Из дневника, 01.03.2012
Когда мне было лет восемь, я впервые увидел воду, расстилающуюся до самого горизонта.
Это было озеро Иссык-Куль. Оно показалось мне прекрасным и необъятным. (Только позже я заметил, что в ясный день противоположный берег там всё-таки видно.)
Мог ли тот восьмилетний мальчик представить себе, что когда-нибудь окажется в Африке, лицом к лицу с Атлантическим океаном?
Я пишу эти строчки, сидя на веранде отеля на берегу Гвинейского залива. Вокруг ходят негры-официанты в белоснежных рубашках и галстуках «бабочка». Ничего, если галстуки сбились немного набок, а рубашки местами засалены. Передо мной - пляж и прибой, неутомимый прибой. Вода спокойна, подёрнута лёгкой рябью и только метрах в десяти от берега вздувается волной; эта волна растёт, полнится, катится к берегу, сворачиваясь от нетерпения в трубочку и, не докатившись, опадает, оставляя по себе лишь обильную пену. Ей на смену зарождается новая. И так без конца.
Я должен сейчас быть на совещании и поэтому чувствую себя немного виновато. Я не просто так приехал в эту страну (у неё красивое название - Берег Слоновой Кости), я - ответственное лицо, участник международного семинара, и т.д., и т.п. Но было бы безумием идти в промозглый от кондиционеров конференц-зал, когда кругом - такое!
Передо мной, расставив на пляжном песке складной стульчик, сидит гостиничный охранник. Сидит, смотрит на волны. Этим его обязанности, похоже, исчерпываются. Счастливчик! Или наоборот, несчастный: то, что для меня зрелище редкой красоты, один из нечастых подарков судьбы, для него - обыденная повседневность. Его не удивляют настоящие пальмы с настоящими кокосами, растущие здесь повсюду. Или юркие ящерицы, бегающие поутру по этим пальмам и по песку: туловище у них чёрное, голова - жёлтая, а хвост - оранжевый.
(Одна моя знакомая из Кении, негритянка Кэрол, рассказала как-то, что в детстве не могла представить себе, что такое снег. Она читала про снег в книжках, и про то, как красиво бывает зимой, но красота эта была для неё непостижима - ведь это смерть природы. Конец изобилия. Разве может такое быть красивым? «И?» - спросил я. «Я приехала в северные страны, увидела зиму и поняла - да. Может». Теперь понимаю и я её.)
(Ещё одна скобка (сколько их разбросано по моим записным книжкам?): какая-то африканская букашка поползла по предыдущей странице и я, не задумываясь, смахнул её. Теперь она размазана по странице, хотя этого почти не видно. Сама местная среда пометила таким образом мои записи о ней. Первичное вторгается третичным во вторичное.)
Я был в аналогичной ситуации вчера вечером. Последнее заседание дня, должны были произнести какую-то чудовищно длинную и напыщенную речь (африканцы в этом плане доки, кстати сказать), зачитать какой-то чудовищно длинный и бессмысленный документ - решения, постановления, резолюции… Я встал, сказал, что мне надо в туалет, и ушёл. Вышел на пляж. Всё тот же прибой, но под уже посеревшим от заката небом. Оглушительно трещали цикады. Их сперва не замечаешь, настолько они вездесущи, но заметив, осознаёшь, что они заглушают весь мир.
У самой кромки прибоя стояли две полунагие фигуры. Одна побольше, одна поменьше. Отец и сын? Я остановился в тенях, под пальмами. Внезапно они воздели руки к небу и так застыли, как человечки с петроглифов. Я смотрел, не веря глазам. Вот они сложили руки перед грудью - ладошка к ладошке - поклонились океану, и воздели их опять к небесам, и опять замерли.
Смеркалось, их становилось всё труднее рассмотреть, но подойти ближе я не смел. Так и стоял на тропическом песке в дорогих чёрных туфлях, а шею стягивал галстук.
Это было озеро Иссык-Куль. Оно показалось мне прекрасным и необъятным. (Только позже я заметил, что в ясный день противоположный берег там всё-таки видно.)
Мог ли тот восьмилетний мальчик представить себе, что когда-нибудь окажется в Африке, лицом к лицу с Атлантическим океаном?
Я пишу эти строчки, сидя на веранде отеля на берегу Гвинейского залива. Вокруг ходят негры-официанты в белоснежных рубашках и галстуках «бабочка». Ничего, если галстуки сбились немного набок, а рубашки местами засалены. Передо мной - пляж и прибой, неутомимый прибой. Вода спокойна, подёрнута лёгкой рябью и только метрах в десяти от берега вздувается волной; эта волна растёт, полнится, катится к берегу, сворачиваясь от нетерпения в трубочку и, не докатившись, опадает, оставляя по себе лишь обильную пену. Ей на смену зарождается новая. И так без конца.
Я должен сейчас быть на совещании и поэтому чувствую себя немного виновато. Я не просто так приехал в эту страну (у неё красивое название - Берег Слоновой Кости), я - ответственное лицо, участник международного семинара, и т.д., и т.п. Но было бы безумием идти в промозглый от кондиционеров конференц-зал, когда кругом - такое!
Передо мной, расставив на пляжном песке складной стульчик, сидит гостиничный охранник. Сидит, смотрит на волны. Этим его обязанности, похоже, исчерпываются. Счастливчик! Или наоборот, несчастный: то, что для меня зрелище редкой красоты, один из нечастых подарков судьбы, для него - обыденная повседневность. Его не удивляют настоящие пальмы с настоящими кокосами, растущие здесь повсюду. Или юркие ящерицы, бегающие поутру по этим пальмам и по песку: туловище у них чёрное, голова - жёлтая, а хвост - оранжевый.
(Одна моя знакомая из Кении, негритянка Кэрол, рассказала как-то, что в детстве не могла представить себе, что такое снег. Она читала про снег в книжках, и про то, как красиво бывает зимой, но красота эта была для неё непостижима - ведь это смерть природы. Конец изобилия. Разве может такое быть красивым? «И?» - спросил я. «Я приехала в северные страны, увидела зиму и поняла - да. Может». Теперь понимаю и я её.)
(Ещё одна скобка (сколько их разбросано по моим записным книжкам?): какая-то африканская букашка поползла по предыдущей странице и я, не задумываясь, смахнул её. Теперь она размазана по странице, хотя этого почти не видно. Сама местная среда пометила таким образом мои записи о ней. Первичное вторгается третичным во вторичное.)
Я был в аналогичной ситуации вчера вечером. Последнее заседание дня, должны были произнести какую-то чудовищно длинную и напыщенную речь (африканцы в этом плане доки, кстати сказать), зачитать какой-то чудовищно длинный и бессмысленный документ - решения, постановления, резолюции… Я встал, сказал, что мне надо в туалет, и ушёл. Вышел на пляж. Всё тот же прибой, но под уже посеревшим от заката небом. Оглушительно трещали цикады. Их сперва не замечаешь, настолько они вездесущи, но заметив, осознаёшь, что они заглушают весь мир.
У самой кромки прибоя стояли две полунагие фигуры. Одна побольше, одна поменьше. Отец и сын? Я остановился в тенях, под пальмами. Внезапно они воздели руки к небу и так застыли, как человечки с петроглифов. Я смотрел, не веря глазам. Вот они сложили руки перед грудью - ладошка к ладошке - поклонились океану, и воздели их опять к небесам, и опять замерли.
Смеркалось, их становилось всё труднее рассмотреть, но подойти ближе я не смел. Так и стоял на тропическом песке в дорогих чёрных туфлях, а шею стягивал галстук.