Усы, бакенбарды, бороды-2.
Однако потребуется большая европейская война с серьезным противником, чтобы убедить хотя бы часть старших офицеров, что вопрос о волосах военнослужащих не является важным фактором поддержания дисциплины или какой-то дополнительной эффективности. 1я часть.
Солдаты 72го (Собственные герцога Олбани хайлендеры) пешего полка, 1856г.
Командующий в Крыму фельдмаршал лорд Раглан, соратник Веллингтона, был не из их числа: «Я несколько старомоден в своих идеях и придерживаюсь желания, чтобы англичанин выглядел как англичанин, несмотря на то, что французы и пытаются выставить себя африканцами, турками и неверными. Я всегда отмечал, что среди простого народа в Англии первое представление о чистоте - это бритье, и осмелюсь сказать, что это чувство в значительной степени преобладает в наших рядах (т.е. среди рядовых), хотя некоторые из наших офицеров могут завидовать волосатым людям среди наших союзников».
Однако к июлю Раглан сдался, и заветное отличие кавалеристов было распространено и на других: «…ношение усов, каковая привилегия была ограничена ранее кавалерией, санкционировано также для пехоты» (циркуляр Конной гвардии от 24 июля 1854г.)
Что понравилось не всем, генерал Браун, требовавший в своей дивизии абсолютного соблюдения формы, желчно писал: «Еще одна причина грязного и хулиганского вида войск была от бакенбардного и усатого убожества. Лорд Раглан, будучи против введения этой чуждой фантазии, поскольку эта мера была введена вопреки его рекомендации, был принужден ни в коей мере не вмешиваться в их прически и бороды. Следствием этого является то, что любому офицеру и солдату разрешается проявлять свою фантазию, и, поскольку в лагере нет зеркал, никто не имеет ни малейшего представления о том, насколько нездорово злодейски он выглядит».
Начальство не смогло смириться с анархией в таком важном вопросе и все равно пыталось регулировать правильное выращивание усов: «... в один прекрасный день, когда бушевала холера, появился приказ, согласно которому каждый должен отрастить и аккуратно подстригать усы. Было четко указано, что должно быть чисто выбритое пространство в один дюйм между кончиками усов и соседним краем «бараньих» бакенбард».
Впрочем, по мере переноса боевых действий в Крым и ухудшения ситуации, любые попытки контролировать растительность на лице вскоре были прекращены. Уже к августу 1854 года многие кавалеристы носили не только «моржовые» усы, но и густые бакенбарды, и даже полные бороды.
Бородатые гусары. 8й (Короля Королевский Ирландский) легкодрагунский (гусарский) полк.
Пехота, артиллерия и даже генералы и их штабы последовали их примеру, что хорошо видно на многочисленных картинах, гравюрах и фотографиях времен Крымской войны.
Одним из офицеров, недовольных послаблением правил, был капитан Ричард Томпсон из 5го Гвардейского драгунского полка. По словам его товарища, Ричарда Темпла Годмана, Томпсон перевелся из пехоты «специально, чтобы носить усы». Годман чувствовал, что пехота еще не привыкла к своей новой «волосатой» внешности, хотя «это определенно делает их более похожими на солдат».
Солдаты 95го (Дербиширского) пешего полка, 1856г.
Растительность на лице и голове стала одним из символов Крымской войны. Густые бакенбарды, шевелюры и бороды «крымских героев» были с восторгом приняты публикой и властями.
Приказ от 29 июля 1856 г. гласил, что «существующее отличие войск, служивших в Крыму, ношение бороды», «не должно нарушаться». Можно было апеллировать и к Королевскому прецеденту. Герцог Кембриджский, командовавший дивизией в Крыму, также носил усы, густую бороду и пышные бакенбарды. Внук короля Георга III и двоюродный брат королевы Виктории в до-генеральских чинах служил в уланах и гусарах.
Принц Джордж, герцог Кембриджский в 1855г.
На встречах королевы Виктории с ранеными, награждаемыми и просто марширующими на парадах войсками, многие опять-таки были с бородами, и никто не делал им замечания или требовал привести себя в порядок. Более того, в своем дневнике королева записала, что возвращающиеся войска «были картиной реально сражавшихся людей. Все имели длинные бороды и были тяжело нагружены большими ранцами».
Первое посещение королевой Викторией своих раненых солдат. Худ. Д.Баррет, 1856г.
Королева Виктория и принц Альберт делают смотр раненым Гвардейским гренадерам. Раскрашенная литография Д.Томаса, 1855г.
Если же смотреть шире, этот триумф бороды был не случайным.
В середине XIX века произошел резкий поворот представлений о мужественности в Западной культуре. За короткий период борода перешла из лагеря маргиналов, населенного художниками, бедняками и чартистами, и превратилась в респектабельный мейнстрим, что сопровождалось бурными дискуссиями в клубах и печати.
Крымская война стала последним камушком, сдвинувшем лавину, но процесс пошел задолго до нее. В 1850х гг. началось «движение за бороду». В 1852г. редакторы Эдинбургского журнала Тэйта провозгласили себя «защитниками длинной бороды» и шутливо пророчили начало новой эры: «Уже воинственные усы, надменные имперские и ежедневно расширяющиеся бакенбарды, подобно аккредитованным глашатаям, возвещают о приближающемся пришествии монарха Бороды; столетия его изгнания приближаются к своему предначертанному завершению, придет час и человек, чтобы восстановить его древнее правление».
В соответствии с их предсказанием, в 1853 и 1854 гг. произошел настоящий взрыв более серьезных публикаций и мнений во всех печатных СМИ. В журнале Чарльза Диккенса была опубликована статья под названием «Зачем бриться?», которая стала настоящим манифестом бороды. А. Роулэнд вскоре после этого выпустил том под названием «Человеческие волосы, популярно и физиологически рассматриваемые», где две главы были посвящены истории и важности бороды. «Эссе в защиту бороды», «Борода! Почему мы ее сбриваем?», «Философия бород», множество статей и обзоров в периодических изданиях, в том числе «Движение бороды и усов» в «Иллюстрированных Лондонских новостях» и обзорная статья, озаглавленная просто «Борода» в «Вестминстер ревью». Естественно, юмористический журнал «Панч» тоже не остался в стороне.
Разумеется «Движение бороды» не было организованной политической кампанией. Скорее это была попытка осмыслить как резкое изменение внешности людей, так и появление нового мужского образа. В основе лежала идея о том, что бороды неотъемлемая часть той исконной мужественности, которая все еще существовала в современную эпоху, во-первых, способствуя здоровью и жизнеспособности мужчин, а во-вторых, служа внешним признаком внутренних качеств - особенно независимости, выносливости и решительности, - которые лежали в основе мужского авторитета. Т.е. чтобы символизировать «естественное» превосходство мужчин над женщинами, и более энергичных сильных мужчин над своими коллегами.
Такое понимание бородатой мужественности явилось ответом на возникшие проблемы маскулинности в индустриальную эпоху. Все социальные слои столкнулись с фундаментальными вопросами. Какие занятия почетны и достойны мужчины? Как можно сохранять моральные стандарты и обычаи в конкурентном и коммерциализированном обществе? Как мог мужчина оставаться патриархом в доме, который все больше отделялся от работы?
Индустриализация «стимулировала все более сложные и тревожащие попытки провозглашать новые формы статуса и построить новую иерархию власти». Можно отметить и беспокойство мужчин с точки зрения необходимости сдерживать женщин. «Опасения со стороны мужчин были связаны не только с экономическим потенциалом женщин. Общее беспокойство по поводу независимости женщин, как сексуальной, так и интеллектуальной, часто доводило (до слез)».
В поисках более убедительных представлений о мужском, викторианцы «отреагировали на новое общество идентификацией, по крайней мере, в дискурсе, с более физическими чертами мужественности». Индивидуальное мужское тело, а не собственность или обычай, вот фундаментальная основа мужской автономии и авторитета. И метафорическое, и реальное единство Тела, Разума и Духа. Как следствие, мужское благородство в Британии середины века определялось физической жизненной силой и силой воли - новым видом джентльменства, которое культивировалось и проявлялось в занятиях спортом. Борода стала важным компонентом этой физической, «естественной» мужественности. Как и спорт, она помогла мужчинам обрести старую, внешне вневременную, первобытную мужественность в урбанизированном и индустриальном обществе.
Как видим, здесь целая философия и идеология, не зависящая от якобы технического несовершенства в области бритья, как полагают некоторые. С этим все было в порядке в XIX веке, не брились осознанно. Не влияли и денежные расходы, бородами увлеклись представители всех сословий и классов.
Скорее возникает вопрос, почему эта мода не возникла ранее, в 1830-40е, если это часть гендерной адаптации и реакции на индустриализацию? А тогда бороды ассоциировались с политическим и культурным радикализмом. Эта закономерность была особенно актуальной во Франции, где молодые романтические денди и социалисты-сенсимонисты носили бороды в знак отказа от традиций или буржуазного мещанства. Вспоминаем Ф. Энгельса в германских землях, в Англии, как уже говорилось, они также ассоциировались с радикализмом. Так, даже чартист Уильям Ловетт был шокирован «нестриженным подбородком» более радикального Фергюса О`Коннора. Карикатуристы «Панча» обычно изображали чартистов, иностранцев, ирландцев и прочих подозрительных лиц бородатыми, и даже моду на усы при пышных бакенбардах обозвали «растущим злом».
Однако со временем эти движения пошли на спад, пугающие аналогии стали забываться и респектабельные и верноподданные мужчины получили возможность свободно отращивать «лицевую растительность». В 1850е борода уже прочно ассоциировалась именно с описанными выше теориями маскулинности, а не политическими идеологиями. «Не (Крымская) война, не технологии или мода, а уход революционной эпохи вызвал появление бород». По наблюдениям другого историка, бороды начинают массово появляться на рисунках в газетах и журналах в 1850г. Апофеоз в 1870е, когда почти половина изображенных мужчин имеет полную бороду.
В 1851г. полковник Э.Э.Нейпир в своей статье о реформировании военного обмундирования среди прочего упоминает и «полную бороду». Он хвалил их за экономию времени и бритвенных принадлежностей, а также за то, что они были «наиболее эффективной защитой лица от крайностей как жары, так и холода».
Рисунок из статьи Э.Э.Нейпира. Солдат "наших дней" и каким "он должен быть", 1851г.
Также он предполагал, что бородатый солдат будет выглядеть более мужественно, чем современный ему, но понимал, что их воспринимают «не-английскими» и скорее всего не примут. Здесь он ошибся. Статьи в защиту бороды у военных появлялись еще до Крымской войны, во время которой она триумфально и окончательно победила.
Одной из причин популярности бороды и усов, помимо того, что они заставляли воинов казаться более грубыми и сильными, была их предполагаемая польза для здоровья в тяжелых условиях. Были неоднократные свидетельства, приписываемые врачам, что бороды, которые традиционно носили саперы и минеры во французской армии, обеспечивали защиту от бронхиальных инфекций. Истории о том, что солдаты, побрившиеся после возвращения из кампании, страдали от повышенных заболеваний горла, головы, зубов и глаз. «Таймс», апрель 1837г.: «5й полк недавно прибыл на Мальту с Ионических островов. Сообщается, что офицеры находятся в списке больных из-за боли в горле, вызванной сбритием больших бакенбардов и бород, которыми они ранее баловались вопреки армейским правилам».
После того, как во время войн в Южной Африке в 1846 и 1847 годах было разрешено отращивать бороды во время кампании, солдаты считали, что их новые волосы защищают лица и губы от африканского жаркого солнца и сухого воздуха.
Такие военные истории и последующая популярность бород среди полицейских и добровольческих полков проливают свет на некоторые особенности зарождающегося «движения за бороду». Во-первых, военные были важным источником вдохновения для создания идеала человека с бородой. Во-вторых, медицинские аргументы в пользу растительности на лице изначально были основаны на военном опыте. Наконец, из-за воинственных ассоциаций гражданские, отращивавшие усы и бороды, в некоторой степени принимали образ воина. Как сказал много лет спустя один шутник, «мы перековали наши бритвы на мечи».
Пока военные представляли себе образ нового солдата будущего, художники рисовали воинов прошлого и исторические бороды. Викторианское очарование Средневековьем также повлияло на моду. На реконструкции рыцарского турнира в 1839г. многие включали бороды в свои костюмы, и некоторые, кажется, сохранили их впоследствии. По мере того как страсть к Средневековью распространялась, художники творили многочисленные образы исторического и неоспоримого мужества в виде бородатых героев прошлого, а также добавляли бороду и к своим собственным лицам.
В литературе пророками грядущей бородатой эры были Томас Карлейль и Чарльз Кингсли. Борода в их произведениях приобретает значение символа вневременной и уравновешенной мужественности, мудрости, жизненной силы и решительности. Волосы представляются эманацией мужской энергии и уверенности в себе, резко контрастирующих с бритой вялостью викторианского общества, раздираемого духовными сомнениями и социальным разделением. В этом ключе Карлейль в конце своей работы призывал «прирожденных победителей, сильных людей и освободителей Самсонов этого бедного мира: которых бедный мир Далилы не всегда сможет отрезать от их силы и кругозора».
У Кингсли бритье напрямую ассоциируется с трусостью и лживостью: «Наши предки не стеснялись своих бород, но теперь даже солдату разрешено оставить только усы, в то время как наши массы водителей гусиных перьев бреются как можно чище, и пропорционально благочестию человека он носит меньше волос, от молодого викария, сбривающего бакенбарды, до папского священника, сбривающего корону (тонзуру)!» В другом его произведении и вовсе выстраивается зримая иерархия персонажей по положительности и моральной правоте - большая борода; отращивает со временем; красит маленькую и аккуратную, «сообщаю об этом со стыдом», в ярко-красный; испанская знать с высокомерными чрезмерно стильными усиками (а не реальными бородками); иезуиты, разумеется, чисто выбриты; и в самом дальнем углу маскулинного спектра совсем безволосые индейцы. Отголоски такого бородатого символизма можно найти у Райдера Хаггарда.
И все равно люди 1850х гг. были удивлены быстрым распространением моды на бороду и, видимо, по инерции продолжали появляться карикатуры.
Карикатуры "Панча". Полицейские с усами и бородами вызывают панику среди уличных мальчишек, 1854г. "Бородатое и усатое движение": женщина на вокзале думает, что подверглась нападению воров, а это носильщики хотят ей помочь, 1853г.
Нельзя не упомянуть еще об одном ярком «лице эпохи». Альберт Ричард Смит (1816-1860) писатель, художник, путешественник и альпинист, один из основателей Альпийского клуба в 1857г. Только на природе в экстремальных условиях современный городской мужчина может проверить себя, формировать мужской характер, в общем, «парня в горы бери, рискни», «лучше гор могут быть только горы…» То же самое можно сказать и про охоту - проверка еще первобытных качеств и инстинктов…, и вообще про туризм. Отголоски подобных представлений сохраняются и сейчас - свитер, ветровка, рюкзак, «изгиб гитары желтой», борода…
Писатель, путешественник и альпинист Альберт Ричард Смит (1816-1860) и знаменитый путешественник, охотник и военный Фредерик Селус (1851-1917).
Разумеется, эти бесстрашные герои покорения дикой природы, встречавшиеся лицом к лицу с опасностями, были бородаты. Диккенс сперва не был большим сторонником движения, но во время своего путешествия по Швейцарии в 1853г. отпустил бороду. В конце лета он ее сбрил, но оставил усы, однако спустя два года все же отрастил полную. Также колебался, но, в конце концов, в конце 1854г. стал соответствовать образу своих литературных героев Карлейль, правда, для этого понадобился шутливый уговор с лордом Эшбертоном «отращу, если ты первый».
Фильтр против пыли, нечистого воздуха и тп. Эта идея по понятным причинам также была популярна среди викторианцев. Ряд медиков обращал внимание на важность тепла для горла, так что борода это естественный «шарф». Один военврач писал в 1861г., что безусые новобранцы чаще страдают от бронхиальных заболеваний, чем те, чья «верхняя губа обильно покрыта волосами». Да и северные народы носят более густые бороды, что явно показывает естественные преимущества при регулировании температуры. Усы это природный респиратор, а борода обеспечивает тепло и защиту нежных органов, особенно горла и гортани, резюмирует он.
В 1862г. в «Апологии бороды» было написано, что Бог защитил голос мужчин, что призваны, в отличие от женщин, быть учителями и проповедниками. Ораторам рекомендовалось ношение бороды. Священникам предписывалось бриться, но многие отращивали усы и\или бороды.
Находили связь между бородой и разумом, свободой и прогрессом, а бритье подавляет дух. «Есть один определенный факт, который мы хотели бы упомянуть в отношении бород. Именно это. Как правило, каждый мужчина с бородой - это человек ярко выраженной индивидуальности - зачастую гений - сформировавший собственное мнение - прямолинейный - в определенной степени, часто безрассудный, но не желающий прислуживаться или раболепствовать перед кем-либо человек». А чтобы благородные ассоциации с бородой никогда не были бы унижены, желающим отрастить ее советовали быть уверенными в своих физических и умственных достоинствах, прежде чем они решатся показать себя в столь значительном для чести украшении. Хотя сомневающихся в «научно-медицинских» выводах, продолжавших думать об ее асоциальности, или просто шутящих, что борода скрывает лицо, тоже хватало.
Диккенс шутил - друзья рады, что будут меньше меня видеть. В среде адвокатов атторнеи «очень широко приняли движение бороды», а барристеры - не очень, из-за саркастических намеков «солдафонов-законников», что они не видят, кто к ним обращается за стеной волос. Сторонники бороды видели и в этом глубокий смысл - борода-маска! Экспрессивность женское качество, а бесстрастность - мужское. Женский ротик выражает тысячи тонких эмоций, но это не выглядело бы красиво у мужчины. Борода, скрывая мысли человека, спасает его от «тех предательств, которые унижали его достоинство и часто делали его неравным бойцом в конкурентной борьбе повседневной жизни». В общем, в соответствии с теорией середины Викторианской эпохи, борода помогала обеспечивать честь мужчины, демонстрируя индивидуальное величие, сохраняя приватность и скрывая слабости или сомнения.
Борода ассоциировалась с традиционными мужскими добродетелями и моральным превосходством. Борода истинный эталон мужской красоты, подчеркивает черты верхней части лица («самой богоподобной части»), выразительный нос, глубину и блеск глаз. Борода одновременно символ и тяжелой работы, и глубокого ума. У женщин все другое, и предназначение и обязанности другие. Им не надо работать под солнцем, ветром, дождем. Мужчина учит голосом, женщина - тишиной. Борода как общемужское объединяет сословия и классы. Цивилизованный воин, сохраняющий первобытное мужское начало и христианскую вежливость. Воин на работе или войне, дома - патриарх, а в свободное время - смелый авантюрист - охотник, альпинист, турист, солдат стрелковых добровольческих батальонов.
Созданные в 1859г. на случай французского вторжения они сыграли большую роль и в милитаризации английского общества, и в бородизации. «Солдат на полставки с полноценной бородой». Хотя в реальности воспитательная роль отца в семье, как раз, объективно падала, а в литературе можно проследить нарастающий конфликт между предполагаемыми идеалами и реальностью.
Борода была маской для многих тысяч ролей «актеров», написанных «сценаристами» - писателями, художниками, публицистами в громадном спектакле 1850-80х гг. Но постепенно мода уходит. Очень популярен в мужской самоидентификации и самооценке был и остается спорт. В 1895г. в «Джентльменском журнале» отмечается, что спортивные мужчины предпочитают избегать бородатого вида. Новые герои и шоумены - гимнасты, атлеты - формируют новый образ, основанный больше на мускулах, чем на волосах. Статьи о бородах начинают не превозносить, а вышучивать ее. С развитием науки стали сомнительными медицинские аргументы.
Однако более важная причина заключалась в том, что достоинства, связывавшиеся с бородой, потеряли свое значение в определении мужественности. В данном случае решающее значение сыграло то, что Тош называет «бегством от домашнего уюта». Мужчины и женщины среднего класса восстали против этики домашнего патернализма: мужчинам было скучно дома, а женщины требовали большей власти. Сыновья, многие из которых получили образование в школах-интернатах, были раздражены отстраненностью и нелюбовью своих физически и психологически далеких отцов. В результате отцы и сыновья все чаще искали утешения в сообществе сверстников за пределами дома. Тош датирует это изменение 1880-ми годами, в то самое время, когда бороды потеряли популярность среди молодого поколения. Когда молодые люди отказались от попыток играть роль главы семьи, они отвергли и его бородатый образ.
Теперь даже вымышленный Тарзан в джунглях почти каждый день скреб ножиком свою молодую бородку, «чтобы стереть этот унизительный символ обезьяноподобности». А реальный Лоуренс Аравийский чисто брился даже в условиях нехватки воды в дикой пустыне. Отсутствие бороды у «блондина бедуина» было не случайностью, а тщательно продуманным сочетанием «таинственности», «чистоты» и авторитета, отличающих его от арабов. То есть символом групповой идентичности, принадлежности к далекой родине и человечеству вообще.
Однако до этого времени, в период между 1850 и 1890 годами, англичане принимали бороду как важный признак их мужественности. Во времена быстрой индустриализации мужчины стремились обновить патриархат на основе природы, а не обычаев и традиций, и мужское тело стало основным средством провозглашения этой мужественности. Так появилась мода на бороды. Они стремились утвердить мужскую власть в то время, когда ее основы пошатнулись, во-вторых, утвердить свою роль патриархов, когда перестраивалась структура семейной жизни, и, наконец, обрести личную уверенность в то время, когда обострились противоречия мужской субъективности. К концу XIX века, когда представления о мужском теле, семейной жизни и мужской идентичности изменились, мода на бороды ушла.
Продолжение следует.