Недайджест
(Для тех, кто читает недайджест впервые (или позабыл, оттого что я давненько их не выпускала):
каждая кликабельная строка указывает на отдельный поэтический пост какого-либо замечательного жжителя.)
Ни забыть, ни убить - с каждым часом сильней и ясней:
нет ничего, раз нет ни роз, ни берёз, ни слёз.
Наверно, нам оно приснилось,
Северный Город чудит, волнует:
лишь начерно речь, но уму неуступчив язык
истинной азбукой морса.
Одинокие люди, скучая, сбиваются в стаи.
Я притворяюсь, что хочу тебя увидеть вскоре,
а из роверов пыль видна.
Тридцать лет в мясорубке, и стенки, как тесные джинсы.
Мы лысеем, жрём эспрессо...
Минута первого. Звонок. В прихожей - зонтики и обувь.
А мне сегодня просто не смешно.
В экзистенциальном лифте, где пахнет убийственно гарью,
мерно, неверно, вымотано на нервы, размётан по городу сухостой,
и сочится из темноты шум стихающий городской.
Уже и Смерть из окна видна.
Поменяйся с тенями и сказками, тихо шурши по углам,
чтоб не пускать корней и смерти не бояться.
Нарезается время свинцом.
Делай, что хочешь, никто тебе слова не скажет,
ничего ещё в жизни не кончено:
вот ветер потянул нездешней свежестью.
Всё царственней подробности двора -
там сирень улыбается в воздух.
Кто видит наперед - не раскрывает створок:
городское машинное море, железные рыбы.
То не прожил, там не сложилось.
Я давным-давно уже вне игры,
суеты и тех, кто с нею,-
между пальцев только течет янтарь,
текут песчинки имен и лет.
Чтобы сказка была, как янтарь, прозрачная,
чью-то руку ты обжег?
Остановил мгновенье старый тополь,
и ветер деревянные слова тянул и бормотал.
А ты не оборачивайся. Иди, чтобы быть в пути,
самозванный, стеклянный, не нажравшийся век!
Скульптор думает в бронзе:
Слово - суставчатый остов, оно - обезьяний ген,
я от него почти что спятил,
да и спать и жить не получается одному
здесь никому - ни мёртвым и ни влюблённым.
Но и память в беспамятство канет.
В ночной возвращаюсь дом:
от берега непрозрачна, черна постель.
О нездешнем в рифму плачу:
хочешь не хочешь - а душу вынь да положь.
И совсем бы вымерла - если б не голос твой.
Детей воды не вдохновляет штиль,
безвременье, пока идет осада.
Редкий подвид героев -
по пояс у них отражения сшиты стежками...
Не грусти, команданте, еще Алигьери в дыму,
от бережной смерти далек,-
внимай, как ластятся друг к другу
предчувствием иных и лучших сфер.
Закатился в Неву Юпитер,
пока я чертила красным клетки классиков.
Валите-ка лучше в побег,
покуда голос детства не умолк.
...Но вечер был кратким, а день - просто судным,
и дым отечества так сладок, что очень хочется запить.
Нас повернуло навзничь, нас вовсе разбросало.
Он смотрел. Я смотрел. Мы смотрели
обманный 25-й странный кадр.
Твои лавочки, семечки, и человечки не найдут себе места в нём.
В названии - множественность тайн,
с чуть-кислинкой и солнышком в каждом вдохе.
Здоровая повседневность кипит ключом,
этот мир горчит некстати,-
горе луковое варганит.
Снова прогнозы набело, врёт поутру транзистор.
А когда - при безоблачном небе - грохочет вдали,
делаю вид, что кого-то жду.
Анахронический кашель, тугая плацента утра.
Лето в сетях Сити.
Беглый божок розмарин.
каждая кликабельная строка указывает на отдельный поэтический пост какого-либо замечательного жжителя.)
Ни забыть, ни убить - с каждым часом сильней и ясней:
нет ничего, раз нет ни роз, ни берёз, ни слёз.
Наверно, нам оно приснилось,
Северный Город чудит, волнует:
лишь начерно речь, но уму неуступчив язык
истинной азбукой морса.
Одинокие люди, скучая, сбиваются в стаи.
Я притворяюсь, что хочу тебя увидеть вскоре,
а из роверов пыль видна.
Тридцать лет в мясорубке, и стенки, как тесные джинсы.
Мы лысеем, жрём эспрессо...
Минута первого. Звонок. В прихожей - зонтики и обувь.
А мне сегодня просто не смешно.
В экзистенциальном лифте, где пахнет убийственно гарью,
мерно, неверно, вымотано на нервы, размётан по городу сухостой,
и сочится из темноты шум стихающий городской.
Уже и Смерть из окна видна.
Поменяйся с тенями и сказками, тихо шурши по углам,
чтоб не пускать корней и смерти не бояться.
Нарезается время свинцом.
Делай, что хочешь, никто тебе слова не скажет,
ничего ещё в жизни не кончено:
вот ветер потянул нездешней свежестью.
Всё царственней подробности двора -
там сирень улыбается в воздух.
Кто видит наперед - не раскрывает створок:
городское машинное море, железные рыбы.
То не прожил, там не сложилось.
Я давным-давно уже вне игры,
суеты и тех, кто с нею,-
между пальцев только течет янтарь,
текут песчинки имен и лет.
Чтобы сказка была, как янтарь, прозрачная,
чью-то руку ты обжег?
Остановил мгновенье старый тополь,
и ветер деревянные слова тянул и бормотал.
А ты не оборачивайся. Иди, чтобы быть в пути,
самозванный, стеклянный, не нажравшийся век!
Скульптор думает в бронзе:
Слово - суставчатый остов, оно - обезьяний ген,
я от него почти что спятил,
да и спать и жить не получается одному
здесь никому - ни мёртвым и ни влюблённым.
Но и память в беспамятство канет.
В ночной возвращаюсь дом:
от берега непрозрачна, черна постель.
О нездешнем в рифму плачу:
хочешь не хочешь - а душу вынь да положь.
И совсем бы вымерла - если б не голос твой.
Детей воды не вдохновляет штиль,
безвременье, пока идет осада.
Редкий подвид героев -
по пояс у них отражения сшиты стежками...
Не грусти, команданте, еще Алигьери в дыму,
от бережной смерти далек,-
внимай, как ластятся друг к другу
предчувствием иных и лучших сфер.
Закатился в Неву Юпитер,
пока я чертила красным клетки классиков.
Валите-ка лучше в побег,
покуда голос детства не умолк.
...Но вечер был кратким, а день - просто судным,
и дым отечества так сладок, что очень хочется запить.
Нас повернуло навзничь, нас вовсе разбросало.
Он смотрел. Я смотрел. Мы смотрели
обманный 25-й странный кадр.
Твои лавочки, семечки, и человечки не найдут себе места в нём.
В названии - множественность тайн,
с чуть-кислинкой и солнышком в каждом вдохе.
Здоровая повседневность кипит ключом,
этот мир горчит некстати,-
горе луковое варганит.
Снова прогнозы набело, врёт поутру транзистор.
А когда - при безоблачном небе - грохочет вдали,
делаю вид, что кого-то жду.
Анахронический кашель, тугая плацента утра.
Лето в сетях Сити.
Беглый божок розмарин.