Сокровенное
Моя подруга Чуковская приехала тридцать первого днем с двумя хвостами, как у Пеппи Длинный Чулок, и подарила мне точилку, розовый ластик, желтые бумажки post-it, шоколадного Деда Мороза и календарик с блестками.
Через пару месяцев мне двадцать, через пять - диплом, но трудно угодить мне подарком больше, чем в этот раз.
Моя подруга Чуковская мерзнет на ветру, и я предлагаю ей шапку, и она возмущенно вертит головой, будто я не понимаю очевидного:
- Нет, нет! Ну ты что, вдруг сейчас Тот Самый навстречу пойдет, ты что, он же меня не узнает в шапке.
Чуковская завела себе ежедневник, она театрально раскрывает его на каждом повороте, сверяясь с маршрутом; она жалуется в метро, что ей нечем его заполнять.
- Ну давай, назначь мне какую-нибудь встречу.
- Я приезжаю восьмого.
- Так, восьмое... Но чтобы ты приехала, тебе надо сначала уехать! Второе, Верочка уезжает... Ну и что, уезжает? Это же мой ежедневник? Значит: послать прощальную смску Верочке.
- У тебя заблокирована трубка.
- А, да. Из интернета, значит. Вот! Заплатить за интернет! Денег все равно нет, но в ежедневнике обязательно должно быть что-то такое.
Я рыдаю, слезами.
Она тычет в кружочки на календаре:
- Я еще отметила День Святого Валентина. На всякий случай. Вдруг там чего.
Нам сегодня с Чуковской подарили всякой девчачьей радости, духов, лаков, подводок, рассовав по отдельным пакетикам; сегодня Артемий Кивович Троицкий подарил мне новый диск A-ha, подписав внутри
"От Ахи мои вздохИ" - ну чтобы мне было что слушать в дороге; дочь его Шуша подарила мне свое стихотворение, а жена его Марианна лечит меня и улыбает последние месяца три, обнимает, кормит и пишет умопомрачительные смс; женщина эта еще один большой подарок небес в прошедшем году - бесценный абсолютно.
Я собрала чемодан за четырнадцать минут.
Я всю ночь сегодня качала альбомы великой певицы Ani DiFranco, и тексты к ним, разбирая ее песни по словам, строкам, как в школе; это, пожалуй, единственный факт американской литературы, потрясший меня всерьез за последние пару лет; мы это запишем саундреком к Питеру, с двумя альбомами Anouk и одним Anna Maria Jopek, у нас будет пятидневный фестиваль умного женского вокала, взрослой аргументированной истерики; я честно не знаю, зачем мне сдался этот ночной поезд и этот холодный город, что-то такое нужно ведь писать в графе "цель поездки": "забыться и уснуть"? "Достать чернил и плакать"?
Кто его знает.
***
Я обещала итогов две тысячи пятого, и я, наверно, еще напишу, это будет многотомный труд.
Я вчера позвонила Чуковской и сказала, что я ей одной доверю писать про себя книгу воспоминаний, пусть она сейчас уже начинает, мало ли что потом. Но у Чуковской замечательная память, кошачья: она помнит только то, что происходит сейчас и происходило последние минут пятнадцать, а все остальное для нее каждый раз открытие (- У тебя девятого что? - Русская философия. - А, я знаю одного философа - Бахтина. Он такое написал, такое!.. Что я и не поняла ничего.); поэтому когда я честно предупреждаю:
- Чуковская, я тебе сейчас сокровенное скажу, я только тебе это могу сказать.
Она просовывает руку в сумку за ежедневником:
- Я лучше сразу запишу, хорошо? А то забуду. "Верочка сказала сокровенное" - и по пунктам.
Нет, правда, она так и говорит.
Мы еще долго думали, как назвать наш комический дуэт. У нее в предках Шостакович и Чуковский, у меня Комиссаржевская; АК предложил нам назваться "Прямые потомки", но мы решили быть ближе к народу.
- Представляешь, такой Ваня Ургант, красивый как черт подери, выходит к микрофону и делает приглашающий жест рукой в нашу сторону: А теперь внимание, перед Вами группа...(пауза) "Дайте две"!
Ну и зал, понятно, тонет в овациях.
***
У меня за прошлый год сменилось все: район, квартира, весь круг друзей, знакомых, ближайшая подруга, личный - как это по-русски? статус? тэг? - с "ничья" на "чья-то"; все, кардинально, на качественно лучшее, искреннее, прекрасное; одна я осталась точь-в-точь такой же, как была, и в новых условиях мне с собой и вовсе невыносимо.
Это как если бомжа с центрального вокзала привести в роскошный особняк на Рублевке и сказать - теперь это все твое.
Неловко, незаслуженно, нелепо. Спасибо, конечно, за Модильяни в оригинале и панели из красного дерева, но у меня вообще-то вши, похмелье и морда старого избитого бассета.
И на центральном вокзале еще можно было как-то с собой мириться, а здесь, по контрасту, хочется провалиться сквозь землю.
Я утрирую, но.
И у меня был счастливейший, феерический год - целиком чужими руками; я не сделала ничего, чем могла бы гордиться; у меня в черновиках пятьсот тысяч захлебывающихся благодарностей, всем подряд и каждому в отдельности, и среди них ни одной, даже на полях, даже меленькой припиской, даже со смайликом - себе. Проебала все, что могла. Целой куче людей наматывала нервы на кулак, пока не лопнуло. Сократила маме жизнь по крайней мере лет на десяток.
А так все, конечно, прекрасно.
Леха приехал в голубой футбольной майке, лежит на моей кровати, томно задумчив, и просит следить за временем.
В том-то и дело, что я слежу.