превращаться обратно в журавлиху и улетать от мужа, которого она любит, и уж тем более - от маленькой дочки (обратите внимание - не сына; у нуминозных сущностей архаического типа сыновья не рождаются). Здесь мы наблюдаем такой же уход иномирной сущности - не жены, конечно, но в опять-таки снятом виде мотив эротического единения присутствует: Митя с Лёлей танцуют вальс у новогодней ёлки (сакральное время, сакральный локус, парный танец).
Последняя фраза улетающей Лёли намекает на то, что у взрослого Мити сюжет может продублироваться.
Ну вот, теперь, может, и засну наконец.
На многобуквенный дыбр о структуре сказки, читанной в детстве, вдохновила, по-видимому, эта страница: гостиницы в Ярославле, а ещё квартиры в Ярославле же посуточно, даже дешевле гостиниц. И что самое хорошее, пишут, что если приезжим нужны документы для отчетности, то и в квартире все квитки выдадут. А я не хочу ни в квартиру, ни в гостиницу - когда я приеду зимой, под Новый год, поселите меня, пожалуйста, в Башне Знаменских ворот!