Ночное
- Знаешь, - говорю я Саше curspring, прекрасной, утренней, сидящей рядом с моей кроваткой, с журналом в руках, в белой пижамной футболке с надписью "Антивирус Касперского", с рисунком на груди, на котором изображен героический монитор, поражающий зонтиком червячка, - знаешь, Саша, у меня столько музыки редкой, столько никому не известных чудес тут в компьютере, я столько книжек удивительных прочитала, мульфильмов видела, я пила чай с такими людьми фантастическими, я умею много разного смешного, я шучу так иногда удачно - знаешь, Саша, если меня полюбить, если просто хотя бы заинтересоваться вот этим всем, что у меня тут попрятано, рассовано в памяти, я бы столько рассказала! Я бы так! Мы бы!..
- Да, - говорит Саша, - поднимая свой невероятный взор от глянцевых страниц, - песня есть такая хорошая у Земфиры:
Малыш, я тебе покажу чудеса...
- Да, - отвечаю, - там еще очень четкие условия задачи:
Ты очень милый парень,
Но таких, как я, больше нету;
Давай договоримся:
Будь со мной.
У меня чисто экономическая грусть; ресурсы пропадают, используются нецелево.
Встанешь, бывалочи, перед зеркалом, и думаешь: е-мое, как же много они теряют.
***
Сашу curspring привезли ко мне вчера в ночи, большим больным растением после празднования вот этого события; я когда просыпалась ночью и видела рядом с собой разметанные по подушке соломенные кудри, я думала - нет, это не со мной, мне не могло так повезти.
Восхитительных мужчин в постели рядом помимо воли заменили восхитительные женщины; мне кажется, это неизбежный, единственно верный путь эволюции моего биологического вида.
Есть, кстати, гениальный масяньский мультфильм на эту тему.
***
Села составлять примерный список людей, которых бы хотелось увидеть на дне рождения; на сорок втором номере осеклась и задумалась.
Это я еще только самых близких.
На свадьбу, видимо, придется стадион Лужники арендовать.
***
Пока я болела, зима отсырела, загнила и кончилась. На нее сейчас неприятно смотреть, она почерневшая, вся в мокнущих ранах; но вообще же она в этом году была великолепна.
Самыми первыми ассоциациями со словами "эта зима" у меня всплывает несколько вещей:
Как Паня immunolog, мой субъективный идеал мужчины, в ноябре, в доме в Жуковке, перед выходом на улицу аккуратно мажет нам по очереди губы гигиенической помадой - сначала Чуковской, потом мне;
Как Лохматый в два часа ночи выходит из "Ротонды" и оглядывается в поисках Алика, который должен был забросить меня на Сокол; звонит ему, кивает, кладет телефон в карман и говорит сочувственно: "А он уже уехал," - и в глазах у него разливается предательское ликование;
Как немой человек в кепке, на Дворцовой набережной в Питере, ночью, пишет мне на парапете пальцем свое имя и дарит нам с Эльвирой Павловной последнее из пачки печенье Юбилейное.
Как мы с Марианной ночью, часа в два, после долгих, восхитительных, исповедально-женских возлияний выходим на улицу ловить машину, отпускаем скотчтерьера Черчилля гулять в снежок - и теряем собаку, потому что нападало с метр снега, и над сугробом торчат только два недоумевающих черных уха.
Как Чуковская на концерте своей мамы, в Малом зале Консерватории, разворачивает руку младшего Чуковского, тычет в пятно на рукаве, пучит возмущенные зеленые глазищи и спрашивает одними губами: "А это что?..";
Как Эльвира Павловна играет на пианино песню и поет замечательным полуджазовым тембром "Жить без любви, наверно, просто - но как на свете без любви прожить?", а мы с Катей lemur_lori скачем по кровати, подпеваем и хватаем за лапы короткошерстного экзота Романа Григорьевича Аркадьевича: у него круглые гляделки с пятирублевую монету и брезгливый приплюснутый нос, выражение лица возмущенно-мизантропское, и Э.П., всплескивая руками, изумляется:
- Слушайте, он же просто вылитая моя тетка Эльза!;
Как Артемий Кивович Троицкий, усталый, трогательный, сонный, в ответ на мои страдания по поводу возможной беременности, поднимает бокал Moёt&Chandon и говорит: "Так выпьем же за безопасный секс";
Как мама в пижаме и дядя Сережа в истошно-розовом, старом спортивном костюме, собирают на диване большую сложную люстру, спорят, вздыхают, маются, мама кричит, а потом поет торжествующе: "Аааа! Я поняла! Поняла-поняла-поняла!" и тычет дядю Сережу под локоть: "Ну? Разве дура у тебя сестра? Ну скажи? Сестра-то у тебя не совсем еще поглупела!" - и он тянет "да лааадно", а потом они снова хмурят брови и чешут затылки, два шестидесятилетних морщинистых младенца с исполинским киндер-сюрпризом;
Как Линор Горалик и Станислав Львовский, вечером, в кофейне на Большой Никитской, в лицах рассказывают мне о своем знакомом поэте, пожилом лукавом мифотворце, пока Линор стремительным убористым почерком с сильным наклоном вправо выписывает в мой желтый блокнот жж-ники пятидесяти интересных, по ее мнению, современных авторов;
Как Леха, три дня назад, в Ростиксе, трогает мне губами лоб и тревожно, нежно, по-братски - нет, детка, тебе домой надо, тебе надо домой;
Как Марина f117, Женечка inversia_4uvstv, Полина podlina-Мама и Нелли name_of_rose вдруг приехали ко мне, захворавшей, все вчетвером, открываешь - а там улыбающаяся пионерская линейка; "если ты не придешь на Маяковку - Маяковка придет к тебе"; и моя мама торжественно рассаживает девочек в кружок и начинает рассказывать, какой я ужасный человек. Полина-Мама качает головой и говорит - "м-да, трудное у нас с вами чадо";
Как Саша Шевелева что-то вопит сегодня на всю улицу, я пытаюсь ее увещевать, на что Саша откидывает волосы со лба, топает ножкой в слякоть и произносит решительно:
- А мне все можно! Потому что я красивая!
Волшебная была зима.
Пусть земля ей будет снегом.