Фобии казахстанской многовекторности, или Ни власть, ни китайцы, ни русские, ни янки им не братья...
Ещё диктатура в бывш.СССР, в т.ч. Ср.Азия, в т.ч. Казахстан, в т.ч. ревизионизм и русофобия, а также об отставке Назарбаева
Почему в Казахстане резко усилились антикитайские настроения
Ближнее Постсоветье / январь, 2020
Начиная с минувшего лета [2019 года], синофобия, или попросту говоря боязнь Китая, в Казахстане захватила умы политически активных граждан. ©Ещё Китай и бывш.СССР, в т.ч. Ср.Азия, в т.ч. Казахстан
Си Цзиньпин и Касым-Жомарт Токаев
Многие из них уверены, что страна при попустительстве властей стала объектом китайской экспансии.
Протестные акции проходят, в основном, в крупных городах, но, возможно, руководство страны отнеслось бы к ним не так нервно, не начнись они с небольшого города Жанаозен. В 2011-м там разыгралась настоящая драма, когда забастовка нефтяников переросла в беспорядки, закончившиеся кровавым разгоном протестующих с человеческими жертвами. С тех пор город стал своего рода индикатором протестных настроений. Насколько сегодня напряжены казахские власти, говорит такой факт: недавно под Алма-Атой подрались несколько казахов и китайских рабочих, улаживать инцидент выехал заместитель акима (губернатора) области, а комментировал конфликт замглавы МВД.
Непосредственную угрозу казахстанцы видят в проекте строительства в стране 55 производств с участием китайского капитала и технологий. Многие считают, что китайцы хотят перенести в Казахстан опасные производства и завезти массу своих рабочих. Опасения понятные, если бы ни одно «но» - проектам уже несколько лет, их комментировали и казахстанские премьеры, и сам Назарбаев, но до сих пор не ясно реализуют ли их вообще.
Впервые о совместном с китайцами проекте сообщили в конце 2014 года. Ничего подобного прежде не анонсировалось, и раньше даже теоретически не обсуждалось. Некоторые наблюдатели расценили это, как поспешные попытки Астаны сблизиться с Пекином на фоне усугублявшегося конфликта между США и Россией. Такой шаг вполне укладывался в назарбаевскую концепцию «многовекторности» - формально сохраняя равноудаленность от трех глобальных игроков, ситуационно примыкать к тому, кто сейчас более выгоден. Противостояние России и Америки могло, как считали некоторые местные эксперты, затронуть и Казахстан, а КНР рассматривалась как сила, способная уберечь его от подобных рисков. Если резоны казахского лидера действительно были таковы, то на этот раз его прозорливость дала сбой, ибо не были учтены ни степень накопившегося у населения критического отношения к власти, ни уровень латентной синофобии. Слившись, эти факторы создали Нур-Султану острую и долгосрочную проблему.
У казахской синофобии есть история: еще в XIX веке появилась поговорка «когда придет черный китаец, рыжий русский покажется братом» (имеется в виду цвет волос, символизировавший у казахов соседние народы). Но это, скорее, отражение страха, а не реального конфликтного опыта - в отличие от уйгуров, большой крови между казахами и китайцами не было. В первые постсоветские годы уйгурские организации в Казахстане пытались нагнетать антикитайские настроения, рассказывая о политике ассимиляции уйгуров в Синьцзяне. Но апелляция к религиозно-культурной и лингвистической близости уйгуров и казахов им не помогла. Известный уйгурский общественный деятель, Юсупбек Мухлиси, тогда заметил, что эта история будет иметь продолжение. Казахстанские газеты в те времена порой писали о «тысячах китайцах», торгующих на барахолках Казахстана, но это не слишком волновало общество. Во-первых, цифры явно были завышены. Во-вторых, страна жила в эйфории «великой нефти»: с американской подачи и власти, и большая часть общества поверили, что Казахстан - «вторая Саудовская Аравия», а его нефтяные ресурсы столь велики, что служат фактором мирового энергетического баланса. А после того, как в конце 1990-х США объявили Казахстан своим «стратегическим союзником в Центральной Азии», а в начале 2000-х ввели войска в Афганистан и открыли базы в Киргизии и Узбекистане, причин бояться китайской экспансии вообще не осталось. Известный дипломат Талгат Калиев тогда писал, что «непредсказуемая ситуация на энергетических рынках, в частности, ближневосточном, заставляет Америку искать надежную опору в нашем регионе, и в Вашингтоне есть устойчивое понимание, что Казахстан является естественным союзником США». Сейчас в это трудно поверить, но в то время в Казахстане проходили международные конференции по региональной безопасности, на которых почти не упоминалась КНР!
Но американские базы в регионе просуществовали недолго, а добыча «большой нефти» западными компаниями на Каспии все не начиналась. И отношение к Китаю менялось. Однозначным оно никогда не было, но в определенный момент можно было, даже, говорить о зарождении синофилии: период роста благосостояния на высоких нефтяных ценах позволил многим казахстанцам путешествовать по КНР, покупать там качественные товары, отправлять на учебу детей. Близкое знакомство с соседом не столько пугало, сколько внушало к нему уважение. Исследование, проведенное в 2007-м социологом Еленой Садовской, хотя и зафиксировало у части казахстанцев негативное отношение к китайцам, дало такие цифры: 55% опрошенных относились к китайской миграции безразлично, 25% хорошо, а плохо и очень плохо - лишь 18%.
Для такой эволюции общественных взглядов немало сделали и Пекин, и Астана. Китай последовательно улучшал свой имидж, проводя культурные мероприятия, устраивая роскошные приемы для политиков и журналистов из Казахстана, раздавая гранты на обучение в китайских вузах. Казахстанские власти всегда подчеркивали геополитическую и экономическую мощь Китая. Например, несколько лет назад тогдашний глава сената Касым-Жомарт Токаев (ныне президент) заявил, что нет смысла говорить о соперничестве России и КНР - слишком велика разница их экономических потенциалов. А сложные вопросы, от которых не прятались в 1990-е, обе стороны начали обходить в 2000-е. Например, проблему забора китайцами больших объемов воды из трансграничных рек, в частности, Иртыша. Для Казахстана это ощутимая проблема, но открытые споры с соседом были и бесперспективны, и плохо отражались на концепции многовекторности.
Совместные с КНР проекты в 1990-е многих пугали, а в «нулевые» на них стали возлагать надежды. Например, началось обсуждение строительства железной дороги с колеёй европейского стандарта, которая соединила бы Китай с Ираном и Турцией через территорию Казахстана. В 2007-м на встрече с послом Пакистана в Казахстане депутат парламента от правящей партии «Нур Отан» Камал Бурханов, говорил: «Реализация этого проекта позволит нам улучшить отношения со всем миром; было бы хорошо, если бы Пакистан морально поддержал проект; вокруг него много дискуссий со стороны российских железных дорог, которые видят в нём конкурента».
Изменение отношения к КНР фиксировалось экспертами. Китаевед Руслан Изимов в 2016 году отмечал, что оно становится все более позитивным: Пекин воспринимается как надежный экономический партнер, не имеет политических претензий к странам Центральной Азии, не требует от них демократизации. «Сегодня Китай положительно рассматривается не только политиками, элитами, но и гражданами», - утверждал он. В экспертной среде к этим изменениям относились по-разному. Сам Изимов полагал, что о последствиях этих процессов «однозначно судить пока очень сложно». А китаист Константин Сыроежкин еще в 2012-м призывал «думать о некоей альтернативе усилению китайского присутствия». Но в том же году, когда Руслан Изимов говорил о позитиве, в казахстанском обществе начался ренессанс синофобии.
Весной 2016-го в стране прошли митинги против готовившихся поправок в Земельный кодекс, которые, якобы, позволили бы иностранцам покупать земли сельхозназначения. Хотя реальных резонов для этого не было, зазвучали предположения, что скупать земли будут именно китайцы. В итоге с опровержением пришлось выступить лично Назарбаеву, а власти, чтобы развеять всякие сомнения и успокоить народ, ввели пятилетний мораторий на внесение изменений в земельное законодательство. Однако слухи о том, что китайцы «под шумок», все же, приобретают землю, периодически возникали.
Притеснения этнических казахов и других исповедующих ислам народов в КНР так же способствовали росту антикитайских настроений. С 2017 года эта тема стала мейнстримом в казахстанском информационном поле. Часто появляются публикации об отправке живущих в Синьцзян-уйгурском автономном районе (СУАР) мусульман в «лагеря политического перевоспитания», где с ними жестоко обращаются и промывают мозги. Возмущение вызывают сообщения о том, что китайские власти мешают воссоединению семей при переселении казахов из Синьцзяна в Казахстан. Не раз проходили пресс-конференции этнических казахов из СУАР, ставших жертвами репрессий на родине, или родственников таких лиц. КНР эти обвинения отвергает. Но официальные заявления китайских чиновников обстановку не разряжают. Казахское общество волнует судьба соплеменников в других странах. Власти подчеркивают, что, в соответствии с политикой Елбасы, для МИД положение казахской диаспоры - один из приоритетов. С другой стороны, не так давно, в интервью DW.com Токаев заявил, что большая часть информации о «лагерях перевоспитания» в СУАР не соответствует действительности, и что педалирование этой темы - «часть геополитики ввиду торговой войны между США и Китаем». Но историй о притеснении казахов в соседней стране звучит все больше. И они способствуют росту неприязни к совместным с КНР 55 проектам.
Суммарные инвестиции в них оцениваются в $27,5 млрд. Для сравнения - только один проект в нефтяной сфере, расширение добычи на Тенгизском месторождении, которое разрабатывают, в основном, американские компании, оценивается в $37 млрд. Правда, это системообразующий проект - СП «Тенгизшевройл» крупнейшее нефтедобывающее производство и донор госбюджета Казахстана. Ни один из китайских проектов не является столь же масштабным. Пока реализовано лишь 13 из них - на $3,7 млрд. Несколько крупных, превышающих $2,5 млрд, заявлены как разрабатываемые или находящиеся на стадии реализации. Но, как показывает практика, если тот или иной проект называется «разрабатываемым», это еще ничего не значит. Например, в 1999-м американская компания «Филлипс Петролеум» собиралась строить в стране гигантский завод по сжижению газа, а в 2012-м на высшем политическом уровне в Казахстане заявлялось о готовности немецких компаний заняться переработкой отвалов горнодобывающих предприятий. Дальше громких слов дело не пошло. Долгую историю с китайскими проектами сегодня можно резюмировать так: ни негативный (ущерб экологии и наплыв китайцев в страну), ни позитивный (рывок в диверсификации экономики) сценарии сегодня не реализуются.
Боятся граждане Казахстана и того, что их страна попадет в долговую зависимость от Пекина в ходе претворения в жизнь его концепции «Пояс и путь». Главный научный сотрудник Казахстанского Института стратегических исследований, Вячеслав Додонов, по этому поводу заметил: «Проблема роста задолженности перед Китаем в период реализации проекта «Пояс и путь» не обостряется, а, напротив, теряет остроту. Она и до начала реализации проекта не была чрезмерно острой: по итогам 2013 года на КНР приходилось 10,6% внешнего долга Казахстана, а по состоянию на 1 января 2019 этот показатель снизился до 7,3%. Сценарий гипотетической «долговой ловушки» перед КНР не имеет признаков реализации».
Иначе говоря, реальных признаков китайской экспансии и попыток закабаления Казахстана Китаем не существует. Из всех обвинений, выдвигаемых в адрес КНР, реальные основания есть лишь у тех, что касаются «лагерей перевоспитания» в Синьцзяне. Но про эти лагеря говорят, начиная с 2017 года, а тема китайской угрозы «выстрелила» в 2019-м. Почему?
Одни видят здесь происки США, желающих подорвать проект «Пояс и путь». Другие усматривают «руку Москвы», которая так реагирует на утрату влияния в Казахстане. Околовластные комментаторы обвиняют в нагнетании антикитайских настроений Мухтара Аблязова, бывшего банкира и оппозиционного деятеля, живущего в Европе и заочно осужденного в Казахстане. Те, кто чураются конспирологии, объясняют сложившуюся ситуацию тем, что общество недовольно закрытостью темы сотрудничества с КНР, отсутствием «большого диалога» по ней. Во многом это правда. Но, с другой стороны, диалога власти и общества не было ни когда американские компании приходили на крупнейшие нефтяные месторождения Казахстана, ни когда готовилось вступление в Таможенный союз. Однако в тех случаях, хотя критики этих планов хватало, в стране не возникало резкой неприязни к странам-участницам проектов.
Скорее всего, в синофобию канализировалась общая усталость общества от политической системы Казахстана. Именно поэтому всплеск антикитайских настроений пришелся на прошлое лето, когда усилилось ощущение, что транзит власти в стране не подразумевает никаких принципиальных изменений, а кое в чем, например, в развитии культа личности, даже углубляет прежние практики. У синофобии два лица: образ «китайского колонизатора» идет рука об руку с образом коррумпированного казахского чиновника. По сути, речь идет о росте критических настроений по отношению к власти, а зримая антикитайская составляющая придает этим настроениям общенациональный характер, не позволяя «расползтись» по региональному, родовому, языковому или религиозному принципам. Возможно, есть в этом и элемент «проектности», внешней или внутренней, но гораздо важнее интуитивный поиск нацией новых форм выражения и консолидации и, в конце концов, ощущения своей субъектности. Официальная власть неплохо справлялась с этими задачами первые 20 лет независимости, однако сегодня это уже не так.
Но почему же страхи и подозрения вызывает именно Китай, а не Америка или Россия? Во-первых, в роли жупела побывали и эти страны - первая во время «цветных революций», вторая в годы войн в Чечне и после присоединения Крыма. Впрочем, те приступы фобий были не столь острыми - режиссировавшие их околовластные политтехнологи знали, где остановиться. А, во-вторых, сегодняшняя неприязнь к Китаю может перекинуться и на другие страны.
Есть и еще одно, пока не очень распространенное, мнение: нынешняя синофобия - это «болезнь роста», острая, но проходящая фаза объективных процессов. Экономический обозреватель Аскар Машаев выразил эту позицию так:
«Казахстан, как периферия, не может рассчитывать на самостоятельный экономический подъем, мы обречены на «догоняющее развитие». И экономка будет всецело зависеть от того, какие технологии нам передаст центр, какое место в цепочке добавленной стоимости позволит занять. Раньше для нас центром была Россия, сейчас, медленно, но верно, мы идем под крыло Китая. В том числе, через проект «Пояс и Путь»».
___
Казахстан и Россия - союзники, но не друзья
Внутри Казахстана крепнут русофобские настроения. Москве надо научиться с этим жить / июль, 2018
В Казахстане активно обсуждается громкий скандал: казахская девушка собралась выйти замуж за китайца, но свадьбу сорвала группа казахской молодежи. Подверглась девушка и резкому осуждению в соцсетях со стороны многих соплеменников за непатриотичный поступок. ©
Казалось бы, при чем здесь Россия? Но в сегодняшнем Казахстане и к такой ситуации ее можно приплести. Что и сделали некоторые комментаторы, углядев в упомянутых событиях «руку Москвы». В интервью популярному изданию известный блогер заявляет, что Россия заинтересована в нагнетании антикитайских настроений в Казахстане и, хотя «прямых доказательств нет», вероятно, «российские агенты влияния подогревают эти настроения». Популярный журналист разворачивает тему: России невыгодна «идеология независимого Казахстана», она ревнует к его усиливающемуся сотрудничеству с КНР, и поэтому «структуры ФСБ в нашей стране работают на должном профессиональном уровне», сея синофобию среди казахов. Тут же в ход шли и «исторические» аргументы: дескать, еще в XVIII веке Россия поддерживала оружием джунгар, предков калмыков, в их борьбе против китайцев и казахов (что не соответствует действительности).
Этот случай примечателен своей абсурдностью, но отнюдь не уникален. В сегодняшнем казахстанском информационном пространстве вне официоза нечасто можно встретить позитивное упоминание России, зато негатива сколько угодно. Как видно из приведенных цитат, есть персоны, для которых Россия - то же, чем был Карфаген для Катона Старшего. Хватает и тех, у кого русофобия не принимает столь радикальные формы. Причем, когда дело не касается России, взгляды у этих людей могут быть диаметрально противоположными. Например, эмигрировавший в США по политическим мотивам и не любимый казахскими националистами журналист Бекжан Идрисов считает, что, поскольку казахская армия получает снаряды из России, в случае агрессии со стороны Москвы страна просто останется без боеприпасов. А вот слова одного из наиболее известных общественных деятелей, позиционирующего себя националистом, Доса Кошима: «Мы не поддерживаем то, что Россия делает в Сирии, не поддерживали то, что она делала в Чечне, однозначно не поддерживаем ее действия на Украине. Так что в политическом вопросе нельзя сказать, что мы союзники».
Разумеется, именно националистический лагерь наиболее резко настроен по отношению к России. Например, незадолго до вступления Казахстана в Евразийский союз ряд известных фигур обратились к народу и правительству республики с призывом воздержаться от этого шага. В их послании были такие слова: «Чтобы оправдать вхождение, по сути, в состав Российской Федерации, некоторые пугают нас якобы страшным и коварным соседом - Китаем. Мы считаем это избитым популистским приемом. Китай - торговец, и он скупает у нас только то, что мы сами ему по-компрадорски продаем. …Давайте помнить, что именно в составе Российской империи, а потом и Советского Союза казахи от голода и репрессий потеряли свыше половины своей численности. Нашу интеллигенцию, выдающихся патриотов народа, расстреляли и загубили в ГУЛАГе как «шпионов и предателей». А приобрели мы однобокую экономику, ориентированную на вывоз нашего сырья, отравленную на многие десятилетия экологию. А от последствий ядерных испытаний мы до сих пор страдаем, особенно молодые матери и новорожденные дети! До сих пор огромные участки нашей земли Россия бесконтрольно использует под свои военные полигоны. Мы считаем, что пора это прекратить».
___
Неприязнь к России проецируется на концепцию евразийской интеграции. Речь не о спорах, кому объединение более выгодно и выгодно ли вообще, - такие дискуссии идут и в России. Речь о тщательно расставляемых акцентах. Так, экономический аналитик Уалихан Кайсаров на вопрос, полезно ли членство в ЕАЭС для Казахстана, ответил: здесь есть аргументы и «за», и «против», но главное - это то, что Казахстан выступает категорически против предложений России о политическом союзе в рамках этого проекта.
По поводу членства Казахстана в ЕАЭС и ОДКБ ведущий казахстанский политолог Досым Сатпаев год назад заявил: «Наше присутствие в этих организациях почему-то многие в России уже сейчас путают с некоей клятвой верности «северному соседу», воспринимая нас больше как «лояльного сателлита», чем равноправного союзника. Отсюда и постоянно возникающие возмущения в российских СМИ и соцсетях… по поводу любых признаков самостоятельной внешней и внутренней политики Казахстана, будь то поддержка партнерских взаимоотношений нашей республики с западными государствами или начало перехода казахского языка на латиницу. Все это подается под соусом антироссийской политики. И это также нехороший индикатор, указывающий на то, что в будущем те же ОДКБ и ЕАЭС могут больше напоминать капкан, из которого тяжело будет выбраться без серьезных проблем с «северным соседом». Возможно, это хорошо понимал покойный президент Узбекистана Ислам Каримов, который приостановил членство своей страны в ОДКБ несколько лет тому назад и отказался входить в ЕАЭС. Кстати, и новое руководство этой страны не торопится менять эту ситуацию».
А уже в нынешнем году Сатпаев сказал, что восприятие Казахстана в мире как близкого союзника России является для него «большой проблемой». Если после смены власти Казахстан попробует выйти из ОДКБ и ЕАЭС, Москва, по мнению Сатпаева, начнет против Астаны гибридную войну, к которой уже начала готовиться. «Я уверен, что российский политический истеблишмент уже составил список, кто лоялен к России, а кто - нет», - утверждает эксперт.
___
Экономические проблемы России, ее технологическое отставание от ведущих стран также регулярно упоминается в казахстанских прессе и блогосфере. Иногда в формате сравнительного анализа, а иногда - просто как констатация хронической болезни. Многое отмечается справедливо. Но тут нельзя не заметить, что в российских СМИ смакование казахстанских проблем встречается нечасто: редко и мало пишут о провале всех модернизационных экономических программ, крахе популярной в 1990‑х концепции превращения республики во «вторую Саудовскую Аравию» или, например, о том, что мяса в Казахстане производится в 1,5 раза меньше, чем в 1990 году. Да и сравнениями эволюции производственной сферы экономики в Казахстане и, скажем, в Узбекистане российская пресса не увлекается.
Тем не менее претензии к российским СМИ звучат в Казахстане часто. Причем им априори отказывают в какой-либо самостоятельности: раз написали без восторга и одобрения (такие публикации о Казахстане в России не редкость), значит, заказ. А он может идти только сверху (персоналии, конечно, не называются) - предполагается, что власть российские редакторы и журналисты «слушаются, как кролик удава». Здесь порой бывают переборы, заставляющие вспомнить поговорку про соринку и бревно в глазу; ведь среди руководителей казахстанских СМИ есть бывшие сотрудники администраций, пресс-служб и советники первых лиц государства. И никто из них не покинул те посты из идейного несогласия. Зато когда российские журналисты рассказывали о трагических событиях декабря 2011 года в Жанаозене, это вызвало возмущение у некоторых их казахстанских коллег. Видимо, в их понимании союзнические отношения двух стран подразумевали «молчание в эфире».
В 2016‑м была осуждена по обвинению в подготовке насильственного захвата власти в Казахстане группа лиц во главе с «пивным королем» одного из регионов страны - Тохтаром Тулешовым. История эта до сих пор выглядит довольно мутной, но в нашем контексте важно другое: Тулешов, согласно его «официальной биографии», был председателем экспертного совета при Госдуме РФ, а также возглавлял некие русские общественные организации в Казахстане. Хотя эти утверждения ничем не подкреплялись, в соцсетях быстро разошлась версия: заговор Тулешова устроила Россия, чтобы тем самым повторить в Казахстане «украинский сценарий».
Подобные примеры из СМИ и соцсетей можно перечислять еще долго.
Как-то казахстанский журналист спросил в интервью известного политолога: в российском информационном поле встречаются негативные публикации о Казахстане, почему же Кремль молчит? Политолог стал рассуждать на тему заданности этого «тренда» именно Кремлем. Как же расценивать все перечисленные выше примеры не только критики России, но и настоящей русофобии? Тоже как «заданные»?
Есть ли альтернативный информационный тренд? Конечно, есть. Иногда даже можно встретить заявления, правда, довольно декларативные, типа Казахстан сегодня - «прорусская страна». Многие факты, упоминание которых могло бы улучшить отношение к России, редко попадают в информационное поле. Стоило бы чаще писать о том, что основной объем жизненно важного для Казахстана экспорта в дальнее зарубежье идет через российскую транспортную систему и не слышно, чтобы у Астаны бывали с этим большие проблемы. Или о том, что в свое время решение вопроса о межгосударственных границах у Казахстана с Россией прошло намного проще, чем с некоторыми другими соседями.
Автор этих строк обратился к ряду известных казахстанских политологов с вопросом: что стоит за потоком негативных публикаций о России? Показательно, что все комментаторы согласились отвечать лишь на условиях анонимности…
Один из них связывает всплеск критических заявлений по поводу России с серьезным разочарованием в евразийском интеграционном проекте. «Ожидания от него были завышены», - пояснил он. Второй фактор, на взгляд эксперта, - это жесткая позиция российского МИД по соглашению Казахстана и США о транзите американских грузов через каспийские порты. «Казахстан - суверенное государство, имеющее право на самостоятельную внешнюю политику», - сказал мой собеседник. (Ни в коем случае не ставя под сомнение этот тезис, нельзя тут не заметить: рост негатива к России начался заметно раньше подписания упомянутого соглашения.) «Плюс наверняка есть заказ сверху», - резюмировал эксперт.
Другой политолог сказал следующее: «Не думаю, что в Казахстане есть фобии на уровне политической элиты. Другой вопрос, может ли она играть на страхах, которые есть у отдельных категорий населения. На мой взгляд, это ситуативно возможно, чтобы использовать национал-патриотов во время торга с Россией. Всегда можно, например, сказать партнеру: «видите, какое возмущение у нас вызывает евразийская интеграция! Нужны с вашей стороны уступки!» Элита эти настроения использует и иногда подогревает. Но это не стратегия, которая нарастает».
___
Третий эксперт полагает, что в стране осуществляется попытка сменить лидеров общественного мнения из числа националистов на более молодых и управляемых. Новые фигуры «легитимизируются» благодаря антироссийским выпадам.
Кто бы и из каких соображений ни запустил антироссийский тренд, он получил серьезную поддержку среди активной в информационной сфере части общества. Катализатором антироссийских настроений стали и события на Украине последних четырех лет. Но абсолютизировать этот фактор не стоит; негативное отношение к России в казахском обществе традиционно занимает видное место. Как и к евразийскому проекту. Еще в 2013 году авторы известной в Казахстане работы «Сумеречная зона» утверждали:
«… в отношении России жители страны обеспокоены возможностью вступления Казахстана в Евразийский союз… негативно оценивают такую перспективу». Проблема антироссийских настроений в Казахстане в России практически не изучалась, известны лишь отдельные публикации. В одной из них, вышедшей еще в 2008‑м, отмечалась исходная ориентация значительной части казахстанской интеллектуальной элиты на негативное восприятие России. Сейчас можно повторить вывод той статьи: «Образ России в казахстанском политическом истеблишменте, особенно в среде оппозиции, но также среди части экспертов и журналистов нельзя назвать позитивным. В нем явно отразились многие фобии и стереотипы, как имеющие под собой объективную основу (напомним хотя бы о периодически падающих ракетах, запускаемых с Байконура), так и мотивированные чисто субъективными факторами».
Москва игнорировала задачу создания положительного имиджа России в Казахстане, полностью упуская инициативу и обрекая себя на серьезные неприятности в будущем, начало которых мы сегодня и наблюдаем. Имела место и другая проблема: многие россияне были убеждены, что в Казахстане на все основные политические вопросы, особенно международные, смотрят так же, как и в Москве. Союзные отношения двух стран эти люди считали едва ли не чем-то сакральным. Отсюда и болезненная реакция части российского общества на недавние шаги Казахстана, не вписывающиеся в эту картину. Но это не попытка навязать свою позицию «лояльному сателлиту», как думают многие в Казахстане. Это удивление и растерянность, вызванные крахом иллюзий. Ответственность за то, что эти иллюзии возникли, несут как сами россияне, не изучавшие партнера, так и те в Казахстане, кто годами «рисовал» через иных российских журналистов и экспертов определенный образ страны для российской публики. Теперь России необходимо отказываться от стереотипов и учиться смотреть на соседа объективно, понимая, что у него есть свои, отличные от российских, взгляды на мир.
Пожалуй, можно сказать, что сейчас в Казахстане нет сколько-нибудь заметной страты, действительно симпатизирующей России (хотя отдельных личностей разного этнического происхождения, позитивно настроенных к ней, немало). Антироссийские настроения, естественно, свойственны прозападной, либеральной части казахстанской интеллигенции и бизнеса. Вообще, те, кто оппозиционно настроен к политической системе Казахстана, переносят это отношение и на Москву, как партнера официальной Астаны. И, конечно, русофобские позиции занимает самая динамичная и политически перспективная страта - казахские националисты (при всей растянутости этого понятия в данных условиях).
Насколько антироссийский тренд захватывает умы и души? При всем его масштабе он не занимает монопольное положение. Немалое количество казахских студентов учатся в российских вузах. Есть казахи, переезжающие в Россию на ПМЖ. Здесь же, пожалуй, можно упомянуть и то, что Россия - на последнем месте среди стран, имеющих крупные казахские диаспоры, по репатриации казахов в Казахстан. Однако скажем вещь, на первый взгляд парадоксальную: вне зависимости от споров о проектности казахского националистического дискурса сегодня России нужно работать над тем, как выстраивать с ним перспективные коммуникации. Именно он станет доминирующим в Казахстане в скором будущем. Как ни удивительно это звучит, но точки соприкосновения есть. Главное - не наделать опять ошибок и не сдать интересы безопасности русской диаспоры.
____
Редакция журнала «Профиль», обращаясь к казахстанским читателям, со всей ответственностью заявляет: этот текст не является частью какой-либо кампании и не был напечатан по указу Кремля, МИД или какого-либо еще официального органа РФ.
Ярослав Разумов
«Профиль», 18 июля 2018 - 10 января 2020
Почему в Казахстане резко усилились антикитайские настроения
Ближнее Постсоветье / январь, 2020
Начиная с минувшего лета [2019 года], синофобия, или попросту говоря боязнь Китая, в Казахстане захватила умы политически активных граждан. ©Ещё Китай и бывш.СССР, в т.ч. Ср.Азия, в т.ч. Казахстан
Си Цзиньпин и Касым-Жомарт Токаев
Многие из них уверены, что страна при попустительстве властей стала объектом китайской экспансии.
Протестные акции проходят, в основном, в крупных городах, но, возможно, руководство страны отнеслось бы к ним не так нервно, не начнись они с небольшого города Жанаозен. В 2011-м там разыгралась настоящая драма, когда забастовка нефтяников переросла в беспорядки, закончившиеся кровавым разгоном протестующих с человеческими жертвами. С тех пор город стал своего рода индикатором протестных настроений. Насколько сегодня напряжены казахские власти, говорит такой факт: недавно под Алма-Атой подрались несколько казахов и китайских рабочих, улаживать инцидент выехал заместитель акима (губернатора) области, а комментировал конфликт замглавы МВД.
Непосредственную угрозу казахстанцы видят в проекте строительства в стране 55 производств с участием китайского капитала и технологий. Многие считают, что китайцы хотят перенести в Казахстан опасные производства и завезти массу своих рабочих. Опасения понятные, если бы ни одно «но» - проектам уже несколько лет, их комментировали и казахстанские премьеры, и сам Назарбаев, но до сих пор не ясно реализуют ли их вообще.
Впервые о совместном с китайцами проекте сообщили в конце 2014 года. Ничего подобного прежде не анонсировалось, и раньше даже теоретически не обсуждалось. Некоторые наблюдатели расценили это, как поспешные попытки Астаны сблизиться с Пекином на фоне усугублявшегося конфликта между США и Россией. Такой шаг вполне укладывался в назарбаевскую концепцию «многовекторности» - формально сохраняя равноудаленность от трех глобальных игроков, ситуационно примыкать к тому, кто сейчас более выгоден. Противостояние России и Америки могло, как считали некоторые местные эксперты, затронуть и Казахстан, а КНР рассматривалась как сила, способная уберечь его от подобных рисков. Если резоны казахского лидера действительно были таковы, то на этот раз его прозорливость дала сбой, ибо не были учтены ни степень накопившегося у населения критического отношения к власти, ни уровень латентной синофобии. Слившись, эти факторы создали Нур-Султану острую и долгосрочную проблему.
У казахской синофобии есть история: еще в XIX веке появилась поговорка «когда придет черный китаец, рыжий русский покажется братом» (имеется в виду цвет волос, символизировавший у казахов соседние народы). Но это, скорее, отражение страха, а не реального конфликтного опыта - в отличие от уйгуров, большой крови между казахами и китайцами не было. В первые постсоветские годы уйгурские организации в Казахстане пытались нагнетать антикитайские настроения, рассказывая о политике ассимиляции уйгуров в Синьцзяне. Но апелляция к религиозно-культурной и лингвистической близости уйгуров и казахов им не помогла. Известный уйгурский общественный деятель, Юсупбек Мухлиси, тогда заметил, что эта история будет иметь продолжение. Казахстанские газеты в те времена порой писали о «тысячах китайцах», торгующих на барахолках Казахстана, но это не слишком волновало общество. Во-первых, цифры явно были завышены. Во-вторых, страна жила в эйфории «великой нефти»: с американской подачи и власти, и большая часть общества поверили, что Казахстан - «вторая Саудовская Аравия», а его нефтяные ресурсы столь велики, что служат фактором мирового энергетического баланса. А после того, как в конце 1990-х США объявили Казахстан своим «стратегическим союзником в Центральной Азии», а в начале 2000-х ввели войска в Афганистан и открыли базы в Киргизии и Узбекистане, причин бояться китайской экспансии вообще не осталось. Известный дипломат Талгат Калиев тогда писал, что «непредсказуемая ситуация на энергетических рынках, в частности, ближневосточном, заставляет Америку искать надежную опору в нашем регионе, и в Вашингтоне есть устойчивое понимание, что Казахстан является естественным союзником США». Сейчас в это трудно поверить, но в то время в Казахстане проходили международные конференции по региональной безопасности, на которых почти не упоминалась КНР!
Но американские базы в регионе просуществовали недолго, а добыча «большой нефти» западными компаниями на Каспии все не начиналась. И отношение к Китаю менялось. Однозначным оно никогда не было, но в определенный момент можно было, даже, говорить о зарождении синофилии: период роста благосостояния на высоких нефтяных ценах позволил многим казахстанцам путешествовать по КНР, покупать там качественные товары, отправлять на учебу детей. Близкое знакомство с соседом не столько пугало, сколько внушало к нему уважение. Исследование, проведенное в 2007-м социологом Еленой Садовской, хотя и зафиксировало у части казахстанцев негативное отношение к китайцам, дало такие цифры: 55% опрошенных относились к китайской миграции безразлично, 25% хорошо, а плохо и очень плохо - лишь 18%.
Для такой эволюции общественных взглядов немало сделали и Пекин, и Астана. Китай последовательно улучшал свой имидж, проводя культурные мероприятия, устраивая роскошные приемы для политиков и журналистов из Казахстана, раздавая гранты на обучение в китайских вузах. Казахстанские власти всегда подчеркивали геополитическую и экономическую мощь Китая. Например, несколько лет назад тогдашний глава сената Касым-Жомарт Токаев (ныне президент) заявил, что нет смысла говорить о соперничестве России и КНР - слишком велика разница их экономических потенциалов. А сложные вопросы, от которых не прятались в 1990-е, обе стороны начали обходить в 2000-е. Например, проблему забора китайцами больших объемов воды из трансграничных рек, в частности, Иртыша. Для Казахстана это ощутимая проблема, но открытые споры с соседом были и бесперспективны, и плохо отражались на концепции многовекторности.
Совместные с КНР проекты в 1990-е многих пугали, а в «нулевые» на них стали возлагать надежды. Например, началось обсуждение строительства железной дороги с колеёй европейского стандарта, которая соединила бы Китай с Ираном и Турцией через территорию Казахстана. В 2007-м на встрече с послом Пакистана в Казахстане депутат парламента от правящей партии «Нур Отан» Камал Бурханов, говорил: «Реализация этого проекта позволит нам улучшить отношения со всем миром; было бы хорошо, если бы Пакистан морально поддержал проект; вокруг него много дискуссий со стороны российских железных дорог, которые видят в нём конкурента».
Изменение отношения к КНР фиксировалось экспертами. Китаевед Руслан Изимов в 2016 году отмечал, что оно становится все более позитивным: Пекин воспринимается как надежный экономический партнер, не имеет политических претензий к странам Центральной Азии, не требует от них демократизации. «Сегодня Китай положительно рассматривается не только политиками, элитами, но и гражданами», - утверждал он. В экспертной среде к этим изменениям относились по-разному. Сам Изимов полагал, что о последствиях этих процессов «однозначно судить пока очень сложно». А китаист Константин Сыроежкин еще в 2012-м призывал «думать о некоей альтернативе усилению китайского присутствия». Но в том же году, когда Руслан Изимов говорил о позитиве, в казахстанском обществе начался ренессанс синофобии.
Весной 2016-го в стране прошли митинги против готовившихся поправок в Земельный кодекс, которые, якобы, позволили бы иностранцам покупать земли сельхозназначения. Хотя реальных резонов для этого не было, зазвучали предположения, что скупать земли будут именно китайцы. В итоге с опровержением пришлось выступить лично Назарбаеву, а власти, чтобы развеять всякие сомнения и успокоить народ, ввели пятилетний мораторий на внесение изменений в земельное законодательство. Однако слухи о том, что китайцы «под шумок», все же, приобретают землю, периодически возникали.
Притеснения этнических казахов и других исповедующих ислам народов в КНР так же способствовали росту антикитайских настроений. С 2017 года эта тема стала мейнстримом в казахстанском информационном поле. Часто появляются публикации об отправке живущих в Синьцзян-уйгурском автономном районе (СУАР) мусульман в «лагеря политического перевоспитания», где с ними жестоко обращаются и промывают мозги. Возмущение вызывают сообщения о том, что китайские власти мешают воссоединению семей при переселении казахов из Синьцзяна в Казахстан. Не раз проходили пресс-конференции этнических казахов из СУАР, ставших жертвами репрессий на родине, или родственников таких лиц. КНР эти обвинения отвергает. Но официальные заявления китайских чиновников обстановку не разряжают. Казахское общество волнует судьба соплеменников в других странах. Власти подчеркивают, что, в соответствии с политикой Елбасы, для МИД положение казахской диаспоры - один из приоритетов. С другой стороны, не так давно, в интервью DW.com Токаев заявил, что большая часть информации о «лагерях перевоспитания» в СУАР не соответствует действительности, и что педалирование этой темы - «часть геополитики ввиду торговой войны между США и Китаем». Но историй о притеснении казахов в соседней стране звучит все больше. И они способствуют росту неприязни к совместным с КНР 55 проектам.
Суммарные инвестиции в них оцениваются в $27,5 млрд. Для сравнения - только один проект в нефтяной сфере, расширение добычи на Тенгизском месторождении, которое разрабатывают, в основном, американские компании, оценивается в $37 млрд. Правда, это системообразующий проект - СП «Тенгизшевройл» крупнейшее нефтедобывающее производство и донор госбюджета Казахстана. Ни один из китайских проектов не является столь же масштабным. Пока реализовано лишь 13 из них - на $3,7 млрд. Несколько крупных, превышающих $2,5 млрд, заявлены как разрабатываемые или находящиеся на стадии реализации. Но, как показывает практика, если тот или иной проект называется «разрабатываемым», это еще ничего не значит. Например, в 1999-м американская компания «Филлипс Петролеум» собиралась строить в стране гигантский завод по сжижению газа, а в 2012-м на высшем политическом уровне в Казахстане заявлялось о готовности немецких компаний заняться переработкой отвалов горнодобывающих предприятий. Дальше громких слов дело не пошло. Долгую историю с китайскими проектами сегодня можно резюмировать так: ни негативный (ущерб экологии и наплыв китайцев в страну), ни позитивный (рывок в диверсификации экономики) сценарии сегодня не реализуются.
Боятся граждане Казахстана и того, что их страна попадет в долговую зависимость от Пекина в ходе претворения в жизнь его концепции «Пояс и путь». Главный научный сотрудник Казахстанского Института стратегических исследований, Вячеслав Додонов, по этому поводу заметил: «Проблема роста задолженности перед Китаем в период реализации проекта «Пояс и путь» не обостряется, а, напротив, теряет остроту. Она и до начала реализации проекта не была чрезмерно острой: по итогам 2013 года на КНР приходилось 10,6% внешнего долга Казахстана, а по состоянию на 1 января 2019 этот показатель снизился до 7,3%. Сценарий гипотетической «долговой ловушки» перед КНР не имеет признаков реализации».
Иначе говоря, реальных признаков китайской экспансии и попыток закабаления Казахстана Китаем не существует. Из всех обвинений, выдвигаемых в адрес КНР, реальные основания есть лишь у тех, что касаются «лагерей перевоспитания» в Синьцзяне. Но про эти лагеря говорят, начиная с 2017 года, а тема китайской угрозы «выстрелила» в 2019-м. Почему?
Одни видят здесь происки США, желающих подорвать проект «Пояс и путь». Другие усматривают «руку Москвы», которая так реагирует на утрату влияния в Казахстане. Околовластные комментаторы обвиняют в нагнетании антикитайских настроений Мухтара Аблязова, бывшего банкира и оппозиционного деятеля, живущего в Европе и заочно осужденного в Казахстане. Те, кто чураются конспирологии, объясняют сложившуюся ситуацию тем, что общество недовольно закрытостью темы сотрудничества с КНР, отсутствием «большого диалога» по ней. Во многом это правда. Но, с другой стороны, диалога власти и общества не было ни когда американские компании приходили на крупнейшие нефтяные месторождения Казахстана, ни когда готовилось вступление в Таможенный союз. Однако в тех случаях, хотя критики этих планов хватало, в стране не возникало резкой неприязни к странам-участницам проектов.
Скорее всего, в синофобию канализировалась общая усталость общества от политической системы Казахстана. Именно поэтому всплеск антикитайских настроений пришелся на прошлое лето, когда усилилось ощущение, что транзит власти в стране не подразумевает никаких принципиальных изменений, а кое в чем, например, в развитии культа личности, даже углубляет прежние практики. У синофобии два лица: образ «китайского колонизатора» идет рука об руку с образом коррумпированного казахского чиновника. По сути, речь идет о росте критических настроений по отношению к власти, а зримая антикитайская составляющая придает этим настроениям общенациональный характер, не позволяя «расползтись» по региональному, родовому, языковому или религиозному принципам. Возможно, есть в этом и элемент «проектности», внешней или внутренней, но гораздо важнее интуитивный поиск нацией новых форм выражения и консолидации и, в конце концов, ощущения своей субъектности. Официальная власть неплохо справлялась с этими задачами первые 20 лет независимости, однако сегодня это уже не так.
Но почему же страхи и подозрения вызывает именно Китай, а не Америка или Россия? Во-первых, в роли жупела побывали и эти страны - первая во время «цветных революций», вторая в годы войн в Чечне и после присоединения Крыма. Впрочем, те приступы фобий были не столь острыми - режиссировавшие их околовластные политтехнологи знали, где остановиться. А, во-вторых, сегодняшняя неприязнь к Китаю может перекинуться и на другие страны.
Есть и еще одно, пока не очень распространенное, мнение: нынешняя синофобия - это «болезнь роста», острая, но проходящая фаза объективных процессов. Экономический обозреватель Аскар Машаев выразил эту позицию так:
«Казахстан, как периферия, не может рассчитывать на самостоятельный экономический подъем, мы обречены на «догоняющее развитие». И экономка будет всецело зависеть от того, какие технологии нам передаст центр, какое место в цепочке добавленной стоимости позволит занять. Раньше для нас центром была Россия, сейчас, медленно, но верно, мы идем под крыло Китая. В том числе, через проект «Пояс и Путь»».
___
Казахстан и Россия - союзники, но не друзья
Внутри Казахстана крепнут русофобские настроения. Москве надо научиться с этим жить / июль, 2018
В Казахстане активно обсуждается громкий скандал: казахская девушка собралась выйти замуж за китайца, но свадьбу сорвала группа казахской молодежи. Подверглась девушка и резкому осуждению в соцсетях со стороны многих соплеменников за непатриотичный поступок. ©
Казалось бы, при чем здесь Россия? Но в сегодняшнем Казахстане и к такой ситуации ее можно приплести. Что и сделали некоторые комментаторы, углядев в упомянутых событиях «руку Москвы». В интервью популярному изданию известный блогер заявляет, что Россия заинтересована в нагнетании антикитайских настроений в Казахстане и, хотя «прямых доказательств нет», вероятно, «российские агенты влияния подогревают эти настроения». Популярный журналист разворачивает тему: России невыгодна «идеология независимого Казахстана», она ревнует к его усиливающемуся сотрудничеству с КНР, и поэтому «структуры ФСБ в нашей стране работают на должном профессиональном уровне», сея синофобию среди казахов. Тут же в ход шли и «исторические» аргументы: дескать, еще в XVIII веке Россия поддерживала оружием джунгар, предков калмыков, в их борьбе против китайцев и казахов (что не соответствует действительности).
Этот случай примечателен своей абсурдностью, но отнюдь не уникален. В сегодняшнем казахстанском информационном пространстве вне официоза нечасто можно встретить позитивное упоминание России, зато негатива сколько угодно. Как видно из приведенных цитат, есть персоны, для которых Россия - то же, чем был Карфаген для Катона Старшего. Хватает и тех, у кого русофобия не принимает столь радикальные формы. Причем, когда дело не касается России, взгляды у этих людей могут быть диаметрально противоположными. Например, эмигрировавший в США по политическим мотивам и не любимый казахскими националистами журналист Бекжан Идрисов считает, что, поскольку казахская армия получает снаряды из России, в случае агрессии со стороны Москвы страна просто останется без боеприпасов. А вот слова одного из наиболее известных общественных деятелей, позиционирующего себя националистом, Доса Кошима: «Мы не поддерживаем то, что Россия делает в Сирии, не поддерживали то, что она делала в Чечне, однозначно не поддерживаем ее действия на Украине. Так что в политическом вопросе нельзя сказать, что мы союзники».
Разумеется, именно националистический лагерь наиболее резко настроен по отношению к России. Например, незадолго до вступления Казахстана в Евразийский союз ряд известных фигур обратились к народу и правительству республики с призывом воздержаться от этого шага. В их послании были такие слова: «Чтобы оправдать вхождение, по сути, в состав Российской Федерации, некоторые пугают нас якобы страшным и коварным соседом - Китаем. Мы считаем это избитым популистским приемом. Китай - торговец, и он скупает у нас только то, что мы сами ему по-компрадорски продаем. …Давайте помнить, что именно в составе Российской империи, а потом и Советского Союза казахи от голода и репрессий потеряли свыше половины своей численности. Нашу интеллигенцию, выдающихся патриотов народа, расстреляли и загубили в ГУЛАГе как «шпионов и предателей». А приобрели мы однобокую экономику, ориентированную на вывоз нашего сырья, отравленную на многие десятилетия экологию. А от последствий ядерных испытаний мы до сих пор страдаем, особенно молодые матери и новорожденные дети! До сих пор огромные участки нашей земли Россия бесконтрольно использует под свои военные полигоны. Мы считаем, что пора это прекратить».
___
Неприязнь к России проецируется на концепцию евразийской интеграции. Речь не о спорах, кому объединение более выгодно и выгодно ли вообще, - такие дискуссии идут и в России. Речь о тщательно расставляемых акцентах. Так, экономический аналитик Уалихан Кайсаров на вопрос, полезно ли членство в ЕАЭС для Казахстана, ответил: здесь есть аргументы и «за», и «против», но главное - это то, что Казахстан выступает категорически против предложений России о политическом союзе в рамках этого проекта.
По поводу членства Казахстана в ЕАЭС и ОДКБ ведущий казахстанский политолог Досым Сатпаев год назад заявил: «Наше присутствие в этих организациях почему-то многие в России уже сейчас путают с некоей клятвой верности «северному соседу», воспринимая нас больше как «лояльного сателлита», чем равноправного союзника. Отсюда и постоянно возникающие возмущения в российских СМИ и соцсетях… по поводу любых признаков самостоятельной внешней и внутренней политики Казахстана, будь то поддержка партнерских взаимоотношений нашей республики с западными государствами или начало перехода казахского языка на латиницу. Все это подается под соусом антироссийской политики. И это также нехороший индикатор, указывающий на то, что в будущем те же ОДКБ и ЕАЭС могут больше напоминать капкан, из которого тяжело будет выбраться без серьезных проблем с «северным соседом». Возможно, это хорошо понимал покойный президент Узбекистана Ислам Каримов, который приостановил членство своей страны в ОДКБ несколько лет тому назад и отказался входить в ЕАЭС. Кстати, и новое руководство этой страны не торопится менять эту ситуацию».
А уже в нынешнем году Сатпаев сказал, что восприятие Казахстана в мире как близкого союзника России является для него «большой проблемой». Если после смены власти Казахстан попробует выйти из ОДКБ и ЕАЭС, Москва, по мнению Сатпаева, начнет против Астаны гибридную войну, к которой уже начала готовиться. «Я уверен, что российский политический истеблишмент уже составил список, кто лоялен к России, а кто - нет», - утверждает эксперт.
___
Экономические проблемы России, ее технологическое отставание от ведущих стран также регулярно упоминается в казахстанских прессе и блогосфере. Иногда в формате сравнительного анализа, а иногда - просто как констатация хронической болезни. Многое отмечается справедливо. Но тут нельзя не заметить, что в российских СМИ смакование казахстанских проблем встречается нечасто: редко и мало пишут о провале всех модернизационных экономических программ, крахе популярной в 1990‑х концепции превращения республики во «вторую Саудовскую Аравию» или, например, о том, что мяса в Казахстане производится в 1,5 раза меньше, чем в 1990 году. Да и сравнениями эволюции производственной сферы экономики в Казахстане и, скажем, в Узбекистане российская пресса не увлекается.
Тем не менее претензии к российским СМИ звучат в Казахстане часто. Причем им априори отказывают в какой-либо самостоятельности: раз написали без восторга и одобрения (такие публикации о Казахстане в России не редкость), значит, заказ. А он может идти только сверху (персоналии, конечно, не называются) - предполагается, что власть российские редакторы и журналисты «слушаются, как кролик удава». Здесь порой бывают переборы, заставляющие вспомнить поговорку про соринку и бревно в глазу; ведь среди руководителей казахстанских СМИ есть бывшие сотрудники администраций, пресс-служб и советники первых лиц государства. И никто из них не покинул те посты из идейного несогласия. Зато когда российские журналисты рассказывали о трагических событиях декабря 2011 года в Жанаозене, это вызвало возмущение у некоторых их казахстанских коллег. Видимо, в их понимании союзнические отношения двух стран подразумевали «молчание в эфире».
В 2016‑м была осуждена по обвинению в подготовке насильственного захвата власти в Казахстане группа лиц во главе с «пивным королем» одного из регионов страны - Тохтаром Тулешовым. История эта до сих пор выглядит довольно мутной, но в нашем контексте важно другое: Тулешов, согласно его «официальной биографии», был председателем экспертного совета при Госдуме РФ, а также возглавлял некие русские общественные организации в Казахстане. Хотя эти утверждения ничем не подкреплялись, в соцсетях быстро разошлась версия: заговор Тулешова устроила Россия, чтобы тем самым повторить в Казахстане «украинский сценарий».
Подобные примеры из СМИ и соцсетей можно перечислять еще долго.
Как-то казахстанский журналист спросил в интервью известного политолога: в российском информационном поле встречаются негативные публикации о Казахстане, почему же Кремль молчит? Политолог стал рассуждать на тему заданности этого «тренда» именно Кремлем. Как же расценивать все перечисленные выше примеры не только критики России, но и настоящей русофобии? Тоже как «заданные»?
Есть ли альтернативный информационный тренд? Конечно, есть. Иногда даже можно встретить заявления, правда, довольно декларативные, типа Казахстан сегодня - «прорусская страна». Многие факты, упоминание которых могло бы улучшить отношение к России, редко попадают в информационное поле. Стоило бы чаще писать о том, что основной объем жизненно важного для Казахстана экспорта в дальнее зарубежье идет через российскую транспортную систему и не слышно, чтобы у Астаны бывали с этим большие проблемы. Или о том, что в свое время решение вопроса о межгосударственных границах у Казахстана с Россией прошло намного проще, чем с некоторыми другими соседями.
Автор этих строк обратился к ряду известных казахстанских политологов с вопросом: что стоит за потоком негативных публикаций о России? Показательно, что все комментаторы согласились отвечать лишь на условиях анонимности…
Один из них связывает всплеск критических заявлений по поводу России с серьезным разочарованием в евразийском интеграционном проекте. «Ожидания от него были завышены», - пояснил он. Второй фактор, на взгляд эксперта, - это жесткая позиция российского МИД по соглашению Казахстана и США о транзите американских грузов через каспийские порты. «Казахстан - суверенное государство, имеющее право на самостоятельную внешнюю политику», - сказал мой собеседник. (Ни в коем случае не ставя под сомнение этот тезис, нельзя тут не заметить: рост негатива к России начался заметно раньше подписания упомянутого соглашения.) «Плюс наверняка есть заказ сверху», - резюмировал эксперт.
Другой политолог сказал следующее: «Не думаю, что в Казахстане есть фобии на уровне политической элиты. Другой вопрос, может ли она играть на страхах, которые есть у отдельных категорий населения. На мой взгляд, это ситуативно возможно, чтобы использовать национал-патриотов во время торга с Россией. Всегда можно, например, сказать партнеру: «видите, какое возмущение у нас вызывает евразийская интеграция! Нужны с вашей стороны уступки!» Элита эти настроения использует и иногда подогревает. Но это не стратегия, которая нарастает».
___
Третий эксперт полагает, что в стране осуществляется попытка сменить лидеров общественного мнения из числа националистов на более молодых и управляемых. Новые фигуры «легитимизируются» благодаря антироссийским выпадам.
Кто бы и из каких соображений ни запустил антироссийский тренд, он получил серьезную поддержку среди активной в информационной сфере части общества. Катализатором антироссийских настроений стали и события на Украине последних четырех лет. Но абсолютизировать этот фактор не стоит; негативное отношение к России в казахском обществе традиционно занимает видное место. Как и к евразийскому проекту. Еще в 2013 году авторы известной в Казахстане работы «Сумеречная зона» утверждали:
«… в отношении России жители страны обеспокоены возможностью вступления Казахстана в Евразийский союз… негативно оценивают такую перспективу». Проблема антироссийских настроений в Казахстане в России практически не изучалась, известны лишь отдельные публикации. В одной из них, вышедшей еще в 2008‑м, отмечалась исходная ориентация значительной части казахстанской интеллектуальной элиты на негативное восприятие России. Сейчас можно повторить вывод той статьи: «Образ России в казахстанском политическом истеблишменте, особенно в среде оппозиции, но также среди части экспертов и журналистов нельзя назвать позитивным. В нем явно отразились многие фобии и стереотипы, как имеющие под собой объективную основу (напомним хотя бы о периодически падающих ракетах, запускаемых с Байконура), так и мотивированные чисто субъективными факторами».
Москва игнорировала задачу создания положительного имиджа России в Казахстане, полностью упуская инициативу и обрекая себя на серьезные неприятности в будущем, начало которых мы сегодня и наблюдаем. Имела место и другая проблема: многие россияне были убеждены, что в Казахстане на все основные политические вопросы, особенно международные, смотрят так же, как и в Москве. Союзные отношения двух стран эти люди считали едва ли не чем-то сакральным. Отсюда и болезненная реакция части российского общества на недавние шаги Казахстана, не вписывающиеся в эту картину. Но это не попытка навязать свою позицию «лояльному сателлиту», как думают многие в Казахстане. Это удивление и растерянность, вызванные крахом иллюзий. Ответственность за то, что эти иллюзии возникли, несут как сами россияне, не изучавшие партнера, так и те в Казахстане, кто годами «рисовал» через иных российских журналистов и экспертов определенный образ страны для российской публики. Теперь России необходимо отказываться от стереотипов и учиться смотреть на соседа объективно, понимая, что у него есть свои, отличные от российских, взгляды на мир.
Пожалуй, можно сказать, что сейчас в Казахстане нет сколько-нибудь заметной страты, действительно симпатизирующей России (хотя отдельных личностей разного этнического происхождения, позитивно настроенных к ней, немало). Антироссийские настроения, естественно, свойственны прозападной, либеральной части казахстанской интеллигенции и бизнеса. Вообще, те, кто оппозиционно настроен к политической системе Казахстана, переносят это отношение и на Москву, как партнера официальной Астаны. И, конечно, русофобские позиции занимает самая динамичная и политически перспективная страта - казахские националисты (при всей растянутости этого понятия в данных условиях).
Насколько антироссийский тренд захватывает умы и души? При всем его масштабе он не занимает монопольное положение. Немалое количество казахских студентов учатся в российских вузах. Есть казахи, переезжающие в Россию на ПМЖ. Здесь же, пожалуй, можно упомянуть и то, что Россия - на последнем месте среди стран, имеющих крупные казахские диаспоры, по репатриации казахов в Казахстан. Однако скажем вещь, на первый взгляд парадоксальную: вне зависимости от споров о проектности казахского националистического дискурса сегодня России нужно работать над тем, как выстраивать с ним перспективные коммуникации. Именно он станет доминирующим в Казахстане в скором будущем. Как ни удивительно это звучит, но точки соприкосновения есть. Главное - не наделать опять ошибок и не сдать интересы безопасности русской диаспоры.
____
Редакция журнала «Профиль», обращаясь к казахстанским читателям, со всей ответственностью заявляет: этот текст не является частью какой-либо кампании и не был напечатан по указу Кремля, МИД или какого-либо еще официального органа РФ.
Ярослав Разумов
«Профиль», 18 июля 2018 - 10 января 2020