Матуану
(пер. с англ.)
- Cкоро ли мы встретимся с вождём?
- Всему своё время. Сначала - угощение.
На вечернем пляже тихо и пусто. Перед нами расстилаются ночные просторы Тихого океана, а за нами - поросшие пальмами склоны острова-вулкана, затерянного на задворках Полинезии. Тёмные волны лениво баюкают сушу, и наши голоса тонут в их мерном плеске. Над головой развернулись южные созвездия.
В котле над костром пузырится, исходит пряным ароматом закипающая кава. Луаму, мой провожатый, наполняет коричневой жижей две кокосовые скорлупы и протягивает одну из них мне.
- Добро пожаловать на Матуану, - говорит он.
Мы делаем по глотку. У зелья резкий, неприятный вкус, и я невольно кривлю губы. Луаму усмехается и советует:
- Съешь шоколадку.
Кусочек шоколада и в самом деле перебивает горечь. Вскоре я чувствую, как язык и губы немеют, а по телу начинает разливаться тягучая, неодолимая нега.
- Нравится? - спрашивает Луаму, и я киваю в ответ. - У нас на Матуану есть одно поверье, - говорит он. - Каждый день мы пьём каву - и стар, и млад. Крепче нашей кавы не сыщешь нигде на островах. Она дарит нам отраду.
- Аминь, - резюмирую я. Луаму хмурится, но продолжает:
- Тем не менее, отрада от нашей кавы - не истинная отрада. Она лишь тень истинной отрады. Ничто не совершенно в этом мире, а значит, ничто не может даровать нам того блаженства, которого исполнены боги - единственные, кто ведает совершенство. Боги знают истинное удовольствие; более того - они испытывают его постоянно, ибо совершенны. Иначе бы что они были за боги? Ты понимаешь, о чём я говорю?
- Эээ...
- Мы верим, что только бог способен испить матуанской кавы и остаться трезв. Тень удовольствия не может насладить того, кто испытывает истинное удовольствие постоянно, так?
- Н-не знаю, - бормочу я, с трудом ворочая ставшим вдруг огромным и непослушным языком. - Знаю, что вот я уж точно не бог.
- Что верно, то верно, - вздыхает Луаму. - Боги не ходят больше среди нас, смертных. Всё поменялось с тех пор, как внешний мир вторгся к нам на острова. Но мы по-прежнему верим, что когда-нибудь боги вернутся. И тогда они пожрут затесашихся среди нас чужаков и вознесут нас, первый народ, на заслуженное нами высокое место. В честь этого предначертания великий вождь даёт сегодняшний банкет. И в честь этого предначертания тебе отведена на нашем банкете особая, почётная роль.
Что-то в его голосе заставляет меня насторожиться. Я всматриваюсь в лицо Луаму: в переменчивых отсветах костра он смотрится попеременно строго и таинственно. Я вдруг осознаю, что на него зелье, похоже, не подействовало вовсе, хотя я уже не в силах пошевельнуться.
По зеркальной глади моего блаженства пробегает рябь тревоги.
- Cкоро ли мы встретимся с вождём?
- Всему своё время. Сначала - угощение.
На вечернем пляже тихо и пусто. Перед нами расстилаются ночные просторы Тихого океана, а за нами - поросшие пальмами склоны острова-вулкана, затерянного на задворках Полинезии. Тёмные волны лениво баюкают сушу, и наши голоса тонут в их мерном плеске. Над головой развернулись южные созвездия.
В котле над костром пузырится, исходит пряным ароматом закипающая кава. Луаму, мой провожатый, наполняет коричневой жижей две кокосовые скорлупы и протягивает одну из них мне.
- Добро пожаловать на Матуану, - говорит он.
Мы делаем по глотку. У зелья резкий, неприятный вкус, и я невольно кривлю губы. Луаму усмехается и советует:
- Съешь шоколадку.
Кусочек шоколада и в самом деле перебивает горечь. Вскоре я чувствую, как язык и губы немеют, а по телу начинает разливаться тягучая, неодолимая нега.
- Нравится? - спрашивает Луаму, и я киваю в ответ. - У нас на Матуану есть одно поверье, - говорит он. - Каждый день мы пьём каву - и стар, и млад. Крепче нашей кавы не сыщешь нигде на островах. Она дарит нам отраду.
- Аминь, - резюмирую я. Луаму хмурится, но продолжает:
- Тем не менее, отрада от нашей кавы - не истинная отрада. Она лишь тень истинной отрады. Ничто не совершенно в этом мире, а значит, ничто не может даровать нам того блаженства, которого исполнены боги - единственные, кто ведает совершенство. Боги знают истинное удовольствие; более того - они испытывают его постоянно, ибо совершенны. Иначе бы что они были за боги? Ты понимаешь, о чём я говорю?
- Эээ...
- Мы верим, что только бог способен испить матуанской кавы и остаться трезв. Тень удовольствия не может насладить того, кто испытывает истинное удовольствие постоянно, так?
- Н-не знаю, - бормочу я, с трудом ворочая ставшим вдруг огромным и непослушным языком. - Знаю, что вот я уж точно не бог.
- Что верно, то верно, - вздыхает Луаму. - Боги не ходят больше среди нас, смертных. Всё поменялось с тех пор, как внешний мир вторгся к нам на острова. Но мы по-прежнему верим, что когда-нибудь боги вернутся. И тогда они пожрут затесашихся среди нас чужаков и вознесут нас, первый народ, на заслуженное нами высокое место. В честь этого предначертания великий вождь даёт сегодняшний банкет. И в честь этого предначертания тебе отведена на нашем банкете особая, почётная роль.
Что-то в его голосе заставляет меня насторожиться. Я всматриваюсь в лицо Луаму: в переменчивых отсветах костра он смотрится попеременно строго и таинственно. Я вдруг осознаю, что на него зелье, похоже, не подействовало вовсе, хотя я уже не в силах пошевельнуться.
По зеркальной глади моего блаженства пробегает рябь тревоги.