Верея
Марика Шутого с женой его Лерой послали вперед квартирьерами, потому что они первыми собрали байдарку.
В январе Гурарий обошел Марика на лыжне, и тут, на Верее, Марик брал реванш. Все стоянки ему не нравились, и к обеду они с Лерой уплыли так далеко, что отставшие две байдарки догнали их только к вечеру. Народ был злой, Эдик Крючкин и двое его сыновей - мокрые и грязные, а жена Эдика сухая, но странно одетая. При посадке она не соблюла центр тяжести и кильнула лодку со всеми своими вещами и мужиками. Мужикам майская речка нипочем, но нежную Крючкину пришлось переодеть в сухое, вытянутое из рюкзака Гурария. Гурарий был мастером спорта по лыжным гонкам, жилистый, мелкий и тощий, примерно в четверть Эдиковой жены.
В третьей байде с двумя литературными дамами Гурарий и плыл. Дамы восхищались чахлыми береговыми видами и взвизгивали, когда на них падали брызги с весла.
Выгрузились на промерзший берег. Литературные дамы, серебристо хохоча и вскрикивая, немедленно растворились в пейзаже. Жена Эдика Крючкина, малоподвижная ввиду тесноты Гурариевского трикотажа, отдавала распоряжения по постановке палатки. Лера Шутая развесила на ветках мокрые Крючкинские тряпки и принялась за ужин.
Ей взялись помогать не до конца высохшие малолетние Крючкины. Они тянули из рюкзаков пачки с концентратом, хлеб и макароны, расковыривали упаковки и тут же пробовали продукты на пригодность. Лера с тоской наблюдала, как небольшие запасы тают, не дойдя до термообработки. Про мелких Крючкиных было известно, что зубы у них растут в три ряда, как у акул, потому холодильник приходится запирать на висячий замок.
К счастью, Гурарий поймал ежа, и малолетние Крючкины, хрустя сырыми макаронами, умчались к новой цели.
Лера приготовила ужин. На запах тушенки из воздуха соткались литературные дамы, притопали дети, перебрасывая друг другу офигевшего ежа, а там и остальные подтянулись. Последним неуверенной походкой к костру вышел Эдик.
Гурарий, Шутый и Крючкин вместе работали в «Гидропроекте». Вообще-то они собирались в этот лодочный поход без баб, но в последний момент неженатый Гурарий огорошил общество литературными дамами, между которыми никак не мог сделать выбор. Эдик с Мариком решили, что раз уж так, пусть будут жены, а где жены, там и дети.
Те майские оставили по себе раздражение, Лера устала тогда, промокла и замерзла. Марик общался с друзьями и даже с литературными дамами, а потом мгновенно засыпал в палатке. Лере казалось, что она ему не нужна совсем, что главное для него - сделать спортивного Гурария. Даже мелкие Крючкины, бывшие обоюдно умолачиваемым намеком на затянувшуюся Шутовскую жизнь для себя, на время отвратили Леру от тоски по материнству. А сегодня дурацкий поход вспомнился ностальгически.
Тогда литературные дамы взялись кормить народ. Они изящно двигались вокруг разведенного Гурарием костра, одна всыпала в котел манку, другая помешивала. Серебристый смех иногда сменялся шипением друг на друга, но все это было очень мило. Раскладывая еду по мискам, дамы говорили: «ребята, это вкуснотища, сейчас мы будем есть вкуснотищу». Лера с миской отошла полюбоваться видом и удачно сплавила вкуснотищу в камыши, но остальные ели, даже смеялись. Вернувшись с пустой миской, голодная Лера попыталась значительно переглянуться с Эдиковой женой - как ее звали? не вспомнить, - но та не ответила на взгляд, и Лере стало неуютно. Ей часто становилось неуютно, поговорить было не с кем, только в последний вечер Гурарий присел на бревнышко, на котором она курила. Он-то, понятно, не курил никогда, железный был человек и во всем меру знал, Лера его побаивалась. Но тогда они долго сидели на бревнышке, и он ей рассказывал, что собирается на ледник Федченко, а в перспективе у него Эверест, потому что пятитысячник - это хило. Лера тогда удивилась - это же Китай, как можно планировать восхождение за границей? Тем более одиночке, тем более у него на работе секретность какая-то. «Тем более он еврей», - подумала Лера. «Тем более я еврей», - сказал Гурарий. Лера мгновенно покраснела, но он улыбался непохоже на себя железного. Рассказывал ей, что собирается уехать отсюда насовсем, Лера удивлялась, но совсем не пугалась, хотя рассказ был про инопланетную жизнь. Она не то чтобы не верила - до сих пор в голову не приходило, что кто-то может строить такие безумные и преступные планы, - она слушала Гурария, будто читала удивительный роман. Конечно он не уедет, не сумасшедший же, да и как это возможно, но сказочные планы его будущей жизни были прекрасны. Лера видела пустыню, пальмы, море, картину, в общем, отличающуюся от описания гнезда сионистских агрессоров, так что все это было не всерьез.
А оказалось всерьез, подумала Лера, помешивая кашку в кастрюльке. Кашка была почти готова, варилась для внучки, которая сидела тут же на детском стульчике и пристально рассматривала бабушку, что-то свое вываривая в голове. Внучка была молчалива и не мешала Лериным мыслям гулять. Наверняка все это и вспомнилось из-за каши, которую тогда есть было невозможно. Если внучке каша не нравится, она ведь ее в камыши не сплавит, впихнут, как ни плачь. Интересно, как литературные дамы теперь своим внукам вкуснотищу впихивают?
С Мариком Лера быстро разошлась и увидела его через много лет, когда Гурарий впервые смог приехать в Москву и всех собрать. Гурарий был все такой же жилистый и мелкий, только седой, Марик же стал пузатым, дряблым, зачем-то притащил в ресторан свою новую жену, с которой у него было четверо детей. Лере Марик говорил, что нужно подождать, попутешествовать, погулять, что не готов и все такое, а тут не отмотался.
Ничего про тот вечер в ресторане не вспоминается, только как выходила покурить. Тогда в ресторанах еще можно было курить, захотелось отдохнуть ото всех, вышла. Бревнышка нет, столько лет, не выйдет - и тут шаги.
Вышел за ней один из сыновей Крючкина, могучий юноша, солидный бизнесмен. Лера еще на Верее их путала, и сейчас не знала, который из них. А он ей пальто принес, потому что март холодный, а тетя Лера на крыльце курит.
В январе Гурарий обошел Марика на лыжне, и тут, на Верее, Марик брал реванш. Все стоянки ему не нравились, и к обеду они с Лерой уплыли так далеко, что отставшие две байдарки догнали их только к вечеру. Народ был злой, Эдик Крючкин и двое его сыновей - мокрые и грязные, а жена Эдика сухая, но странно одетая. При посадке она не соблюла центр тяжести и кильнула лодку со всеми своими вещами и мужиками. Мужикам майская речка нипочем, но нежную Крючкину пришлось переодеть в сухое, вытянутое из рюкзака Гурария. Гурарий был мастером спорта по лыжным гонкам, жилистый, мелкий и тощий, примерно в четверть Эдиковой жены.
В третьей байде с двумя литературными дамами Гурарий и плыл. Дамы восхищались чахлыми береговыми видами и взвизгивали, когда на них падали брызги с весла.
Выгрузились на промерзший берег. Литературные дамы, серебристо хохоча и вскрикивая, немедленно растворились в пейзаже. Жена Эдика Крючкина, малоподвижная ввиду тесноты Гурариевского трикотажа, отдавала распоряжения по постановке палатки. Лера Шутая развесила на ветках мокрые Крючкинские тряпки и принялась за ужин.
Ей взялись помогать не до конца высохшие малолетние Крючкины. Они тянули из рюкзаков пачки с концентратом, хлеб и макароны, расковыривали упаковки и тут же пробовали продукты на пригодность. Лера с тоской наблюдала, как небольшие запасы тают, не дойдя до термообработки. Про мелких Крючкиных было известно, что зубы у них растут в три ряда, как у акул, потому холодильник приходится запирать на висячий замок.
К счастью, Гурарий поймал ежа, и малолетние Крючкины, хрустя сырыми макаронами, умчались к новой цели.
Лера приготовила ужин. На запах тушенки из воздуха соткались литературные дамы, притопали дети, перебрасывая друг другу офигевшего ежа, а там и остальные подтянулись. Последним неуверенной походкой к костру вышел Эдик.
Гурарий, Шутый и Крючкин вместе работали в «Гидропроекте». Вообще-то они собирались в этот лодочный поход без баб, но в последний момент неженатый Гурарий огорошил общество литературными дамами, между которыми никак не мог сделать выбор. Эдик с Мариком решили, что раз уж так, пусть будут жены, а где жены, там и дети.
Те майские оставили по себе раздражение, Лера устала тогда, промокла и замерзла. Марик общался с друзьями и даже с литературными дамами, а потом мгновенно засыпал в палатке. Лере казалось, что она ему не нужна совсем, что главное для него - сделать спортивного Гурария. Даже мелкие Крючкины, бывшие обоюдно умолачиваемым намеком на затянувшуюся Шутовскую жизнь для себя, на время отвратили Леру от тоски по материнству. А сегодня дурацкий поход вспомнился ностальгически.
Тогда литературные дамы взялись кормить народ. Они изящно двигались вокруг разведенного Гурарием костра, одна всыпала в котел манку, другая помешивала. Серебристый смех иногда сменялся шипением друг на друга, но все это было очень мило. Раскладывая еду по мискам, дамы говорили: «ребята, это вкуснотища, сейчас мы будем есть вкуснотищу». Лера с миской отошла полюбоваться видом и удачно сплавила вкуснотищу в камыши, но остальные ели, даже смеялись. Вернувшись с пустой миской, голодная Лера попыталась значительно переглянуться с Эдиковой женой - как ее звали? не вспомнить, - но та не ответила на взгляд, и Лере стало неуютно. Ей часто становилось неуютно, поговорить было не с кем, только в последний вечер Гурарий присел на бревнышко, на котором она курила. Он-то, понятно, не курил никогда, железный был человек и во всем меру знал, Лера его побаивалась. Но тогда они долго сидели на бревнышке, и он ей рассказывал, что собирается на ледник Федченко, а в перспективе у него Эверест, потому что пятитысячник - это хило. Лера тогда удивилась - это же Китай, как можно планировать восхождение за границей? Тем более одиночке, тем более у него на работе секретность какая-то. «Тем более он еврей», - подумала Лера. «Тем более я еврей», - сказал Гурарий. Лера мгновенно покраснела, но он улыбался непохоже на себя железного. Рассказывал ей, что собирается уехать отсюда насовсем, Лера удивлялась, но совсем не пугалась, хотя рассказ был про инопланетную жизнь. Она не то чтобы не верила - до сих пор в голову не приходило, что кто-то может строить такие безумные и преступные планы, - она слушала Гурария, будто читала удивительный роман. Конечно он не уедет, не сумасшедший же, да и как это возможно, но сказочные планы его будущей жизни были прекрасны. Лера видела пустыню, пальмы, море, картину, в общем, отличающуюся от описания гнезда сионистских агрессоров, так что все это было не всерьез.
А оказалось всерьез, подумала Лера, помешивая кашку в кастрюльке. Кашка была почти готова, варилась для внучки, которая сидела тут же на детском стульчике и пристально рассматривала бабушку, что-то свое вываривая в голове. Внучка была молчалива и не мешала Лериным мыслям гулять. Наверняка все это и вспомнилось из-за каши, которую тогда есть было невозможно. Если внучке каша не нравится, она ведь ее в камыши не сплавит, впихнут, как ни плачь. Интересно, как литературные дамы теперь своим внукам вкуснотищу впихивают?
С Мариком Лера быстро разошлась и увидела его через много лет, когда Гурарий впервые смог приехать в Москву и всех собрать. Гурарий был все такой же жилистый и мелкий, только седой, Марик же стал пузатым, дряблым, зачем-то притащил в ресторан свою новую жену, с которой у него было четверо детей. Лере Марик говорил, что нужно подождать, попутешествовать, погулять, что не готов и все такое, а тут не отмотался.
Ничего про тот вечер в ресторане не вспоминается, только как выходила покурить. Тогда в ресторанах еще можно было курить, захотелось отдохнуть ото всех, вышла. Бревнышка нет, столько лет, не выйдет - и тут шаги.
Вышел за ней один из сыновей Крючкина, могучий юноша, солидный бизнесмен. Лера еще на Верее их путала, и сейчас не знала, который из них. А он ей пальто принес, потому что март холодный, а тетя Лера на крыльце курит.