Горел ли свет у Джулии Кормак? (ч. 2)
9
Часом ранее я бессмысленно брожу по городу. Тучи наползают на небо, смурый свет вливается в немытые окна нерадивых горожан и, брезгливо отразившись от них, тонет в мутных лужах. Скаты крыш кажутся чистыми, но из водосточных труб, шипя, стекает в лужи жёлтая вода, за три месяца впитавшая в себя городской смог. Вдоль обочин дорог талые снега вскрыли, наконец, всю грязь несвойственно жестокой для наших краев зимы, и я внимательно смотрю под ноги, чтобы не вляпаться в дохлых птиц: в жестокие морозы, насмерть замерзая на лету, они сыпались с неба прямо на головы прохожим.
Я бесцельно слоняюсь в толпе Бигтауна туда-сюда, как последний вор-карманник, нахально бросив свой белоснежный "Bentley" на остановке общественного транспорта. Я вдыхаю весенний воздух, настоянный на жизни и смерти, жадно глотаю его и прячу внутри себя, запивая им слезы, закипающие в солнечном сплетении. Если бы они пролились наружу, мне стало бы немного легче. Но они киснут там, превращаясь в разъедающий нутро яд.
На узкой старинной улочке, под качающимся от ветра фонарем, она берет меня за руку.
Ее кисть нежна и податлива, а глаза - огромные, голубые, с дрожащей внутри слезой - доверчиво умоляют, прося защитить. Они сияют, как двери в счастье.
Она невысокая и настолько хрупкая, что увидев ее со спины, я вздрогнул - Ники? - и только потом понял, что нет. Ники ребенок... была, а эта девушка совсем взрослая и опытная, просто невысокого роста, и волосы у неё такие же светлые и длинные, как у моей сестры.
- Пойдем? - говорю я ей и глажу ее по щеке.
- Пойдем! - длинные ресницы опускаются вниз, и вся она прижимается ко мне, как свежий маленький персик, который хочется жадно есть и беречь от чужих ртов одновременно.
Она ведёт меня в маленький кирпичный домик, окруженный садом, очищенным от снежной грязи.
Я предвкушаю все то новое, что я попробую сейчас с ней, и мысль об этом вызывает жар внизу живота.
- Ты можешь ее вернуть, - вдруг тихо произносит она на пороге дома, у самой двери, и меня разом бросает в гневную дрожь.
Так вот это что! Цыганские уловки, пусть она не похожа на цыганку, мало ли какие они бывают, может, покрасила волосы или надела парик. Выследила меня в толпе, нетрудно было догадаться, что со мной случилась, по меньшей мере, какая-то серьезная неприятность, - слоняющийся по улице небритый и лохматый, но дорого одетый парень, - а сейчас бросила одну из дежурных цыганских фраз, думает, наверное, что я горюю, потому что расстался со своей первой любовью... Привела меня в один из тех притонов, где честных людей гипнотизируют, а потом обирают до нитки. В последнее время в городе было несколько случаев. Откуда они только берутся, из каких краев? И куда только смотрит полиция! Конечно, сейчас я назову ей номера счетов, отдам банковские карточки с кодами, ключи от машины и от дома. Как же! Удавить бы суку, я сейчас понял, как у меня чешутся руки пусть не убить, но со всей силы ударить кого-то. Вот и повод. Оглядываю ее с головы до ног - никакая она не симпатичная, мелкая, костлявая, как ерш, и вокруг глаз глубокие морщины лучиками. Лет через десять будет такая же старая и скрюченная, как наша Джулия. Одна порода, по всему видно.
- Ах ты, сука, - цежу я сквозь зубы и вырываю свою кисть из маленькой, цепкой ладони. Накачанными ручищами толкаю крошечную женщину, так что спиной она врезается в дубовую входную дверь. - Что, я сильно похож на идиота? Забирайся обратно в свое логово, и никогда больше оттуда не вылезай, если хочешь жить! Может, ты осмелишься потребовать денег? Прямо сейчас, и не отработав?
Я издевательски наклоняюсь над маленькой обманщицей, дыша на нее вчерашним перегаром, и при каждом моем слове изо рта вылетает тонкая нитка слюны.
Слюны? Нет, это что-то другое. Я провожу рукой перед лицом - нитки не рвутся, не исчезают. Они постепенно окутывают лицо девушки и её голову. Мне становится жутковато, но, похоже, это не причиняет ей вреда, и она этому совершенно не удивлена. Подняв тонкую руку, она собирает паутину с лица и скатывает ее в прозрачный комок.
- Это твое отчаяние. Твои любовь и надежда. Пригодится - склеить нить.
Она без страха оборачивается ко мне спиной и нажимает кнопку звонка.
- Ники очень плохо без тебя Марк, - произносит девушка, и от неожиданности я оступаюсь с дорожки в черную садовую землю.
- Что? Что ты сказала? Повтори.
- Мы помогаем несчастным людям. Таким, как ты.
- Мы? Кто это мы? - я медленно поднимаюсь, отряхивая джинсы, испачкавшиеся в вешней грязи. Мною медленно овладевает странное спокойное равнодушие. Я понимаю - это действует гипноз, но мне уже всё равно. Пусть будет, что будет.
- Я и мои сестры, - произносит девушка.
Дверь открывается. На пороге стоит смуглая, миловидная толстушка. Короткие черные кудряшки вьются вокруг ее полного лица с ямочками на щеках. В левой руке она держит вязание - серый спутанный клубок ниток, нашпиленный на четыре большие спицы с закругленными основаниями.
- Она опять за свое, да? - шепотом спрашивает светловолосая, оглядываясь на меня.
Толстушка печально кивает головой.
- Совершенно сошла с ума. Все мотки мне перепутала. Мало того, не успею я связать, как она режет. Я у нее уже третьи ножницы отнимаю. А она все равно находит новые. Это все проклятый Мортидис...
- Может, запрем ее на время?
- Нельзя, Хейси. Ты представляешь, ЧТО случится, если она совсем перестанет трудиться? Она должна выполнять свою работу, - толстушка прислонилась к косяку, бессильно опустив руку с вязанием.
- Со своей-то она хорошо справляется, только не портила бы чужую раньше времени, - спохватившись, светловолосая оборачивается ко мне:
- Клотильда, это Марк,
- Да, да, продолжайте, - с меня будто снова сходит морок. - Забалтывайте меня, подружки, старайтесь, только знайте, - я произношу каждое слово, делая паузу перед следующим, будто разговариваю с иностранками - а они явно таковыми и являются.
- Без. Моего. Желания. Вы. Ни рожна. От. Меня. Не. Получите.
Внезапно меня осеняет. Я принимаю решение.
Я заплачу им. Я им все отдам, неважно, что они там мне собираются наобещать, то, что они сейчас станут мне говорить, я ведь и так знаю заранее
«Мы воскресим твою сестру, - будут бормотать они, - только позолоти ручку, дорогой. Мы сделаем несколько волшебных пассов над твоей головой, ты провалишься в царство снов и пообщаешься со своей бесценной Ники. Спросишь её, не холодно ли ей в тёмном склепе, как ей спится на подушке из плесени, не кусают ли её там мыши, не скучает ли она по своей уютной розовой комнатке и своему братцу-идиоту?»
Я заплачу, да. Только не им. Я щедро заплачу своей совести, чтобы она раз и навсегда избавила меня от мучительного чувства вины.
Смело шагаю через порог. Девицы отступают, растворяются в полумраке. Ну конечно, этого и следовало ожидать... Комната обита красным бархатом. На единственном окне - тяжелые черные занавеси с кистями. Они полностью закрывают доступ к свету, льющемуся с улицы. Поверху, под самым потолком, вьются причудливые алебастровые узоры, вдоль стен развешены красные и желтые фонарики. В каждом из них горит свеча, отбрасывая блики, мечущиеся по комнате. Тени плывут по комнате, пересекаются друг с другом, образуя причудливые тандемы. На стене - фото в рамке. Вот я. Вот моя сестра...
Обстановка соответствует. У мошенниц все идет по плану.
- Анти, с тобой все хорошо?
На большом диване сидит третья девица. Волосы аккуратно собраны в пучок, длинное платье закрывает лодыжки. Она не отвечает на вопрос, даже не поднимает головы. Она занята работой.
Длинные белые пальцы разбирают мотки шерсти из корзины, стоящей рядом.
Она путает их, разрывая податливые нити, заворачивая один моток в ошмётки другого, а самые крепкие нитки режет ножницами. Она очень старается, даже высунула язык. По всему видно, что эта третья дрянь очень счастлива.
Кого-то девицы мне напоминают, но кого? Ага, трех ведьм из Эйре, которыми в детстве меня пугала мать - ирландка по происхождению: днем они были миловидными девушками, гуляли по королевскому саду, пели песни, срывали цветы... А к ночи превращались в трех ужасных старух и начинали бесчинствовать: воровали торф у соседей, резали скот и утаскивали в свою хижину младенцев, чтобы приготовить из них паштет. Но, видать, совсем не обязательно быть скрюченной старухой, как наша несчастная Джулия, чтобы варить «колдовское» зелье и лазить по чужим карманам.
Три цыганки. Три колдуньи. Или три богини?
10
Что ж, буду следить за развитием сценария. Мне это даже начинает нравиться. Интересно наблюдать со стороны, как кучка мошенников старается тебя облапошить, а ты им не поддаешься. Просто потому, что уже принял твердое решение. Конечно, потом успех предприятия они припишут своим необычайным способностям. Любопытно, что они делают в свободное от «работы» время? «Сумасшедшая», наверняка, встает с дивана, сбрасывает свое длинное платье, вытаскивает шпильки из волос и превращается в сексапильную девицу в кружевном белье, толстуха натягивает на толстые ляжки вульгарные сетчатые чулки и облачается в красный латексный корсет «а-ля задорное порно», а костлявая блондинка - в черное, кожаное мини-платье. И приглашают дорогих жиголо. Что они пьют? «Мадам Клико»? «Розовую Веронику»? Нику... Ника...
- Мы искали тебя, - начинает блондинка, а толстуха усаживается на диван рядом с «безумной» сестрой и обнимает ее за плечи.
- Произошла ошибка, которую мы должны исправить. Послушай, - взмахом руки она предупреждает мой возглас, - может, мы и кажемся тебе отпетыми мошенницами, ведь ты видишь нас в первый и последний раз. Но почему бы тебе не постараться и не сделать вид, что ты веришь? Ведь если ты действительно поверишь, у Ники появится шанс.
- Шанс на что?
- Шанс на жизнь, которую у нее так несправедливо отняли. Это нелегко, и за это надо заплатить.
Да, да, разумеется, да.
Я протягиваю ей ключи от автомобиля.
- Держи, подруга, он на пятой авеню, перекрыл дорогу местным автобусам. Если его не забрали на штрафстоянку полицейские или не разбили гневные пешеходы, то он ваш.
- И деньги я вам сейчас принесу, идет? Только вот что я вам скажу, - у меня перехватывает дыхание от гнева, - я вам отдам все, что у меня есть. Но сделаю это добровольно, а не потому, что вы мне тут заговариваете зубы. И только в одном случае: вы сейчас же признаетесь в том, что вы мошенницы и лгуньи. Иначе я вызову полицию. Ну?! Сколько вы хотите?
Противно. Гадко. Во рту металлический привкус.
Две сестры отрицательно качают головой. Третья, в талантливо разыгрываемой коме, продолжает потрошить шерстяные комки.
- Столько, сколько сам считаешь нужным. И это только пожелание. Если не хочешь, можешь не давать ничего.
- Я понял, бимбо. Я сейчас, я мигом.
- После. Все потом, - кудрявая толстушка подходит ко мне. Ее глаза печальны и полны слез. - Скажи только: ты согласен?
- На что я еще должен соглашаться?
- Вызволить свою сестру. Эта наша ошибка, а не твоя. Но исправить ее можешь только ты. С нашей помощью, разумеется. Если сможешь. А ты сможешь, если действительно захочешь.
Толстушка мягко берёт из рук сумасшедшей моток пряжи и вытягивает из нее длинную, блестящую нить. Потом еще одну, покороче. Нить разорвана, понимаю я, и слежу, как пухлыми пальцами цыганка начинает связывать оба конца.
Я много ночей не спал, я очень устал и опять попадаю под власть морока.
Сейчас больше всего на свете мне хочется упасть на диван, не обращая внимания на сумасшедшую... ненароком еще попадет ножницами в глаз... и спать, спать, спать.
Мои глаза закрываются, я опускаюсь на пол. Краем глаза замечаю суету вокруг себя. Блондинка рисует на полу круг, я опускаюсь в него, бессильно раскидываю руки и ноги. «Это не мошенники, - мелькает вялая мысль, - а сатанисты, вот круто ты попал, Марк», но сопротивляться нет ни сил, ни желания. Мой взгляд упирается в потолок, на котором начинает раскручиваться белый сверкающий диск. Белобрысая начинает раздеваться. Ну что ж, хотя бы получу удовольствие, перед тем, как... Она отпивает из какой-то чаши, наклоняется надо мной так, что ее маленькие крепкие соски касаются моей груди, и прижимает свой рот к моим губам, я отмыкаю губы, и теплая жидкость льется в мой рот. Она смотрит мне в глаза, что-то бормочет на своем языке, - то ли цыганском, то ли немецком, - и диск надо мной начинает вращаться. Он вращается вначале медленно, потом все быстрее и быстрее. Я ощущаю спиной странный холод, будто меня положили не на пол, покрытый коврами, а в холодную бушующую реку, эта вода крутит меня в водовороте, пытаясь поднять над землей, и, наконец, поднимает, всё выше и выше... Сверкающий диск приближается к моему лицу, вращение водяного вихря подо мной достигает апогея...
И я, наконец, падаю. По ощущениям, я проваливаюсь в бездонную пропасть, и когда мои лопатки касаются пола, я окончательно теряю сознание.
11
...Обнаженная женщина рядом со мной выглядит очень уставшей. Она сидит на полу, обхватив колени и положив на них голову. Длинные волосы окутали ее, как рыбацкая сеть.
- Что вы со мной сделали?
- Мы поделились с тобой силой. Её хватит, чтобы вызволить из Его логова только одного-единственного человека. Не опаздывай. Ты должен попасть туда до двух часов ночи, ни минутой позже, иначе лесные духи - демоны часа Быка - отберут дарованную тебе силу. Рядом с домом старухи Юлке. Под корнем старого дуба. Когда найдешь сестру, крепко бери ее за руку и веди вперед, только вперед. Ни с кем не разговаривай, не отдавай никаких предметов, даже если тебя будут очень, очень об этом просить. И ни в коем случае не оборачивайся. Если обернешься хоть раз - то навсегда потеряешь все: и Нику, и свою жизнь.
Голова у меня тяжелая, как чугунный шар, и язык повинуется с трудом.
- Я что, теперь вроде главного героя из «Serious Sam»? - пытаюсь пошутить я, но губы не складываются в улыбку.
- Считай, что так. Если тебе так понятнее. Просто включил режим «Supergod». Но только на очень короткое время.
Женщина вздыхает и прикасается к моей щеке кончиками пальцев.
- Теперь можешь идти.
Я поворачиваю к ней лицо. Произношу чужим голосом, странно растягивая слова:
- Сколько тебе я должен ?
Она равнодушно пожимает плечами.
- Если тебе так хочется. Поверить в то, что мы из плоти и крови. Тогда неси.
Я одеваюсь, стараясь не смотреть на женщин. Голова кружится, на полпути к двери меня заносит, и я невольно прислоняюсь плечом к старинному буфету. Открываю дверь наружу, и в скрипе давно несмазанных петель до меня долетают слова:
- И самое последнее, никто не должен видеть, как ты заходишь. Ни одна живая душа. Иначе Он заставит тебя исправить эту ошибку.
... Опустошив счета, я возвращаюсь к кирпичному домику в зарослях можжевельника.
Он полуразрушен, дубовая дверь перекошена, болтается кое-как, приоткрывая доступ в жилище. Я протискиваюсь внутрь. Бархатные шторы превратились в тряпье. Диван заплесневел, из проеденных мышами дырок неряшливо вылезла обивка. Смятые бумажные фонари валяются на грязном, покрытым пылью и мусором полу.
«Свалили девчонки», - с внезапной горечью думаю я, доставая из карманов деньги и складывая их на влажный, продавленный диван. «Профессионалки, чего уж там. А профи я уважаю». Рядом кладу ключи от машины. И выхожу прочь.
12
До дома я добираюсь на такси. Не глядя, отдаю водителю-арабу единственную скомканную бумажку, завалявшуюся в кармане брюк. Вслед слышу удивленное «В-вах» и довольное цоканье языком.
Разумеется, я никуда не пойду.
Обрывки снов и фраз бьются в голове, как птицы в клетке, не находя выхода, ковыряются в мозгу, дергая клювами за сосуды и нервы. Цыганки явно напоили меня чем-то одуряющим, и действие зелья продолжается до сих пор.
Но по мере приближения вечера проклятые птицы улетают из головы, уступая место ясным, четким мыслям.
Меня околдовали, ограбили, вынудив добровольно отдать почти все, что у меня есть.
Я бы засмеялся над собой, или заплакал, но, похоже, и в самом деле постепенно превращаюсь в бесчувственного монстра.
Так я скоро лягу в постель и засну сном праведника.
А потом забуду, как ее звали. Вики? Зои? Сьюзи?
Странное, безразличное спокойствие приходит в мою душу, или куда там еще, не верю я в душу, я вообще ни во что больше не верю.
«Так что тогда мешает сходить в лес и убедиться лишний раз, что тебя обвели вокруг пальца?»
Абсолютно ничего.
Пожалуй, я все-таки схожу, прогуляюсь. Быть идиотом - так уж до самого конца.
Время тянется медленно, очень медленно.
Опускаю стекла эркера в моем кабинете. Смотрю, как солнце не спеша подкатывает к горизонту. Окидываю взглядом комнату. Здесь абсолютный беспорядок. На столе, на полу, на книжных полках валяются пыльные учебники, доклады, просто исчерканные бумажки. Ворвавшийся ветерок ворошит их с легким шелестом.
Наклоняюсь, поднимаю с пола альбомный листок. На нем - нарисованный фломастерами портрет человечка в очках: в одной руке он сжимает портфель, а за другую держит маленькую девочку, так крепко, что на рисунке их руки - одна продолжение другой. У девочки длинные, ниже пояса волосы и большие голубые глаза. Над каждым человечком - надписи со стрелочками. «Мой самый любимый старший брат» и «Маленькая девочка Ники». Между ними - маленькое розовое сердечко.
Что тут делает этот листок? Ведь я запрещаю ей заходить в мою комнату. Запрещал.
Делаю шаг к окну и наступаю на что-то мягкое под слоем ненужных уже бумаг. "Миу-миу", - раздается из-под подошвы. Я поднимаю игрушку. Это белый плюшевый котенок, игрушка Ники. Он утвердительно кивает головой и попеременно машет лапками с розовыми подушечками. "Гоу - гоу", - понимаю я его и бережно сажаю на стул.
Меня разрывают сомнения: идти сейчас, чтобы отыскать Вход, а то вдруг, когда стемнеет, я не смогу его найти? Или подождать ночи, ведь белобрысая сказала, что он совсем рядом с домом старухи?
Открываю шкаф, вываливаю на пол вещи: майки, штаны, под ноги сыплются какие-то забытые гаджеты. Наконец, вытаскиваю темный спортивный костюм с капюшоном. В нем я буду похож на вора или ниндзю - ночного убийцу. Будто собираюсь совершить какое-то ужасное преступление.
В час ночи я, наконец, выхожу из дома.
13
...Я очень долго падаю в оглушающую тишиной темноту. Меня мотает и бьет то спиной, то руками и коленями о коряги, невидимые в кромешной мгле, инстинктивно я пытаюсь ухватиться за нечто склизкое, податливое, срываюсь и опять падаю. Сердце давно выпрыгнуло из глотки и летит теперь следом за мной, с шипящим шорохом ударяясь о корни и ветки. Краем сохраняющегося сознания я успеваю съиронизировать над собой: признаюсь сам себе, что завидую Алисе из «Страны Чудес» - по сравнению со мной она падала весьма гламурно. И не за Белым кроликом я бегу - по всей видимости, я догоняю собственное безумие.
Чем ближе дно логова, тем тяжелее дышать. В воздухе - в воздухе ли? - появляется странный запах. Вначале он неощутим - так к пресной атмосфере Бигтауна примешивается едва уловимый запах каминов и торфяных печей, топящихся на окраинах. Потом становится все гуще, все невыносимее.
Это запах огромного, обожравшегося животного, которое ест, спит и гадит в одном и том же месте. Кислый запах гнилой отрыжки гиены, и одновременно - запах болота и слизи, свежеочищенной рыбы и наскоро освежеванного крокодила - я однажды видел, как его разделывают, во вьетнамском Дананге.
Наконец, я плюхаюсь в липкую зловонную жижу. То, что у меня уже давно нет пульса, совершенно не удивляет меня. Страха тоже нет - он исчез вместе с биением сердца. Меня волнует одна-единственная мысль - как же я узнаю Ники?
Ведь все, обитающие здесь, наверняка похожи друг на друга. Как безликие капли грязной слизи.
14
- Еще один человек, - шипит язвительно кто-то. - Образованный. Неглупый. Ну скажи, неужели так сложно было провести умозрительный анализ и подойти ко всему произошедшему в вашей семье с рациональной точки зрения, а? Воспринять, скажем так, философски? А вместо этого ты бросаешься в бой с тем, о чем ты не имеешь и малейшего понятия, безоружным, скомканным от отчаяния и боли и вдобавок абсолютно беззащитным.
Встаю на четвереньки, подом медленно поднимаюсь на ноги. «Только не оглядываться, ни в коем случае», - вспыхивает в распухшей голове.
- Где моя сестра? - глухо прозношу я, не узнавая собственный голос.
Существо тянется ко мне. Затылком я чувствую его зловонное дыхание, от него у меня встают дыбом волосы на макушке. Оно кладет свою чешуйчатую голову - одну из голов - мне на плечо. Другая зависает надо мной. Раздвоенный шершавый язык касается моей щеки.
- Согласись хотя бы с тем, что твои метания бессмысленны. Ведь что такое смерть? Состояние незыблемой вечности и покоя. Ты страдаешь, потому что не понимаешь этого. Тебе кажется, что ты исправляешь ошибку, на самом деле своим поступком ты хочешь заесть беспочвенный страх перед Собственной Смертью. А задумывался ли ты когда-нибудь над тем, что с Ней ты никогда не пересечешься - ты и Она - две параллельные прямые, ибо когда ты жив, твоей Смерти нет, а когда наступит Она - тебя уже не будет?
Я осторожно высвобождаюсь и делаю слепой шаг в темноту. Существо фыркает, как лошадь, обдавая меня обрывками слизи.
- И вообще, с чего это ты решил, что твоя сестра здесь, у меня? Кто тебе разболтал? Нет, только не обожающая меня Антропос! Она предана мне беззаветно, хотя должно бы быть наоборот. Ну же, обернись ко мне, и отгадай загадку: кто кому принадлежит - кошка хозяину или хозяин кошке? На первый взгляд, верным кажется первое утверждение, но кто же кого ублажает и холит в этом союзе, и что бы сделала иная кошка со своим хозяином, не покорми он её вовремя, а?
Змей хмыкнул.
Я иду вперед, стараясь не слушать и не слышать, что там бормочет эта хитроумная тварь. Глаза привыкают к сумраку, теперь я вижу, как передо мной в разные стороны расступаются тени.
Теней здесь очень много. Они похожи на ксерокопии своих земных образов - большие, в рост человека. Они шепчутся, или шелестят, топчутся вокруг меня, протягивают ко мне руки…
- А знаешь ли ты, наглец, что сам момент перехода не сопровождается страданием? Страдание остается в жизни, а любая смерть приятна и безболезненна для тела.
- Ты говоришь о теле, а что же происходит с душой? - не выдерживаю я. У меня возникает почти неодолимое желание повернуться и немедленно вступить в диспут с подземным чудищем.
- О! - радуется тварь и тянется ко мне конечностями с холодной чешуей. - Да ты же не веришь в Душу. Ну-ка присядь и расскажи мне, как ты надеешься узнать Ники? У нее светлая душа, это правда, но здесь все перепачканы с ног до головы - такова местная специфика, ничего не поделать. Видишь? Ну, обернись, Марк, поболтай со мной! Ты не представляешь, как мне бывает одиноко, а тебе ли не знать, что такое одиночество? Кстати, меня зовут Мортидис. Я грустный проводник, хозяин и постоянный обитатель этого чудесного места.
Мучительно тянет повернуть голову, но перед глазами встает образ белобрысой цыганки. «Не оборачивайся», - шепчет она, и я снова шагаю вперед.
- Знаешь, какими они попадают в то место, которое вы, невежды, называете «тем светом»? Растерявшиеся, изумленные, не понимающие, кто они и что с ними происходит. Как же тут не подхватить их, несчастных, и не проводить сюда, к себе, в мою обитель вечного спокойствия. Ведь не все из них праведники, как твоя маленькая сестра. Ты только представь, что с ними произошло бы там, куда они должны были бы попасть по назначению? А здесь им уютно - они здесь как у себя дома, слоняются от стены к стене, никто их не наказывает и не обижает. Немного грязновато, это правда, ну так и мир наверху тоже не блещет стерильностью. Так зачем тебе пытаться исправить то, о чем не имеешь ни малейшего понятия?
Змей хохотнул.
- Им здесь неплохо, Марк. Верь мне. Вот присядешь, отдохнешь, может, и сам захочешь задержаться. Будешь рядом со своей Ники столько, сколько пожелаешь.
- Ники! - робко зову я, стараясь не обращать внимания на уговоры Мортидиса. - Ники, вернись, это я, Марк! Прости меня. Ники. Я дурак и балбес, но я люблю тебя!
- Ну, ну, - язвительно произносит рептилия. - Какая печальная история! Хочешь, я расскажу тебе другие? У меня тут целая пещера артефактов. Тех вещей, из-за которых люди преждевременно отправляются на «тот свет». Свет! А-ха-ха-х! Додумался же кто-то из ваших церковных догматиков назвать это - светом!
Я иду вдоль витрин, освещаемых холодным мертвенным светом, льющимся из щелей пещеры. На полках разложены всевозможные предметы. Не хочу разглядывать, что это, но взгляд невольно падает на блестящую пуговку с выбитым логотипом «Ff.Mr» - «Фурнитурная Фабрика Мерроун». Маленький крестик. Пластмассовый кусочек: колпачок авторучки. Молоток. Топорик.
- Каких только случайностей не бывает в вашей жизни, - цинично замечает змей. Он ползет за мной, я слышу отвратительный шорох, который издает чешуйчатый хвост твари, цепляясь за неровности пола. - Вот тебя, например, сегодня видел один человек. Когда ты беззастенчиво ломился ко мне без приглашения. Он или она - вот тебе ещё одна загадка! Все шло неплохо, и вдруг... Случайность, что говорить. И теперь тебе необходимо его найти - и... придется, да. Увы. Таковы правила игры, а ведь ты уже близок к суперпризу. Человечишко-то, надо сказать, ни к чему не годный. Не погаснет ваше Солнце, и Земля не вздрогнет, если его не станет.
И вдруг тварь замирает. Она громко фыркает, одна из голов совершенно по-кошачьи тычется в мою ногу.
- А это что у тебя здесь? О! Я чую, это камушек! ТОТ САМЫЙ камушек... М-да, ценное было бы приобретение для моей коллекции! Отдай-ка мне его. Отдай, если хочешь увидеть Ники. Обернись и протяни мне руку! Отдай камень! - змей не на шутку возбужден, я слышу, как он нетерпеливо постукивает хвостом по полу пещеры.
Да, камень. Тот самый. Я вспомнил, что перед выходом из дома машинально положил его в карман. Зачем, не знаю. Знаю только, что отдавать его нельзя. Ни в коем случае.
- Хорошо, - говорю я спокойно и опускаю руку в карман брюк. - Я отдам тебе его, Мортидис, но прежде позови Ники!
Змей за моей спиной довольно булькает, поднимается во весь рост и расправляет гигантские крылья. Я ощущаю, какой он на самом деле огромный: его крылья вызывают в пещере настоящую бурю, и все тени хаотично поднимаются в воздух. Я вижу, что у каждой из них есть лицо. Измученное. Страдальческое. Умоляющее.
- Сестренка! Ники! - отчаянно кричу я, ощущая, как зловонный вихрь отрывает от земли мои ноги.
Вдруг рядом со мной оказывается маленькая хрупкая тень. Я внимательно вглядываюсь в нее. Пересохшие губки бантиком. Бледные провалившиеся щеки, заострившийся нос. Но это она! Я точно знаю, что это она!
Я тяну к Ники руки. О, ужас! Они уже почти так же бесплотны, как и тени вокруг. Я понимаю, что если промедлю хоть немного, то через несколько мгновений и сам превращусь в точно такую же тень, как и все эти бедные души, нагло плененные Мортидисом.
- Хватайся, Ники, скорее! - моя рука прикасается к её робко поднятой руке.
Наши призрачные руки сплетаются, как на рисунке Ники, вихрь кружит нас все быстрее и быстрее.
В пещере раздается злобный рев змея, но он не пугает меня... Вся скопившаяся внутри огромная сила любви и нежности, наконец, снопом белого света вырывается из моей груди. Вот он, свет, живущий во мне, он никуда не исчезал, оказывается, он всегда был со мной, а я-то думал, что навсегда его утратил! Освещая путь в темноте, он тащит нас прочь из гнусной пещеры.Освещая путь в темноте, она тащит нас прочь из гнусной пещеры.
- Проклятый вор! - вопит вслед мерзкая рептилия. - Ты еще вернешься сюда! Помяни мое слово!
«Как же мы проскочили в такую узкую щель?» - мелькает мысль, когда нас выносит на поверхность чуть в стороне от большого дуба, между спутанных корней, и мы падаем, наконец, рядом на влажную и холодную землю.
Часом ранее я бессмысленно брожу по городу. Тучи наползают на небо, смурый свет вливается в немытые окна нерадивых горожан и, брезгливо отразившись от них, тонет в мутных лужах. Скаты крыш кажутся чистыми, но из водосточных труб, шипя, стекает в лужи жёлтая вода, за три месяца впитавшая в себя городской смог. Вдоль обочин дорог талые снега вскрыли, наконец, всю грязь несвойственно жестокой для наших краев зимы, и я внимательно смотрю под ноги, чтобы не вляпаться в дохлых птиц: в жестокие морозы, насмерть замерзая на лету, они сыпались с неба прямо на головы прохожим.
Я бесцельно слоняюсь в толпе Бигтауна туда-сюда, как последний вор-карманник, нахально бросив свой белоснежный "Bentley" на остановке общественного транспорта. Я вдыхаю весенний воздух, настоянный на жизни и смерти, жадно глотаю его и прячу внутри себя, запивая им слезы, закипающие в солнечном сплетении. Если бы они пролились наружу, мне стало бы немного легче. Но они киснут там, превращаясь в разъедающий нутро яд.
На узкой старинной улочке, под качающимся от ветра фонарем, она берет меня за руку.
Ее кисть нежна и податлива, а глаза - огромные, голубые, с дрожащей внутри слезой - доверчиво умоляют, прося защитить. Они сияют, как двери в счастье.
Она невысокая и настолько хрупкая, что увидев ее со спины, я вздрогнул - Ники? - и только потом понял, что нет. Ники ребенок... была, а эта девушка совсем взрослая и опытная, просто невысокого роста, и волосы у неё такие же светлые и длинные, как у моей сестры.
- Пойдем? - говорю я ей и глажу ее по щеке.
- Пойдем! - длинные ресницы опускаются вниз, и вся она прижимается ко мне, как свежий маленький персик, который хочется жадно есть и беречь от чужих ртов одновременно.
Она ведёт меня в маленький кирпичный домик, окруженный садом, очищенным от снежной грязи.
Я предвкушаю все то новое, что я попробую сейчас с ней, и мысль об этом вызывает жар внизу живота.
- Ты можешь ее вернуть, - вдруг тихо произносит она на пороге дома, у самой двери, и меня разом бросает в гневную дрожь.
Так вот это что! Цыганские уловки, пусть она не похожа на цыганку, мало ли какие они бывают, может, покрасила волосы или надела парик. Выследила меня в толпе, нетрудно было догадаться, что со мной случилась, по меньшей мере, какая-то серьезная неприятность, - слоняющийся по улице небритый и лохматый, но дорого одетый парень, - а сейчас бросила одну из дежурных цыганских фраз, думает, наверное, что я горюю, потому что расстался со своей первой любовью... Привела меня в один из тех притонов, где честных людей гипнотизируют, а потом обирают до нитки. В последнее время в городе было несколько случаев. Откуда они только берутся, из каких краев? И куда только смотрит полиция! Конечно, сейчас я назову ей номера счетов, отдам банковские карточки с кодами, ключи от машины и от дома. Как же! Удавить бы суку, я сейчас понял, как у меня чешутся руки пусть не убить, но со всей силы ударить кого-то. Вот и повод. Оглядываю ее с головы до ног - никакая она не симпатичная, мелкая, костлявая, как ерш, и вокруг глаз глубокие морщины лучиками. Лет через десять будет такая же старая и скрюченная, как наша Джулия. Одна порода, по всему видно.
- Ах ты, сука, - цежу я сквозь зубы и вырываю свою кисть из маленькой, цепкой ладони. Накачанными ручищами толкаю крошечную женщину, так что спиной она врезается в дубовую входную дверь. - Что, я сильно похож на идиота? Забирайся обратно в свое логово, и никогда больше оттуда не вылезай, если хочешь жить! Может, ты осмелишься потребовать денег? Прямо сейчас, и не отработав?
Я издевательски наклоняюсь над маленькой обманщицей, дыша на нее вчерашним перегаром, и при каждом моем слове изо рта вылетает тонкая нитка слюны.
Слюны? Нет, это что-то другое. Я провожу рукой перед лицом - нитки не рвутся, не исчезают. Они постепенно окутывают лицо девушки и её голову. Мне становится жутковато, но, похоже, это не причиняет ей вреда, и она этому совершенно не удивлена. Подняв тонкую руку, она собирает паутину с лица и скатывает ее в прозрачный комок.
- Это твое отчаяние. Твои любовь и надежда. Пригодится - склеить нить.
Она без страха оборачивается ко мне спиной и нажимает кнопку звонка.
- Ники очень плохо без тебя Марк, - произносит девушка, и от неожиданности я оступаюсь с дорожки в черную садовую землю.
- Что? Что ты сказала? Повтори.
- Мы помогаем несчастным людям. Таким, как ты.
- Мы? Кто это мы? - я медленно поднимаюсь, отряхивая джинсы, испачкавшиеся в вешней грязи. Мною медленно овладевает странное спокойное равнодушие. Я понимаю - это действует гипноз, но мне уже всё равно. Пусть будет, что будет.
- Я и мои сестры, - произносит девушка.
Дверь открывается. На пороге стоит смуглая, миловидная толстушка. Короткие черные кудряшки вьются вокруг ее полного лица с ямочками на щеках. В левой руке она держит вязание - серый спутанный клубок ниток, нашпиленный на четыре большие спицы с закругленными основаниями.
- Она опять за свое, да? - шепотом спрашивает светловолосая, оглядываясь на меня.
Толстушка печально кивает головой.
- Совершенно сошла с ума. Все мотки мне перепутала. Мало того, не успею я связать, как она режет. Я у нее уже третьи ножницы отнимаю. А она все равно находит новые. Это все проклятый Мортидис...
- Может, запрем ее на время?
- Нельзя, Хейси. Ты представляешь, ЧТО случится, если она совсем перестанет трудиться? Она должна выполнять свою работу, - толстушка прислонилась к косяку, бессильно опустив руку с вязанием.
- Со своей-то она хорошо справляется, только не портила бы чужую раньше времени, - спохватившись, светловолосая оборачивается ко мне:
- Клотильда, это Марк,
- Да, да, продолжайте, - с меня будто снова сходит морок. - Забалтывайте меня, подружки, старайтесь, только знайте, - я произношу каждое слово, делая паузу перед следующим, будто разговариваю с иностранками - а они явно таковыми и являются.
- Без. Моего. Желания. Вы. Ни рожна. От. Меня. Не. Получите.
Внезапно меня осеняет. Я принимаю решение.
Я заплачу им. Я им все отдам, неважно, что они там мне собираются наобещать, то, что они сейчас станут мне говорить, я ведь и так знаю заранее
«Мы воскресим твою сестру, - будут бормотать они, - только позолоти ручку, дорогой. Мы сделаем несколько волшебных пассов над твоей головой, ты провалишься в царство снов и пообщаешься со своей бесценной Ники. Спросишь её, не холодно ли ей в тёмном склепе, как ей спится на подушке из плесени, не кусают ли её там мыши, не скучает ли она по своей уютной розовой комнатке и своему братцу-идиоту?»
Я заплачу, да. Только не им. Я щедро заплачу своей совести, чтобы она раз и навсегда избавила меня от мучительного чувства вины.
Смело шагаю через порог. Девицы отступают, растворяются в полумраке. Ну конечно, этого и следовало ожидать... Комната обита красным бархатом. На единственном окне - тяжелые черные занавеси с кистями. Они полностью закрывают доступ к свету, льющемуся с улицы. Поверху, под самым потолком, вьются причудливые алебастровые узоры, вдоль стен развешены красные и желтые фонарики. В каждом из них горит свеча, отбрасывая блики, мечущиеся по комнате. Тени плывут по комнате, пересекаются друг с другом, образуя причудливые тандемы. На стене - фото в рамке. Вот я. Вот моя сестра...
Обстановка соответствует. У мошенниц все идет по плану.
- Анти, с тобой все хорошо?
На большом диване сидит третья девица. Волосы аккуратно собраны в пучок, длинное платье закрывает лодыжки. Она не отвечает на вопрос, даже не поднимает головы. Она занята работой.
Длинные белые пальцы разбирают мотки шерсти из корзины, стоящей рядом.
Она путает их, разрывая податливые нити, заворачивая один моток в ошмётки другого, а самые крепкие нитки режет ножницами. Она очень старается, даже высунула язык. По всему видно, что эта третья дрянь очень счастлива.
Кого-то девицы мне напоминают, но кого? Ага, трех ведьм из Эйре, которыми в детстве меня пугала мать - ирландка по происхождению: днем они были миловидными девушками, гуляли по королевскому саду, пели песни, срывали цветы... А к ночи превращались в трех ужасных старух и начинали бесчинствовать: воровали торф у соседей, резали скот и утаскивали в свою хижину младенцев, чтобы приготовить из них паштет. Но, видать, совсем не обязательно быть скрюченной старухой, как наша несчастная Джулия, чтобы варить «колдовское» зелье и лазить по чужим карманам.
Три цыганки. Три колдуньи. Или три богини?
10
Что ж, буду следить за развитием сценария. Мне это даже начинает нравиться. Интересно наблюдать со стороны, как кучка мошенников старается тебя облапошить, а ты им не поддаешься. Просто потому, что уже принял твердое решение. Конечно, потом успех предприятия они припишут своим необычайным способностям. Любопытно, что они делают в свободное от «работы» время? «Сумасшедшая», наверняка, встает с дивана, сбрасывает свое длинное платье, вытаскивает шпильки из волос и превращается в сексапильную девицу в кружевном белье, толстуха натягивает на толстые ляжки вульгарные сетчатые чулки и облачается в красный латексный корсет «а-ля задорное порно», а костлявая блондинка - в черное, кожаное мини-платье. И приглашают дорогих жиголо. Что они пьют? «Мадам Клико»? «Розовую Веронику»? Нику... Ника...
- Мы искали тебя, - начинает блондинка, а толстуха усаживается на диван рядом с «безумной» сестрой и обнимает ее за плечи.
- Произошла ошибка, которую мы должны исправить. Послушай, - взмахом руки она предупреждает мой возглас, - может, мы и кажемся тебе отпетыми мошенницами, ведь ты видишь нас в первый и последний раз. Но почему бы тебе не постараться и не сделать вид, что ты веришь? Ведь если ты действительно поверишь, у Ники появится шанс.
- Шанс на что?
- Шанс на жизнь, которую у нее так несправедливо отняли. Это нелегко, и за это надо заплатить.
Да, да, разумеется, да.
Я протягиваю ей ключи от автомобиля.
- Держи, подруга, он на пятой авеню, перекрыл дорогу местным автобусам. Если его не забрали на штрафстоянку полицейские или не разбили гневные пешеходы, то он ваш.
- И деньги я вам сейчас принесу, идет? Только вот что я вам скажу, - у меня перехватывает дыхание от гнева, - я вам отдам все, что у меня есть. Но сделаю это добровольно, а не потому, что вы мне тут заговариваете зубы. И только в одном случае: вы сейчас же признаетесь в том, что вы мошенницы и лгуньи. Иначе я вызову полицию. Ну?! Сколько вы хотите?
Противно. Гадко. Во рту металлический привкус.
Две сестры отрицательно качают головой. Третья, в талантливо разыгрываемой коме, продолжает потрошить шерстяные комки.
- Столько, сколько сам считаешь нужным. И это только пожелание. Если не хочешь, можешь не давать ничего.
- Я понял, бимбо. Я сейчас, я мигом.
- После. Все потом, - кудрявая толстушка подходит ко мне. Ее глаза печальны и полны слез. - Скажи только: ты согласен?
- На что я еще должен соглашаться?
- Вызволить свою сестру. Эта наша ошибка, а не твоя. Но исправить ее можешь только ты. С нашей помощью, разумеется. Если сможешь. А ты сможешь, если действительно захочешь.
Толстушка мягко берёт из рук сумасшедшей моток пряжи и вытягивает из нее длинную, блестящую нить. Потом еще одну, покороче. Нить разорвана, понимаю я, и слежу, как пухлыми пальцами цыганка начинает связывать оба конца.
Я много ночей не спал, я очень устал и опять попадаю под власть морока.
Сейчас больше всего на свете мне хочется упасть на диван, не обращая внимания на сумасшедшую... ненароком еще попадет ножницами в глаз... и спать, спать, спать.
Мои глаза закрываются, я опускаюсь на пол. Краем глаза замечаю суету вокруг себя. Блондинка рисует на полу круг, я опускаюсь в него, бессильно раскидываю руки и ноги. «Это не мошенники, - мелькает вялая мысль, - а сатанисты, вот круто ты попал, Марк», но сопротивляться нет ни сил, ни желания. Мой взгляд упирается в потолок, на котором начинает раскручиваться белый сверкающий диск. Белобрысая начинает раздеваться. Ну что ж, хотя бы получу удовольствие, перед тем, как... Она отпивает из какой-то чаши, наклоняется надо мной так, что ее маленькие крепкие соски касаются моей груди, и прижимает свой рот к моим губам, я отмыкаю губы, и теплая жидкость льется в мой рот. Она смотрит мне в глаза, что-то бормочет на своем языке, - то ли цыганском, то ли немецком, - и диск надо мной начинает вращаться. Он вращается вначале медленно, потом все быстрее и быстрее. Я ощущаю спиной странный холод, будто меня положили не на пол, покрытый коврами, а в холодную бушующую реку, эта вода крутит меня в водовороте, пытаясь поднять над землей, и, наконец, поднимает, всё выше и выше... Сверкающий диск приближается к моему лицу, вращение водяного вихря подо мной достигает апогея...
И я, наконец, падаю. По ощущениям, я проваливаюсь в бездонную пропасть, и когда мои лопатки касаются пола, я окончательно теряю сознание.
11
...Обнаженная женщина рядом со мной выглядит очень уставшей. Она сидит на полу, обхватив колени и положив на них голову. Длинные волосы окутали ее, как рыбацкая сеть.
- Что вы со мной сделали?
- Мы поделились с тобой силой. Её хватит, чтобы вызволить из Его логова только одного-единственного человека. Не опаздывай. Ты должен попасть туда до двух часов ночи, ни минутой позже, иначе лесные духи - демоны часа Быка - отберут дарованную тебе силу. Рядом с домом старухи Юлке. Под корнем старого дуба. Когда найдешь сестру, крепко бери ее за руку и веди вперед, только вперед. Ни с кем не разговаривай, не отдавай никаких предметов, даже если тебя будут очень, очень об этом просить. И ни в коем случае не оборачивайся. Если обернешься хоть раз - то навсегда потеряешь все: и Нику, и свою жизнь.
Голова у меня тяжелая, как чугунный шар, и язык повинуется с трудом.
- Я что, теперь вроде главного героя из «Serious Sam»? - пытаюсь пошутить я, но губы не складываются в улыбку.
- Считай, что так. Если тебе так понятнее. Просто включил режим «Supergod». Но только на очень короткое время.
Женщина вздыхает и прикасается к моей щеке кончиками пальцев.
- Теперь можешь идти.
Я поворачиваю к ней лицо. Произношу чужим голосом, странно растягивая слова:
- Сколько тебе я должен ?
Она равнодушно пожимает плечами.
- Если тебе так хочется. Поверить в то, что мы из плоти и крови. Тогда неси.
Я одеваюсь, стараясь не смотреть на женщин. Голова кружится, на полпути к двери меня заносит, и я невольно прислоняюсь плечом к старинному буфету. Открываю дверь наружу, и в скрипе давно несмазанных петель до меня долетают слова:
- И самое последнее, никто не должен видеть, как ты заходишь. Ни одна живая душа. Иначе Он заставит тебя исправить эту ошибку.
... Опустошив счета, я возвращаюсь к кирпичному домику в зарослях можжевельника.
Он полуразрушен, дубовая дверь перекошена, болтается кое-как, приоткрывая доступ в жилище. Я протискиваюсь внутрь. Бархатные шторы превратились в тряпье. Диван заплесневел, из проеденных мышами дырок неряшливо вылезла обивка. Смятые бумажные фонари валяются на грязном, покрытым пылью и мусором полу.
«Свалили девчонки», - с внезапной горечью думаю я, доставая из карманов деньги и складывая их на влажный, продавленный диван. «Профессионалки, чего уж там. А профи я уважаю». Рядом кладу ключи от машины. И выхожу прочь.
12
До дома я добираюсь на такси. Не глядя, отдаю водителю-арабу единственную скомканную бумажку, завалявшуюся в кармане брюк. Вслед слышу удивленное «В-вах» и довольное цоканье языком.
Разумеется, я никуда не пойду.
Обрывки снов и фраз бьются в голове, как птицы в клетке, не находя выхода, ковыряются в мозгу, дергая клювами за сосуды и нервы. Цыганки явно напоили меня чем-то одуряющим, и действие зелья продолжается до сих пор.
Но по мере приближения вечера проклятые птицы улетают из головы, уступая место ясным, четким мыслям.
Меня околдовали, ограбили, вынудив добровольно отдать почти все, что у меня есть.
Я бы засмеялся над собой, или заплакал, но, похоже, и в самом деле постепенно превращаюсь в бесчувственного монстра.
Так я скоро лягу в постель и засну сном праведника.
А потом забуду, как ее звали. Вики? Зои? Сьюзи?
Странное, безразличное спокойствие приходит в мою душу, или куда там еще, не верю я в душу, я вообще ни во что больше не верю.
«Так что тогда мешает сходить в лес и убедиться лишний раз, что тебя обвели вокруг пальца?»
Абсолютно ничего.
Пожалуй, я все-таки схожу, прогуляюсь. Быть идиотом - так уж до самого конца.
Время тянется медленно, очень медленно.
Опускаю стекла эркера в моем кабинете. Смотрю, как солнце не спеша подкатывает к горизонту. Окидываю взглядом комнату. Здесь абсолютный беспорядок. На столе, на полу, на книжных полках валяются пыльные учебники, доклады, просто исчерканные бумажки. Ворвавшийся ветерок ворошит их с легким шелестом.
Наклоняюсь, поднимаю с пола альбомный листок. На нем - нарисованный фломастерами портрет человечка в очках: в одной руке он сжимает портфель, а за другую держит маленькую девочку, так крепко, что на рисунке их руки - одна продолжение другой. У девочки длинные, ниже пояса волосы и большие голубые глаза. Над каждым человечком - надписи со стрелочками. «Мой самый любимый старший брат» и «Маленькая девочка Ники». Между ними - маленькое розовое сердечко.
Что тут делает этот листок? Ведь я запрещаю ей заходить в мою комнату. Запрещал.
Делаю шаг к окну и наступаю на что-то мягкое под слоем ненужных уже бумаг. "Миу-миу", - раздается из-под подошвы. Я поднимаю игрушку. Это белый плюшевый котенок, игрушка Ники. Он утвердительно кивает головой и попеременно машет лапками с розовыми подушечками. "Гоу - гоу", - понимаю я его и бережно сажаю на стул.
Меня разрывают сомнения: идти сейчас, чтобы отыскать Вход, а то вдруг, когда стемнеет, я не смогу его найти? Или подождать ночи, ведь белобрысая сказала, что он совсем рядом с домом старухи?
Открываю шкаф, вываливаю на пол вещи: майки, штаны, под ноги сыплются какие-то забытые гаджеты. Наконец, вытаскиваю темный спортивный костюм с капюшоном. В нем я буду похож на вора или ниндзю - ночного убийцу. Будто собираюсь совершить какое-то ужасное преступление.
В час ночи я, наконец, выхожу из дома.
13
...Я очень долго падаю в оглушающую тишиной темноту. Меня мотает и бьет то спиной, то руками и коленями о коряги, невидимые в кромешной мгле, инстинктивно я пытаюсь ухватиться за нечто склизкое, податливое, срываюсь и опять падаю. Сердце давно выпрыгнуло из глотки и летит теперь следом за мной, с шипящим шорохом ударяясь о корни и ветки. Краем сохраняющегося сознания я успеваю съиронизировать над собой: признаюсь сам себе, что завидую Алисе из «Страны Чудес» - по сравнению со мной она падала весьма гламурно. И не за Белым кроликом я бегу - по всей видимости, я догоняю собственное безумие.
Чем ближе дно логова, тем тяжелее дышать. В воздухе - в воздухе ли? - появляется странный запах. Вначале он неощутим - так к пресной атмосфере Бигтауна примешивается едва уловимый запах каминов и торфяных печей, топящихся на окраинах. Потом становится все гуще, все невыносимее.
Это запах огромного, обожравшегося животного, которое ест, спит и гадит в одном и том же месте. Кислый запах гнилой отрыжки гиены, и одновременно - запах болота и слизи, свежеочищенной рыбы и наскоро освежеванного крокодила - я однажды видел, как его разделывают, во вьетнамском Дананге.
Наконец, я плюхаюсь в липкую зловонную жижу. То, что у меня уже давно нет пульса, совершенно не удивляет меня. Страха тоже нет - он исчез вместе с биением сердца. Меня волнует одна-единственная мысль - как же я узнаю Ники?
Ведь все, обитающие здесь, наверняка похожи друг на друга. Как безликие капли грязной слизи.
14
- Еще один человек, - шипит язвительно кто-то. - Образованный. Неглупый. Ну скажи, неужели так сложно было провести умозрительный анализ и подойти ко всему произошедшему в вашей семье с рациональной точки зрения, а? Воспринять, скажем так, философски? А вместо этого ты бросаешься в бой с тем, о чем ты не имеешь и малейшего понятия, безоружным, скомканным от отчаяния и боли и вдобавок абсолютно беззащитным.
Встаю на четвереньки, подом медленно поднимаюсь на ноги. «Только не оглядываться, ни в коем случае», - вспыхивает в распухшей голове.
- Где моя сестра? - глухо прозношу я, не узнавая собственный голос.
Существо тянется ко мне. Затылком я чувствую его зловонное дыхание, от него у меня встают дыбом волосы на макушке. Оно кладет свою чешуйчатую голову - одну из голов - мне на плечо. Другая зависает надо мной. Раздвоенный шершавый язык касается моей щеки.
- Согласись хотя бы с тем, что твои метания бессмысленны. Ведь что такое смерть? Состояние незыблемой вечности и покоя. Ты страдаешь, потому что не понимаешь этого. Тебе кажется, что ты исправляешь ошибку, на самом деле своим поступком ты хочешь заесть беспочвенный страх перед Собственной Смертью. А задумывался ли ты когда-нибудь над тем, что с Ней ты никогда не пересечешься - ты и Она - две параллельные прямые, ибо когда ты жив, твоей Смерти нет, а когда наступит Она - тебя уже не будет?
Я осторожно высвобождаюсь и делаю слепой шаг в темноту. Существо фыркает, как лошадь, обдавая меня обрывками слизи.
- И вообще, с чего это ты решил, что твоя сестра здесь, у меня? Кто тебе разболтал? Нет, только не обожающая меня Антропос! Она предана мне беззаветно, хотя должно бы быть наоборот. Ну же, обернись ко мне, и отгадай загадку: кто кому принадлежит - кошка хозяину или хозяин кошке? На первый взгляд, верным кажется первое утверждение, но кто же кого ублажает и холит в этом союзе, и что бы сделала иная кошка со своим хозяином, не покорми он её вовремя, а?
Змей хмыкнул.
Я иду вперед, стараясь не слушать и не слышать, что там бормочет эта хитроумная тварь. Глаза привыкают к сумраку, теперь я вижу, как передо мной в разные стороны расступаются тени.
Теней здесь очень много. Они похожи на ксерокопии своих земных образов - большие, в рост человека. Они шепчутся, или шелестят, топчутся вокруг меня, протягивают ко мне руки…
- А знаешь ли ты, наглец, что сам момент перехода не сопровождается страданием? Страдание остается в жизни, а любая смерть приятна и безболезненна для тела.
- Ты говоришь о теле, а что же происходит с душой? - не выдерживаю я. У меня возникает почти неодолимое желание повернуться и немедленно вступить в диспут с подземным чудищем.
- О! - радуется тварь и тянется ко мне конечностями с холодной чешуей. - Да ты же не веришь в Душу. Ну-ка присядь и расскажи мне, как ты надеешься узнать Ники? У нее светлая душа, это правда, но здесь все перепачканы с ног до головы - такова местная специфика, ничего не поделать. Видишь? Ну, обернись, Марк, поболтай со мной! Ты не представляешь, как мне бывает одиноко, а тебе ли не знать, что такое одиночество? Кстати, меня зовут Мортидис. Я грустный проводник, хозяин и постоянный обитатель этого чудесного места.
Мучительно тянет повернуть голову, но перед глазами встает образ белобрысой цыганки. «Не оборачивайся», - шепчет она, и я снова шагаю вперед.
- Знаешь, какими они попадают в то место, которое вы, невежды, называете «тем светом»? Растерявшиеся, изумленные, не понимающие, кто они и что с ними происходит. Как же тут не подхватить их, несчастных, и не проводить сюда, к себе, в мою обитель вечного спокойствия. Ведь не все из них праведники, как твоя маленькая сестра. Ты только представь, что с ними произошло бы там, куда они должны были бы попасть по назначению? А здесь им уютно - они здесь как у себя дома, слоняются от стены к стене, никто их не наказывает и не обижает. Немного грязновато, это правда, ну так и мир наверху тоже не блещет стерильностью. Так зачем тебе пытаться исправить то, о чем не имеешь ни малейшего понятия?
Змей хохотнул.
- Им здесь неплохо, Марк. Верь мне. Вот присядешь, отдохнешь, может, и сам захочешь задержаться. Будешь рядом со своей Ники столько, сколько пожелаешь.
- Ники! - робко зову я, стараясь не обращать внимания на уговоры Мортидиса. - Ники, вернись, это я, Марк! Прости меня. Ники. Я дурак и балбес, но я люблю тебя!
- Ну, ну, - язвительно произносит рептилия. - Какая печальная история! Хочешь, я расскажу тебе другие? У меня тут целая пещера артефактов. Тех вещей, из-за которых люди преждевременно отправляются на «тот свет». Свет! А-ха-ха-х! Додумался же кто-то из ваших церковных догматиков назвать это - светом!
Я иду вдоль витрин, освещаемых холодным мертвенным светом, льющимся из щелей пещеры. На полках разложены всевозможные предметы. Не хочу разглядывать, что это, но взгляд невольно падает на блестящую пуговку с выбитым логотипом «Ff.Mr» - «Фурнитурная Фабрика Мерроун». Маленький крестик. Пластмассовый кусочек: колпачок авторучки. Молоток. Топорик.
- Каких только случайностей не бывает в вашей жизни, - цинично замечает змей. Он ползет за мной, я слышу отвратительный шорох, который издает чешуйчатый хвост твари, цепляясь за неровности пола. - Вот тебя, например, сегодня видел один человек. Когда ты беззастенчиво ломился ко мне без приглашения. Он или она - вот тебе ещё одна загадка! Все шло неплохо, и вдруг... Случайность, что говорить. И теперь тебе необходимо его найти - и... придется, да. Увы. Таковы правила игры, а ведь ты уже близок к суперпризу. Человечишко-то, надо сказать, ни к чему не годный. Не погаснет ваше Солнце, и Земля не вздрогнет, если его не станет.
И вдруг тварь замирает. Она громко фыркает, одна из голов совершенно по-кошачьи тычется в мою ногу.
- А это что у тебя здесь? О! Я чую, это камушек! ТОТ САМЫЙ камушек... М-да, ценное было бы приобретение для моей коллекции! Отдай-ка мне его. Отдай, если хочешь увидеть Ники. Обернись и протяни мне руку! Отдай камень! - змей не на шутку возбужден, я слышу, как он нетерпеливо постукивает хвостом по полу пещеры.
Да, камень. Тот самый. Я вспомнил, что перед выходом из дома машинально положил его в карман. Зачем, не знаю. Знаю только, что отдавать его нельзя. Ни в коем случае.
- Хорошо, - говорю я спокойно и опускаю руку в карман брюк. - Я отдам тебе его, Мортидис, но прежде позови Ники!
Змей за моей спиной довольно булькает, поднимается во весь рост и расправляет гигантские крылья. Я ощущаю, какой он на самом деле огромный: его крылья вызывают в пещере настоящую бурю, и все тени хаотично поднимаются в воздух. Я вижу, что у каждой из них есть лицо. Измученное. Страдальческое. Умоляющее.
- Сестренка! Ники! - отчаянно кричу я, ощущая, как зловонный вихрь отрывает от земли мои ноги.
Вдруг рядом со мной оказывается маленькая хрупкая тень. Я внимательно вглядываюсь в нее. Пересохшие губки бантиком. Бледные провалившиеся щеки, заострившийся нос. Но это она! Я точно знаю, что это она!
Я тяну к Ники руки. О, ужас! Они уже почти так же бесплотны, как и тени вокруг. Я понимаю, что если промедлю хоть немного, то через несколько мгновений и сам превращусь в точно такую же тень, как и все эти бедные души, нагло плененные Мортидисом.
- Хватайся, Ники, скорее! - моя рука прикасается к её робко поднятой руке.
Наши призрачные руки сплетаются, как на рисунке Ники, вихрь кружит нас все быстрее и быстрее.
В пещере раздается злобный рев змея, но он не пугает меня... Вся скопившаяся внутри огромная сила любви и нежности, наконец, снопом белого света вырывается из моей груди. Вот он, свет, живущий во мне, он никуда не исчезал, оказывается, он всегда был со мной, а я-то думал, что навсегда его утратил! Освещая путь в темноте, он тащит нас прочь из гнусной пещеры.Освещая путь в темноте, она тащит нас прочь из гнусной пещеры.
- Проклятый вор! - вопит вслед мерзкая рептилия. - Ты еще вернешься сюда! Помяни мое слово!
«Как же мы проскочили в такую узкую щель?» - мелькает мысль, когда нас выносит на поверхность чуть в стороне от большого дуба, между спутанных корней, и мы падаем, наконец, рядом на влажную и холодную землю.