Дорогие мои алкоголики... Ч.2. "Он такой славный..."
Начало.
Алкоголики не сразу превращаются в омерзительных спившихся типов, "синяков". Трагедия многих из тех, кого я знала и знаю, в том, что люди они, вообще говоря, одарённые, иной раз талантливые, а то и многоталантливые, и по своей изначальной человеческой сути вовсе не подонки, а некоторые даже очень и очень "душевны" (кажется, я скоро возненавижу это специфическое, сугубо родное, русское слово). В случае развития алкогольной зависимости (да и других аддикций тоже) это играет коварную роль, ибо за одарённость на первых порах им многое прощается, даже близкими, не говоря уж о друзьях. Как же - он такой тонкий, такой ранимый, такой талантливый, такой мастеровитый, такой разносторонний, такой умница (нужное подчеркнуть) - ну, как тут не поддержать человека в минуту жизни трудную, за что порицать? А перепил и был отвратителен - а, с кем не бывает!
Действительно, много с кем бывает. И один раз - не пидорас. Да и нужно же тонкому, трепетному, мастеровитому, много работающему, нервно напрягающемуся (нужное подчеркнуть) снимать напряжение! Дальнейшее развитие сценария и специфика "игры в алкоголика", описанная Берном, известны если не всем, то многим. А если кому ещё не известны, литература есть, найдите и почитайте. Гугль вам в помощь, как любит говорить Админ Нашего Форума™ - особенно рекомендую "Семь путей к катастрофе" Ц.П. Короленко и Т.А. Донских. Во всяком случае, "снятие напряжения", ставшее привычкой, порождает у пьющего проблемы в отношениях с внешним миром - и далее хор сострадальцев, то самое окружение, играющее пьяного короля, начинает жалостливо вскрикивать: да как же ему, такому способному, умному, оригинальному, творческому (нужное подчеркнуть) не пить, если вокруг одни сплошные проблемы? Вы разве не видите, что он несчастен? Ну, помогите же ему!
Проблемы в окружающем мире у пьющего развиваются неравномерно. Пока у него ещё работает инстинкт самосохранения и хоть какая-то критическая оценка ситуаций, он старается сделать так, чтобы его пьянство минимально отразилось на работе и на отношениях с "нужными" людьми. Так как самооценка пьющего неуклонно катится к уровню городской канализации, он делается чрезвычайно зависим от чужих мнений и потому старается в глазах окружающих выглядеть если не прилично, то хотя бы не монстром - пока это возможно. Поэтому все прелести развивающегося социализма алкоголизма достаются на долю родных и самых близких друзей пьющего. Больше всего, конечно, хлебают женщины - матери, жёны, дочери, сёстры, возлюбленные. Собственно, из-за них я и завела этот разговор. Проблема состоит в том, что пока алкоголик находится на первых этапах развития своей болезни, этим женщинам НИКТО НЕ ВЕРИТ, что дела с их мужчинами обстоят РЕАЛЬНО ПЛОХО. А потому женщины зачастую продолжают "работать" по деструктивным сценариям, лишённые реальной, деятельной поддержки, основанной на понимании их ситуации.
Вчера разговаривала с одной приятельницей, которая тоже "в теме" и даже намного жёстче, чем я. Упомянула одного нашего общего знакомого. "О да, он такой славный!" - воскликнула она, зная его лишь шапочно. Я едва не взорвалась. Я вспомнила, как наши общие друзья говорили мне то же самое семнадцать лет назад. Да, да, он всегда был очарователен в компании, пел, травил анекдоты, рассказывал весёлые байки, кокетничал с дамами в возрасте от семи до семидесяти, заливался счастливым детским смехом - в общем, работал эдаким ковёрным. Все были от него без ума. Однако были вещи, которые, по-видимому, знали только его мать и я (поскольку мне, кажется, выпала сомнительная честь стать Главной Созависимой его жизни). Никто, кроме меня, не видел, как он высаживает безо всяких последствий полторы бутылки пойла, выдаваемого за молдавское вино, от двух рюмок которого меня вывернуло наизнанку. Никто, кроме меня, наверное, не видел, как он, тяжёлый и унылый, сидит у себя дома на кровати, глядя мутными глазами в одну точку, и в ответ на участливые расспросы вдруг принимается рычать: "Ненавижу! Всё ненавижу! Всех ненавижу! Господи, да я себя ненавижу! Ты понимаешь - я себя ненавижу!" Я принималась терпеливо и ласково доказывать, что у него нет повода себя ненавидеть, а он зло и каменно молчал. Однажды он наговорил мне гадостей и, заключив свою тираду словами "только ты не плачь", беззвучно заплакал сам. Слёзы, огромные, как кедровые орехи, текли по его щекам и повисали каплями на носу. Это было душераздирающее зрелище. Мы плакали оба. Иногда он вдруг становился на колени и выстанывал: "О господи, как же я тебя измучил!" - осторожно колотясь головой о край стола, о стену или о кровать. При этом где-то в глубине в его голосе звучало торжество: вот ведь, такую женщину - и в бараний рог скрутил! (К концу нашего романа я весила 58 килограммов, почти не могла есть и очень плохо спала.) Как-то раз я пришла к нему и обнаружила, что на двери квартиры прибита большая заплата из досок. Когда я спросила, что это значит, он признался сквозь зубы, что ночью пришёл домой пьяный, ключей не нашёл, а мать была на даче, вот он и высадил дверь, а утром соседи нашли его лежащим на полу в прихожей. При этом он не помнил, как пришёл домой, как вышибал дверь, как упал. Напиваясь, он любил крушить всё вокруг у себя дома. Кроме того, выплески его агрессии постоянно обращались на мать, которая подворачивалась под руку, что затем, по прояснении ума, наполняло его сожалениями и чувством вины. Он любил делиться со мной рассказами о тёмных силах, которые крутят всё его существо в такие моменты. Он длинно и путано рассуждал о том, почему агрессия выливается именно против матери. "В этой части рассказа Губарь был особенно невнятен", и однажды я, не выдержав, спросила прямо: "Ты что - её бил?" Он сощурился, как Анна Каренина, долго смотрел в угол и наконец сказал: "Нет". Но по тому, КАК он это сказал, я поняла, что да. Прикладывал руку.
Но святочный гаер исправно потешал публику, выпить с ним было весело и приятно, и когда я рассказывала общим знакомым, что с парнишкой происходит что-то неладное, мне не верили, либо снисходительно усмехались: подумаешь, кто ж в молодости не чудит, растёт мальчик, коготки пробует, милые причуды одарённого юноши! Любые выходки, связанные с его пристрастием, окружением ему прощались: он ведь такой тонкий и талантливый! Вся серьёзность его проблем стала очевидной лишь тогда, когда они чуть не стоили ему жизни. Но тогда моя жизнь текла уже сугубо по собственному руслу.
Полтора года этого странного романа кажутся мне огромным куском жизни, наполненной болью, страхом, отчаянием, усталостью, полным отрицанием жизни и себя в ней - и в то же время огромным духовным напряжением, светом, преодолением. Собственно, это были муки рождения к новой жизни. Я не уверена, что если бы кто-то поверил моим рассказам, можно было бы помочь ЕМУ избежать трагических перипетий. Но я точно знаю, что можно было бы помочь МНЕ. К сожалению, то, что происходило и с ним, и со мной, считалось нормой. Он ведь был такой славный, разве может такой талантливый и милый мальчик напиваться в хлам и бить родную мать! Ну, а моя женская доля - терпеть милые причуды одарённого возлюбленного, если я хочу, чтобы он был со мною. А в качестве приза за терпение - может, этот чудесный человек, которому столь необходимо понимание, до тебя и снизойдёт, заурядность.
Я-то нашла в себе силы родиться заново и начать жить на земле, сделавшейся безвидной и пустой без него. Я училась радоваться миру, находить в жизни краски, дышать полной грудью. Я научилась не ставить своё благополучие в полную заисимость от внешних обстоятельств.
Но я знаю тех, кто не выдержал. Я не сошла с ума и не наложила на себя руки в самые страшные моменты потому, что надо было растить ребёнка. Но что если такого якоря нет? И вот если моя писанина поможет кому-то хоть на волос, даст хоть крошечный толчок к осознанию собственных проблем, значит, всё было не зря.
(Продолжение следует).
Алкоголики не сразу превращаются в омерзительных спившихся типов, "синяков". Трагедия многих из тех, кого я знала и знаю, в том, что люди они, вообще говоря, одарённые, иной раз талантливые, а то и многоталантливые, и по своей изначальной человеческой сути вовсе не подонки, а некоторые даже очень и очень "душевны" (кажется, я скоро возненавижу это специфическое, сугубо родное, русское слово). В случае развития алкогольной зависимости (да и других аддикций тоже) это играет коварную роль, ибо за одарённость на первых порах им многое прощается, даже близкими, не говоря уж о друзьях. Как же - он такой тонкий, такой ранимый, такой талантливый, такой мастеровитый, такой разносторонний, такой умница (нужное подчеркнуть) - ну, как тут не поддержать человека в минуту жизни трудную, за что порицать? А перепил и был отвратителен - а, с кем не бывает!
Действительно, много с кем бывает. И один раз - не пидорас. Да и нужно же тонкому, трепетному, мастеровитому, много работающему, нервно напрягающемуся (нужное подчеркнуть) снимать напряжение! Дальнейшее развитие сценария и специфика "игры в алкоголика", описанная Берном, известны если не всем, то многим. А если кому ещё не известны, литература есть, найдите и почитайте. Гугль вам в помощь, как любит говорить Админ Нашего Форума™ - особенно рекомендую "Семь путей к катастрофе" Ц.П. Короленко и Т.А. Донских. Во всяком случае, "снятие напряжения", ставшее привычкой, порождает у пьющего проблемы в отношениях с внешним миром - и далее хор сострадальцев, то самое окружение, играющее пьяного короля, начинает жалостливо вскрикивать: да как же ему, такому способному, умному, оригинальному, творческому (нужное подчеркнуть) не пить, если вокруг одни сплошные проблемы? Вы разве не видите, что он несчастен? Ну, помогите же ему!
Проблемы в окружающем мире у пьющего развиваются неравномерно. Пока у него ещё работает инстинкт самосохранения и хоть какая-то критическая оценка ситуаций, он старается сделать так, чтобы его пьянство минимально отразилось на работе и на отношениях с "нужными" людьми. Так как самооценка пьющего неуклонно катится к уровню городской канализации, он делается чрезвычайно зависим от чужих мнений и потому старается в глазах окружающих выглядеть если не прилично, то хотя бы не монстром - пока это возможно. Поэтому все прелести развивающегося социализма алкоголизма достаются на долю родных и самых близких друзей пьющего. Больше всего, конечно, хлебают женщины - матери, жёны, дочери, сёстры, возлюбленные. Собственно, из-за них я и завела этот разговор. Проблема состоит в том, что пока алкоголик находится на первых этапах развития своей болезни, этим женщинам НИКТО НЕ ВЕРИТ, что дела с их мужчинами обстоят РЕАЛЬНО ПЛОХО. А потому женщины зачастую продолжают "работать" по деструктивным сценариям, лишённые реальной, деятельной поддержки, основанной на понимании их ситуации.
Вчера разговаривала с одной приятельницей, которая тоже "в теме" и даже намного жёстче, чем я. Упомянула одного нашего общего знакомого. "О да, он такой славный!" - воскликнула она, зная его лишь шапочно. Я едва не взорвалась. Я вспомнила, как наши общие друзья говорили мне то же самое семнадцать лет назад. Да, да, он всегда был очарователен в компании, пел, травил анекдоты, рассказывал весёлые байки, кокетничал с дамами в возрасте от семи до семидесяти, заливался счастливым детским смехом - в общем, работал эдаким ковёрным. Все были от него без ума. Однако были вещи, которые, по-видимому, знали только его мать и я (поскольку мне, кажется, выпала сомнительная честь стать Главной Созависимой его жизни). Никто, кроме меня, не видел, как он высаживает безо всяких последствий полторы бутылки пойла, выдаваемого за молдавское вино, от двух рюмок которого меня вывернуло наизнанку. Никто, кроме меня, наверное, не видел, как он, тяжёлый и унылый, сидит у себя дома на кровати, глядя мутными глазами в одну точку, и в ответ на участливые расспросы вдруг принимается рычать: "Ненавижу! Всё ненавижу! Всех ненавижу! Господи, да я себя ненавижу! Ты понимаешь - я себя ненавижу!" Я принималась терпеливо и ласково доказывать, что у него нет повода себя ненавидеть, а он зло и каменно молчал. Однажды он наговорил мне гадостей и, заключив свою тираду словами "только ты не плачь", беззвучно заплакал сам. Слёзы, огромные, как кедровые орехи, текли по его щекам и повисали каплями на носу. Это было душераздирающее зрелище. Мы плакали оба. Иногда он вдруг становился на колени и выстанывал: "О господи, как же я тебя измучил!" - осторожно колотясь головой о край стола, о стену или о кровать. При этом где-то в глубине в его голосе звучало торжество: вот ведь, такую женщину - и в бараний рог скрутил! (К концу нашего романа я весила 58 килограммов, почти не могла есть и очень плохо спала.) Как-то раз я пришла к нему и обнаружила, что на двери квартиры прибита большая заплата из досок. Когда я спросила, что это значит, он признался сквозь зубы, что ночью пришёл домой пьяный, ключей не нашёл, а мать была на даче, вот он и высадил дверь, а утром соседи нашли его лежащим на полу в прихожей. При этом он не помнил, как пришёл домой, как вышибал дверь, как упал. Напиваясь, он любил крушить всё вокруг у себя дома. Кроме того, выплески его агрессии постоянно обращались на мать, которая подворачивалась под руку, что затем, по прояснении ума, наполняло его сожалениями и чувством вины. Он любил делиться со мной рассказами о тёмных силах, которые крутят всё его существо в такие моменты. Он длинно и путано рассуждал о том, почему агрессия выливается именно против матери. "В этой части рассказа Губарь был особенно невнятен", и однажды я, не выдержав, спросила прямо: "Ты что - её бил?" Он сощурился, как Анна Каренина, долго смотрел в угол и наконец сказал: "Нет". Но по тому, КАК он это сказал, я поняла, что да. Прикладывал руку.
Но святочный гаер исправно потешал публику, выпить с ним было весело и приятно, и когда я рассказывала общим знакомым, что с парнишкой происходит что-то неладное, мне не верили, либо снисходительно усмехались: подумаешь, кто ж в молодости не чудит, растёт мальчик, коготки пробует, милые причуды одарённого юноши! Любые выходки, связанные с его пристрастием, окружением ему прощались: он ведь такой тонкий и талантливый! Вся серьёзность его проблем стала очевидной лишь тогда, когда они чуть не стоили ему жизни. Но тогда моя жизнь текла уже сугубо по собственному руслу.
Полтора года этого странного романа кажутся мне огромным куском жизни, наполненной болью, страхом, отчаянием, усталостью, полным отрицанием жизни и себя в ней - и в то же время огромным духовным напряжением, светом, преодолением. Собственно, это были муки рождения к новой жизни. Я не уверена, что если бы кто-то поверил моим рассказам, можно было бы помочь ЕМУ избежать трагических перипетий. Но я точно знаю, что можно было бы помочь МНЕ. К сожалению, то, что происходило и с ним, и со мной, считалось нормой. Он ведь был такой славный, разве может такой талантливый и милый мальчик напиваться в хлам и бить родную мать! Ну, а моя женская доля - терпеть милые причуды одарённого возлюбленного, если я хочу, чтобы он был со мною. А в качестве приза за терпение - может, этот чудесный человек, которому столь необходимо понимание, до тебя и снизойдёт, заурядность.
Я-то нашла в себе силы родиться заново и начать жить на земле, сделавшейся безвидной и пустой без него. Я училась радоваться миру, находить в жизни краски, дышать полной грудью. Я научилась не ставить своё благополучие в полную заисимость от внешних обстоятельств.
Но я знаю тех, кто не выдержал. Я не сошла с ума и не наложила на себя руки в самые страшные моменты потому, что надо было растить ребёнка. Но что если такого якоря нет? И вот если моя писанина поможет кому-то хоть на волос, даст хоть крошечный толчок к осознанию собственных проблем, значит, всё было не зря.
(Продолжение следует).