(no subject)
Основным лозунгом центристов было «Восточный путь, западная техника» (кор. «тондо соги»). Автором термина был видный ученый Ю Сон Хак [1]. «Восточный путь, западная техника» означало умеренное движение вперед: заимствованию подлежали технические новшества, но не социальные институты. Перенимая достижения иностранных государств, Корея должна укрепить обороноспособность и не стать жертвой внешней агрессии. Однако контакты с внешним миром должны быть строго ограничены и сводиться к научно-техническому обмену, а также направлению корейских студентов в Японию и западные страны. Естественно, о разрешенном проникновении «западной религии» также не было и речи [2], а необходимость «нового» обосновывалась в рамках традиционной конфуцианской терминологии. Неслучайно при заключении договора с США корейские чиновники, принадлежавшие к этой фракции, приложили множество безрезультатных усилий для того, чтобы включить в текст документа запрет деятельности протестантских миссионеров на территории страны.
Официально именно это течение было основным курсом правящего дома, но на деле дальше деклараций дело не шло, а каждый из ученых, причислявших себя к данному направлению, имел свои представления о том, как именно должен выглядеть баланс между традицией и модернизацией; какую часть традиции надо выбросить, а какую сохранить.
Связано это было еще и с тем, что, как официальный курс двора, тондо соги означал следование китайской политике «самоусиления» , и большинство его адептов существовали в рамках все той же парадигмы садэчжуый. Модернизация не означала для них что-то самоценное, а являлась руководством к действию потому, что такой политический курс проводит сюзерен.
Не случайно «тондо соги» поддерживал Ли Хунчжан, и не случайно корейский аналог курса на «самоусиление» принял более конкретные очертания после 1880 г., когда посол Кореи в Японии Ким Хон Чжип передал корейским властям «Корейскую стратегию». Уже в следующем году книга была переведена на корейский язык и стала достоянием общественности, принявшейся активно обсуждать возможности и пути модернизации страны, а равно - объектом критики традиционалистов. Так, представитель фундаменталистов Ли Ман Сон в 1881 г. представил петицию, которую подписали 10 тыс. конфуцианских ученых. В таковой указывалось, что Корея не должна связываться с Америкой, ибо наши законы и правила лучше и моральнее западных, а потому нет необходимости воспринимать чуждые знания [3].
Действительно серьезная концепция соединения восточного и западного пути была расписана только в трудах Ю Гиль Чжуна (1856-1914). Обычно этого автора целого ряда трактатов, в ом числе и упомянутого выше «Сою Кёнмун», причисляют к прогрессистам как из-за личных связей с представителями этой группы, так и из-за его перехода в протестантизм, но на самом деле в его книгах много говорится именно о синтезе старого и нового. Пожалуй, он был единственным из всех, кто, обсуждая путь развития Кореи, говорил о необходимости выйти за рамки китайских или западных образцов.
Отпрыск знатного и влиятельного рода, Ю несколько раз посещал как Японию (учился в университете Кэйо Дайгаку), так и США, где он прожил несколько лет. С одной стороны, он был увлечён идеями равноправия и верховенства закона, а идеалом политического устройства ему представлялась просвещённая конституционная монархия [4]. С другой, целью предлагаемых им либеральных реформ было усиление страны, а расширение прав граждан было средством на пути к этой цели. В этом можно увидеть традиционное конфуцианское отождествление нужд государства и народа, тем более что главную роль в общественном развитии Ю Гильджун отводил морали - только усвоив пять моральных принципов, человек будет способен верно воспринять новые знания [5].
Ю считал, что корейцам надо не восхищаться удивительными иностранными вещами, а изучить их положительные и отрицательные стороны, сравнить свою культуру и общественные институты с западными и перенять только то, что поможет исправить недостатки. Для Ю западная модель - не конечная цель развития и обновления, а, скорее, импульс для пробуждения собственного потенциала. Потому надо не только приглашать иностранных специалистов, но и учить население самостоятельно работать с новой техникой [6]. Не уповать на внешние силы и не надеяться, что страны Запада будут способствовать сохранению Кореей независимости.
Закономерно, что Ю Гильджун весьма критически относился к необдуманному заимствованию иностранных идей и достижений, различая истинное и ложное просвещение. Последнее понималось им как бездумное перенимание принципов или знаний, которые на деле являются являются чуждыми и неэффективными.
Так, даже в отношении к религии он не призывает отказаться от конфуцианства. Ему приписывают высказывание: «Нашим соотечественникам следует изучать сочинения Конфуция для постижения житейской мудрости для повседневной жизни, а в своей духовной жизни верить во Христа…
Как и прогрессисты, Ю считал борьбу за существование движущей силой прогресса, считая многовековую политику изоляционизма главной причиной корейской отсталости [7].
Альтернативным всем трем перечисленным направлениям путем решения проблемы был Тонхак. В противовес западному учению создадим восточное, взяв из западной веры какие-то элементы и смешав их с истинно корейской традицией в стиле синкретической народной религии с сильной шаманской или магической подоплекой. Еще Чхве Чже У всячески подчёркивал антизападную националистическую направленность новой веры и определял цель создания тонхак следующим образом: «После падения Пекина Корее была нужна собственная религия, которая помогла бы ей отстоять независимость государства, предотвратить распространение западной веры и таким путём спасти народ» [8]. Однако следующее поколение лидеров в большей степени упирало, с одной стороны, на эгалитаризм, с другой, на мистику, и хотя второй патриарх Чхве Си Хён не являлся радикалом, в целом к тонхак примыкали жаждавшие перемен [9].
Как эти течения сопрягались с политической борьбой? Кэхвадан представляла собой влиятельную фракцию, лидером «виджон чхокса» с оговорками считают Тэвонгуна, ван, похоже, склонялся к тондо соги. Что же до королевы, то по данному вопросу есть несколько мнений. Некоторые ученые, например, Хан Ён У, пытаются сделать королеву и ее клан сторонниками цивилизаторства, но на взгляд автора, для этого не хватает оснований. И. А. Толстокулаков, наоборот, считает королеву опорой традиционалистов, вокруг которой собирались все недовольные политикой Тэвонгуна [10].
Но он же обращает внимание на то, что позиции различных представителей придворных группировок были менее устойчивыми, чем это представляет традиционная историография. Политические взгляды как вана, так и представителей высшего чиновничества, довольно сильно менялись, и рискну предположить, что в условиях корейской традиции фракционной борьбы поддержка той или иной идеологии в большей степени была связана с желанием победы над противоборствующей группировкой [11].
Положение осложняется еще и тем, что выбор политиком той или иной фракции или ориентация на ту или иную страну очень часто были следствием не идеологической позиции, а логики фракционной борьбы. Так, политические взгляды королевы Мин всегда являли собой прямую противоположность текущим политическим воззрениям Тэвонгуна. Известная цитата из И. Бродского - «Если Евтушенко против, то я за» [12] - очень хорошо отражает суть расстановки сил.
Тот же Кочжон был разве что последовательным антияпонистом, а в остальном поддерживал то консерваторов, то прогрессистов, опирался то на Россию, то на Америку. В результате режим наибольшего благоприятствования был у представителей клана Мин, которые грамотно использовали эти противоречия между реформаторами и традиционалистами для лавирования и личной выгоды. Так что правильнее будет считать, что королева Мин (и/или клика вокруг нее) активно использовала ситуацию для того, чтобы расставлять на ключевые посты представителей своего клана.
Оговорка насчет клики связана с тем, что, учитывая положение женщины в традиционной корейской семье, роль королевы как главы группировки кажется автору преувеличенной. Самостоятельным политиком королева стала скорее к концу своей жизни, а до того многое определялось представителями клана [13].
В завершение хочу отметить два важных момента, которые сыграют свою печальную роль в будущем страны. Во-первых, именно с этого времени в корейской истории начался очень печальный процесс, в результате которого демократы и патриоты как бы оказались в разных лагерях. Те, для кого на первом месте были патриотизм и национальный суверенитет, под влиянием конфуцианской политической культуры связывали их с безусловным следованием традиции, часто скатываясь на позиции ретроградов. Те же, кто хотел для Кореи цивилизации и прогресса путем скорейшей (я бы даже сказал форсированной) модернизации, не видели возможности самостоятельного развития страны и полагали, что этого можно достичь только с помощью влиятельной сверхдержавы, будь то Россия, Америка или Япония. Это понятно, так как большинство корейских политических деятелей этой группы получало свой опыт за пределами страны.
Заметим, что при этом мало кто из них был осознанным «национальным предателем» или «платным агентом вражеского влияния». Хотя некоторые историки вешают такой ярлык на не нравящихся им прогрессистов, более точным определением был бы заимствованный из уголовного права термин «добросовестно заблуждавшиеся».
Во-вторых, перечислив варианты ответов на вызов Запада, обратим внимание не то, что ни один из них не был тождественен той линии, которая возобладала в Японии и которую можно выразить словами, приписываемыми (именно приписываемыми) Ито Хиробуми. , который в начале своего пути он будто бы сказал: «Да, западные варвары сильны. И мы должны учиться у них. Учиться, чтобы понять, в чем источник их силы. А выучившись, превзойти и победить».
Что помешало такому тренду появиться в Корее (идеи Ю Гиль Чжуна находятся близко, но все равно не совсем тождественны ему), автор не знает, и у него есть несколько версий. Возможно, дело было в иной социально-экономической ситуации: в отличие от Кореи, в Японии были большие города и прослойка, готовая осуществить форсированную модернизацию, к которой Корея была технически не готова. Возможно, дело было в конфуцианских догмах «служения старшему». Хотя корейские реформаторы на словах выступали против этой практики, на деле она сидела в них глубже, чем им казалось, и многое из того, что они делали, напоминает не борьбу с кумирами, а смену кумиров, когда старого сюзерена просто меняли на нового, что диктовало измененные правила игры. Мысли о том, что сюзерена надо превзойти или с ним сравняться, у них не возникало.
[1] Пак А. В. Диссертация. Рукопись С. 76.
[2] Тягай Г.Д. Формирование идеологии национально-освободительного движения в Корее. С.85
[3] Understanding Korean History. С. 161
[4] Тягай Г.Д. Формирование идеологии национально-освободительного движения в Корее, с.149
[5] Тягай Г.Д. Формирование идеологии национально-освободительного движения в Корее, с.147
[6] Park Seong-Rae, Introduction of Western science in Korea, 1876-1910, p.35
[7] В качестве наглядного пояснения он приводил в пример деревенского учёного. Пребывая в неведении относительно посредственности своих сочинений, он очень собой доволен. Его круг общения ограничен крестьянами, плотниками и пастухами, и он лишён агрессивного духа состязательности. Если же он отправится в город и пообщается с выдающимися умами страны, он впервые в жизни осознаёт всю никчемность своего учения, и это станет для него толчком к развитию. То же можно сказать и о провинциальном купце. Подобные закономерности свойственны и взаимодействию государств.
[8] Тягай Г.Д. Формирование идеологии национально-освободительного движения в Корее. М: Наука 1983, с.76
[9] Толстокулаков И.А. Политическая модернизация Южной Кореи. Часть 1. Владивосток, 2007, с.232
[10] Толстокулаков И. А. Политическая модернизация Южной Кореи. Часть 1. С. 212.
[11] Там же. С. 214-215
[12] http://www.ogoniok.com/archive/2000/4639/12-21-21/
[13] Там же. С. 215.