Особенности ледяного спуска
Съезжающий с ледяного склона на резиновой камере вахтёр Перебродов зацепил и провёз на коленях пенсионерку Елизавету Втюрину.
Съезжающий с ледяного склона на лошадином седле Юрий Долгорукий подкосил и протащил Мокошь Мещёрскую.
Съезжающий с ледяного склона Субъект Декартов сбил с ног и ощутил на коленях Присутствие.
……………………………………………………………………………………………………………………
Съезжающий с ледяного склона на куске фанеры прохожий Роман Жикин подцепил и провёз на коленях блогера Аллу Забродову.
Рома Жикин пробкой вылетел на мороз, но увидев на берёзе ворону, остановился, как вкопанный. «Во, мордатая!» - выпалил он. «На себя посмотри», - как ему показалось, ответила ворона перед тем, как вспорхнуть. «Ругается!» - Рома поскакал дальше, нарочито размахивая руками. Зимний, камуфляжный бушлат, чёрные спортивные штаны. Что ещё надо для счастья здоровому мальчику сорока восьми лет? На этот раз мальчик замер перед знаком тупика, разрисованным чёрным маркером. На знаке был изображён сложный лабиринт из стрелок и сердечек. «Во, злыдни! Как они только дотянулись? На плечах друг у друга что ли стояли?» Но взор его уже зацепился за огромную снежную кучу с живописным силуэтом, делающим её похожим на гималайское взгорье. Гималайское взгорье тянулось вдоль тротуара совсем недолго, неожиданно оно было вдребезги рассыпано на множества мелких льдышек и снежных комьев, мешавших проходу. «Словно от падения метеорита!» - Рома зажмурился, представив себя летящим метеоритом, он даже подпрыгнул и пролетел свои сантиметры. За знаком тупика на одном держателе располагались указатели «Музей - 2 км» и «Галерея пряников - 3км». «Галерея пряников!» - здесь явились гигантские пряники, стоявшие штабелями вдоль стены. Если выкатить один пряник, то цепь нарушится и другие пряники с грохотом вывалятся, а может быть и покатятся с лестницы прямо на посетителей музея! А ведь неплохой квест. - Как много может сделать немотивированная динамика внимания. Амплитуда воображения и мелкие, золотые ключики подробностей к дверям восприятия… - Ой, кто это тут трепется?» - что бы сбить морок Ромка резко завернул в снежные дворы с межветочными прогалами вековых лип и более молодых, зеленовато-болотных тополей, впечатанных в порозовевшее небо. Облачная вуаль истончилась, вечернее солнце ласково погладило этот мир, попытавшийся заговорить на языке ажурного, зимнего барокко. «Вот те раз!» - это наш мальчик нашёл зимнее, русское барокко на коре широкой берёзы, словно зашифрованной, рельефной карте. Но он уже бежал дальше, минуя металлические, исцарапанные лапами времени гаражи, традиционно подумав об их возможном содержимом. Чего он только туда не помещал! Самое простое - груды вёдер с горстями колхозных песен. Сломанный, сгнивший мопед с сидящим в седле окаменевшим призраком 85го года. Замурованные навеки солнечные зайчики перешёптывались с эхолотом памяти, зациклено повторяющей скрипичную партию «Сектора газа», запаха мочи и школьного разгильдяйства. Потом там был вычурный комод эпохи Регентства, забитый папками с отчётами жилищного треста «Овощной» и, обглоданный крысами, остов клавесина. На этот раз в гаражах были трельяжи, заваленные пробками от одеколона «Джамшут», череп Гитлера и винтажная стиральная машина, в недрах которой притаился противоречивый дух модерна. Противоречивый дух модерна беспрепятственно проникает сквозь ржавый металл гаража, настигая бегущего в трико и камуфляже. Жикин прибавляет обороты. «Чур меня, чур!» Впереди пологая горка, дети с надувными ватрушками, кто-то несётся вниз, рискуя сбить ползущих наверх и случайных, невнимательных бабушек с пудельками. «Гав-гав-гав-гав!» - это наш герой на ходу перекинулся ни к чему не обязывающими фразами с пудельками. «Как страшно теперь выходить на улицу» - подумало одно из животных, дёрнувшись в сторону и увлекая за собой бабушку. А мужчина уже стоял наверху, примериваясь к кускам фанеры и пластмассы. Совсем рядом шумела трасса, со стороны гипермаркета долетали обрывки музыки, человек в костюме ростовой куклы зайца размахивал пучком листовок и говорил в мегафон: «Ницше, страдающий от судьбы музыки, как от открытой раны, и психиатр, диагностирующий это признание как «синдром неадекватной реакции», - кто тут, собственно, болен?..» «Да, кто тут, собственно, болен», - повторил про себя Ромка, слегка разогнался и плюхнулся на кусок пластмассы. Плавно ускоряясь и на ходу разворачиваясь, он летел в тёмно-розовую, пыльноснежную низину с неясными очертаниями людей и деревьев. Когда на его пути возникла Забродова, - неизвестно. Забродова шла в сбивчивом ритме соскальзывающих с экрана смартфона пальчиков. Сейчас она огого-как-пропесочит эту жалкую пекарню! Фырь-фырь. Плюс десять отложенных записей. Хи-хи. Поднять контент, поднять контент… Чух-чух, ах я рабочая лошадка. И тут Аллу подхватывает, слетающий с горы, Жикин. Где-то на третьей секунде блогерка очухалась и вспомнила, что хотела учинить опрос по самым классным ледяным горкам города. «Неплохую фоточку можно было бы прилямзить к опросу. Фырь-фырь!» - но уже было не до этого.
- Наглец, прекрати свой бесперебойный харасмент!!! - уворачиваясь от снежной пыли начала Забродова. - Хи-хи! Я дама со связями, уходящими во тьму Минторга. Мало тебе не покажется.
- Гражданка Свистунова! - начал, было, Роман.
- Я не Свистунова! Если я Свистунова, то ты Долгожопенко…
- Гражданка Долгожопенко, я собственно…
- Хамло!
- Я собственно не знаю, куда вы там шли, в музей или в ТЦ «Колизей». Я культурно проводил время, вполне допустимо скользил…
Тут Жикин не на шутку удивился тому, что случилось. Пульс громко отдавался в ушах, и как будто всё замедлилось. Он давно уже должен был затормозить и остановиться в низине, но скольжение продолжалось. Забродова вертелась у него на коленях с искажённой гримасой, шевеля губами. «А кто, собственно, эта женщина и что она здесь делает?» Когда-то давно, лет пятнадцать назад на её месте сидела другая женщина. И рядом был маленький мальчик. Теперь в этом месте дыра. Теперь в этом месте поиск скидок на копчёную колбасу после вахты. Мелькнул вспышкой тот день. Тот день, когда рядом сидела женщина в белом платье. Когда все тесно притулились за праздничным столом: и Толян и Серёга и Шминдяй и Чепурген и другие черти. Дверь открылась, и прихожая наполнилась людьми. В трельяже засверкали немецкие сервизы; лучи вечернего солнца добрались так же до пустой бутылки с заводной балериной под стеклянным колпаком, - подарок от Ромкиного дядьки, зама дипатташе в бывшей Чехословаки. Балерина закрутилась, зазвучала шкатулочная мелодия, заглушаемая тренькающим разговором гостей в вестибюле . И тогда Чепурген, улыбнувшись золотым ртом в лучах вечернего солнца, играющего на вымытом, по случаю праздника, тюле, сказал: «Ну, Ромка, а теперь главный подарок!» Полез под стол и вынул большого, сентипонового кролика с шевелящимися зрачками. Зрачки двигались по кругу, а кролик то и дело повторял «Фырь-фырь, чуф-чуф, ах я рабочая лошадка, ах я шоколадка, а ты хам…» Забродова окончательно развеяла мираж, продолжая издавать какие-то несуразные звуки, смутно складывающиеся в речь. Жикин в низине, уткнувшись в металлический забор, неподвижно сидел на куске пластика. Сбоку шумела трасса, доносились обрывки музыки, зажглись фонари.