опять старик
Ему теперь можно только три сигареты в день, и день поделён на эти три сигареты.
Он просыпается с острым желанием курить. Но сначала нужно позавтракать, иначе старуха заведётся на одной ноте про желудок, врачей, эгоизм, наплевательство, а он физически не может слышать её голос. Давно уже не чувствующий вкуса еды, старик жуёт бумажный завтрак и отправляется гулять с собакой.
Дочь вдогонку кричит из кухни, не забудь, пса нельзя спускать с поводка. Прежний его пёс бегал, где хотел, а этого не спускают, он агрессивен и порвал уже несколько пар чужих штанов. Старик иногда забывает об этом, и дочери уже приходилось объясняться в милиции. Если он не хочет, чтобы пса усыпили, надо сосредоточиться. Старик, не отвечая, заходит в лифт.
На улице наступает время первой сигареты. Прикурить трудно, пёс рвётся с поводка, он молод, ему в нос бъёт свежий воздух с осенними городскими запахами. У старика немного кружится голова, он курит экономно, пряча сигарету в кулаке от ветра, но она всё равно кончается очень быстро.
Навстречу выходят две бездомные собаки. Это часть стаи, живущей в расселённом доме на соседней улице, кошмар всей округи. Пёс рычит, натягивает поводок, бездомные собаки скалятся, прижимают хвосты. Однажды они сцепились, и если бы не поводок, пёс бы всех порвал, но ему не дали, и он смотрит на хозяина с той же злобой, что и на врагов. Старик уводит пса в переулок.
Время второй сигареты наступает после обеда. День тянется, ровно серый, солнца не видно, полдень неотличим от утра. По дому ходят женщины, их много, старик их плохо различает и не всегда узнаёт. Высокая полная женщина заходит к нему в кабинет и нежно его обнимает, называя дедулей. У старика есть внучка, только она маленькая, а эту женщину он не знает, и объятие ему неприятно. Но он улыбается и похлопывает по бледной полной руке. Слишком обтягивающие кофты они носят, эта якобы-внучка выглядит, как большой червяк в перетяжках. Улыбка старика становится живой.
В кабинет заглядывает дочь. Звонили с кафедры, насчёт банкета, институт оплатит только половину счёта. Ну не наглость, такой банкет практически за счёт юбиляра! А ему самому ничего нельзя за столом, ни съесть, ни выпить...
«Ни поцеловать», - думает старик, и снова улыбается, и раздражённая дочка вдруг мягчает, застигнутая его открытой улыбкой. Она стоит на пороге, немного растерянная, вытирает руки полотенцем. Совсем седая и очень похожа на мать. Может быть это и не дочь, а старуха? Какая разница? Старик отворачивается от пожилой женщины и слышит, как за его спиной тихо затворяется дверь.
После безвкусного обеда старик выходит на балкон. Со второй сигаретой неприятность - на неё почти сразу падает капля дождя, бумага расползается у фильтра и приходится докуривать, прижимая фильтр пальцами и роняя табак. Но взять другую невозможно - сигареты выдаёт старуха, у старика даже нет денег, чтобы купить их себе. Как странно, профессор, недавно завкафедрой огромного института, автор десятка учебников не может купить себе сигарет. Старик открывает ящики стола - какие-то медальки, арабские монетки с круглой дыркой посередине, несколько бумажек по пяти фунтов, и ни копейки. Чёрт возьми, надо снять пенсию с книжки, а то ерунда какая-то получается. Где-то должна быть сберкнижка? Старик пытается разгорячить себя, но апатия одолевает и он задрёмывает в большом кресле у стола.
Когда он просыпается, за окном уже темно и горят фонари. За дверью слышны женские голоса, там ходят, смеются, интонации приподнятые, голоса незнакомые. Слишком много женщин в доме, откуда столько? Впрочем, какая разница?
Старик выходит на кухню, жмурясь от яркого света, съедает наспех какой-то ужин, пригоршню таблеток, оставленных рядом с его тарелкой и снаряжает пса для вечерней прогулки.
Теперь он осторожен, закуривает в подъезде. Старик знает, что консьерж ничего ему не скажет, а последняя сигарета слишком ценна, чтобы рисковать. На улице всё ещё моросит.
Когда сигарета докурена, старик надвигает кепку поглубже и пускается в плохо освещённые переулки. Идёт медленно, под ногами ничего не видно, пёс ведёт себя пристойно, следует привычным маршрутом, чинно поднимая ногу у каждого столба.
В конце переулка горит единственный фонарь, под ним весело переговариваются матом несколько пьяноватых подростков. Плохой район, думает старик, даром что центр.
-Дед, закурить есть? - окликают из-под фонаря. Старик ускоряет шаг, с горечью думая «если бы было...». Компанию не миновать, разве что вернуться обратно, но это уж будет чересчур, много чести малолеткам. Подростки плюют на асфальт, матерятся и гогочут.
-Дед, может водки с нами выпьешь? Кепарик примерить дай?
Чувствуя начинающийся приступ тахикардии, старик замедляет шаг. Много чести, думает он, много чести. Сердце бъётся с перебоями, очень громко. Старик идёт мимо пьяных, осторожно, слушая своё сердце, собака на поводке плетётся за ним.
-Хороший цуцик у тебя, дед, какая порода? Мы и псу нальём, иди сюда.
Зайдя за угол, старик прислоняется к стене. Сердце неровно стучит в горле. Старик считает секунды, на шестой удаётся вдохнуть.
Ещё через минуту он отрывается от стены и неуверенно продолжает путь. И сразу же из темноты раздаётся низкое рычание. Поводок натягивается, старик чувствует, как поднимается электрическая шерсть на загривке у пса, как мелко дрожит губа над клыками. Враг здесь, в темноте, и враг один, бой будет равный. Старик наклоняется, нащупывает карабин на ошейнике. Всё, давай. Пёс мешкает ровно секунду, и, осознав свободу, исчезает в темноте. Ни визга, ни рычания - прыжок, шелест кустов, и гонка продолжается за пределами слуха. А если погоня приведёт его в стаю? Жалко пса. Авось отобъётся. Какая разница?
Старик выходит из-за угла, вступает в круг света под фонарём, и говорит пьяным подросткам:
-Кто водку предлагал? Наливай. И за сигаретами кто-нибудь, быстро.
<\lj-cut>