Донецк
Вчера я села в поезд, чтобы отправиться к бабушке с дедушкой в/на Украину (не знаю, как правильно). В дорогу было тяжело втянуться - я прилетела в Москву за два дня до этого. Дорога как музей - нужно время, чтобы стать частью этой реальности. В голову возвращалось ощущение пустоты и широты, как в Париже. Я устала путешествовать. Но, может быть, это и есть та свобода, которую я так хотела - только в квадрате. Меня радовало то, что я будто ехала домой. Этот дом был почти забыт (последний раз я была там в 12 лет), и дорога к нему казалась новой. Но всё-таки сколько раз по этой дороге ездили бабушка с дедушкой и папа - он вырос в Донецке и перехал в Москву после поступления в университет.
Единственное, чего я хотела в поезде - смотреть в окно. Я бы делала это круглыми сутками, пока бы меня не стошнило. Мне нравится провожать взглядом тропинки, ещё зелёные деревья, ямы - потому что это представляет собой цепь случайностей. Параллельно я слушала Four Tet, Jefferson Airplane, Royskopp и Чечилию Бартоли (после общения с Александром оперный голос неожиданно показался мне абсолютно естественным).
Я потеряла сюжетную линию - у меня не было с собой художественной книги с её историей, моя собственная жизнь развёртывалась скорее в пространстве, чем во времени. Всё превратилось в цепь физических ощущений. Я снова испытывала потребность писать. Может быть, это - единственное, что я умею делать (и чему меня учили) - производить тексты. Мне это почти отвратительно.
Ещё в Париже мне начало казаться: пришло то время, когда я могу сама создавать свою жизнь. Как скульптор оттачивает камень, так я могу отбирать свой опыт и свои ощущения, выбирать, подпускать ли близко человека или предмет, который на меня может повлиять. Теперь у меня достаточно знаний и воли, чтобы "резать" саму себя - и рождаться за счёт этого.
Утром в Донецке меня встретили бабушка с дедушкой. Конечно, меня здесь балуют, но им это приятно. Дедушка сказал, что я "отощала на парижских хлебах" (ура), теперь они пытаются меня откормить утром, днем и вечером.
Я очень скучаю по красоте Парижа и парижан. Я пытаюсь найти оправдания для Москвы (ее это касается в меньшей степени) и Донецка. Наверное, лучше всего сказать себе, что нельзя сравнивать эти города. Это просто точки на карте мира, мало зависящие друг от друга.
Донецк отшлифовали к Евро-2012. На вокзале делают объявления на английском (чего на Курском у нас не случается), на Пушкинском бульваре приятные кафе. В июне здесь было полно иностранцев - в основном англичан и французов.
В квартире я нашла три открытки, отправленных мной и родителями из Светлогорска, Мадрида и Афин. Здесь много наших фотографий: детских и из Крыма. В Крыму мы почти всегда отдыхали около Судака. Сегодня на ужин был судак. Дедушка ворчал на бабушку, потому что она не хотела посыпать рыбу кинзой, а до этого они спорили, нужно ли класть маслины в салат. Бабушка обычно во время таких споров улыбается, но делает по-своему.
На фотографии - судак и невидимая кинза.
Единственное, чего я хотела в поезде - смотреть в окно. Я бы делала это круглыми сутками, пока бы меня не стошнило. Мне нравится провожать взглядом тропинки, ещё зелёные деревья, ямы - потому что это представляет собой цепь случайностей. Параллельно я слушала Four Tet, Jefferson Airplane, Royskopp и Чечилию Бартоли (после общения с Александром оперный голос неожиданно показался мне абсолютно естественным).
Я потеряла сюжетную линию - у меня не было с собой художественной книги с её историей, моя собственная жизнь развёртывалась скорее в пространстве, чем во времени. Всё превратилось в цепь физических ощущений. Я снова испытывала потребность писать. Может быть, это - единственное, что я умею делать (и чему меня учили) - производить тексты. Мне это почти отвратительно.
Ещё в Париже мне начало казаться: пришло то время, когда я могу сама создавать свою жизнь. Как скульптор оттачивает камень, так я могу отбирать свой опыт и свои ощущения, выбирать, подпускать ли близко человека или предмет, который на меня может повлиять. Теперь у меня достаточно знаний и воли, чтобы "резать" саму себя - и рождаться за счёт этого.
Утром в Донецке меня встретили бабушка с дедушкой. Конечно, меня здесь балуют, но им это приятно. Дедушка сказал, что я "отощала на парижских хлебах" (ура), теперь они пытаются меня откормить утром, днем и вечером.
Я очень скучаю по красоте Парижа и парижан. Я пытаюсь найти оправдания для Москвы (ее это касается в меньшей степени) и Донецка. Наверное, лучше всего сказать себе, что нельзя сравнивать эти города. Это просто точки на карте мира, мало зависящие друг от друга.
Донецк отшлифовали к Евро-2012. На вокзале делают объявления на английском (чего на Курском у нас не случается), на Пушкинском бульваре приятные кафе. В июне здесь было полно иностранцев - в основном англичан и французов.
В квартире я нашла три открытки, отправленных мной и родителями из Светлогорска, Мадрида и Афин. Здесь много наших фотографий: детских и из Крыма. В Крыму мы почти всегда отдыхали около Судака. Сегодня на ужин был судак. Дедушка ворчал на бабушку, потому что она не хотела посыпать рыбу кинзой, а до этого они спорили, нужно ли класть маслины в салат. Бабушка обычно во время таких споров улыбается, но делает по-своему.
На фотографии - судак и невидимая кинза.