Зима в душе
Наверное, этот рассказ можно считать продолжением вот этого рассказа
Сегодня 10 октября - день психического здоровья. Этот день психические больные считают своим. У нас в центре всегда был концерт, который они готовили своими силами.
Итак...
"Теперь я буду писать о зиме..."
Есенин из разговора с Наседкиным
Не прошло и ста лет с тех пор, как Софья Андреевна Толстая уехала в Ясную Поляну и покинула уютную и не очень любимую усадьбу в Хамовниках. А уже в 1925 году у соседних с усадьбой ворот клиники оказалась ее внучка - Софья Андреевна Толстая-Есенина.
Софья Андреевна Толстая - последняя жена Сергея Есенина. В перекидном дневнике за 1925 год, который лежал у нее на столе, есть запись: «26 ноября. Четверг. Сергей лег в клинику. В 4 ч<аса> у него». С тех пор «У него», «у Сергея» продолжается на каждом листочке календаря.
Лечь в клинику было непростым решением для поэта, и ему предшествовало множество событий. Друзья, вспоминавшие последний есенинский год, описывали тяжелое душевное состояние, которое часто овладевало Есениным: страх смерти, слежки, галлюцинации.
Муж Кати (сестры Есенина), Василий Наседкин вспоминал: «Пьяный, Есенин стал невозможно тяжел. От одного стакана вина он уже хмелел и начинал «расходиться». Бывали жуткие картины. Тогда жена его Софья Андреевна и сестра Екатерина не спали по целым ночам. Однажды я был свидетелем его бредового состояния. У Есенина начинались галлюцинации».
на этой фотографии стоят А.Сахаров, Шура - младшая сестра Есенина, Василий Наседкин и Есенин, сидят Катя и Соня.
Чтобы получился парный портрет Есенина и Толстой, его вырезают из этой фотографии.
Поэт Николай Тихонов, встретивший Есенина в Тифлисе, вспоминал: «Гуртовщики за соседним столом чокнулись и разбили стаканы. Осколки стекла, зазвенев, упали к ногам Сергея. И вдруг лицо его переменилось. Он прервал стихи и замолчал. Потом сказал как бы нехотя:
- Ты не знаешь, я не могу спать по ночам. Раскроешь окно на ночь - влетают какие-то птицы. Я сначала испугался. Просыпаюсь - сидит на спинке кровати и качается. Большая, серая. Я ударил рукой, закричал. Взлетела и села на шкап. Зажег свет - нетопырь. Взял палку - выгнал одного, другой висит у окна. Спать не дают. Черт знает - окон раскрыть нельзя. Противно - серые они какие-то…»
Мариенгоф с беспокойством пишет:
«У Есенина страх - кажется ему, что всякий или его обкрадывает, или хочет обокрасть. Несколько раз на дню проверяет чемоданные запоры. Когда уходит, таинственно шепчет мне на ухо:
- Стереги, Толя!.. В комнату - ни-ни! Никого!.. Знаю я их, с гвоздем в кармане ходят».
Близкие несколько раз пытались уговорить его лечь в санаторий или клинику.
Наседкин вспоминал: «Галя уговорила его отдохнуть в одном подмосковном санатории. Дня четыре она и Екатерина хлопотали в Мосздраве. Наконец, путевка получена, санаторий осмотрен; все хорошо. Но в последний момент Есенин ехать не захотел».
Возможно, у Есенина не было паранойи, а были основания бояться преследования. Во второй половине 1920-х году начались аресты крестьянствующих поэтов. По обвинению в заговоре расстреляли А.Ганина, с которым Есенин дружил, они вместе плавали на Соловки, они вместе ухаживали за Зинаидой Райх.
Возможно, Есенин бежал на Кавказ, опасаясь ареста. Но это не исключает того, что ему было показано лечение в клинике. Он был болен, и это не просто слова из его стихотворения.
Летом 1925 года была свадьба. Софья Толстая писала матери из Баку: «Вот странная у меня жизнь сейчас - все зависит от одного единственного - пьет ли Сергей. Если он пьет - я в таком ужасе и горе, что места себе не нахожу. И все так черно кругом. Потому что знаю, что он погибнет. А когда он не пьет, то я так счастлива, что дух перехватывает».
Возвращение из Баку было из разряда «в ужасе и горе». Есенин подрался в поезде с неким А.Рогой, тот подал в суд, а если верить Наседкину «Больше всего Есенин боялся... милиции и суда».
Тут Кате и удалось уговорить брата согласиться на госпитализацию в клинике Корсакова, главным врачом тогда был Ганнушкин, и, благодаря ему, при больнице был организован санаторий. Скорее всего, просто несколько палат считались санаторными, двери не запирали, но пригляд и уход были. Туда и уговорили лечь Есенина.
В карточке написали «белая горячка, галлюцинации». Врач определил «ярко выраженную меланхолию». По нашему говоря, депрессия.
Конечно, с одной стороны это спасало Есенина от ареста. Ганнушкин выдал ему справку: «Больной С.А.Есенин находится на излечении в психиатрической клинике с 26 ноября с/г по настоящее время, по состоянию своего здоровья не может быть допрошен в суде».
Но болезнь-то была, да и обстановка клиники удручала:
И вот: синенький глазок в потолке. Узкая кровать с серым одеяльцем. Теплые стены. И почти спокойные руки, брови, рот.
Есенин говорит:
- Мне очень здесь хорошо... только немного раздражает, что день и ночь горит синенькая лампочка... знаешь, заворачиваюсь по уши в одеяло... лезу головой под подушку... и еще - не позволяют закрывать дверь... все боятся, что покончу самоубийством.
По коридору прошла очень красивая девушка. Голубые, большие глаза и необычайные волосы, золотые, как мед.
- Здесь все хотят умереть... эта Офелия вешалась на своих волосах.
Потом Есенин повел в приемный зал. Показывал цепи и кандалы, в которые некогда заковывали больных; рисунки, вышивки и крашеную скульптуру из воска и хлебного мякиша.
- Смотри, картина Врубеля... он тоже был здесь...
(А.Мариенгоф)
И каждый день приходила его Софья Андреевна.
27 ноября. Пятница. В 1 ч<ас> у Сергея.
28 ноября. Суббота. В 4 ч<аса> у Сергея.
29 ноября. Воскресенье. У Сергея с Катей, Шурой и Наседкиным.
30 ноября. Понедельник. В 1 ч<ас> У Сергея. У доктора. В 4 ч<аса> у Сергея.
1 декабря. Вторник. У Сергея. Трудный день.
2 декабря. Среда. 1-й разговор о расхождении.
3 декабря. Четверг. Радимов у Сергея.
4 декабря. Пятница. У Сергея
5 декабря. Суббота. У Сергея. Мир опять.
11 декабря. Пятница. У Сергея.
14 декабря. Понедельник. Сергей у нас.
18 декабря. Пятница. К Сергею.
19 декабря. Суббота. Сергей у нас.
Она не была красавицей, она не была любима. Она просто хотела немножко побыть бабушкой, побыть рядом с писателем. Не осталась с Пильняком, ушла к Есенину. Конечно, хотелось вот так.
Так не получилось. Но благодаря ее стараниям, ее скрупулезным записям осталось много рукописей, которые вошли в Собрание Сочинений. Привычная в семье работа с «наследием» спасла многое из того, что разбросал по Москве и Питеру Есенин. Да, была еще Бениславская, но она была не единственная.
Есенин сбежал из клиники на 25 день, ушел от жены. Он просто пришел домой за чемоданом, и уехал в Ленинград, ото всех уехал, навсегда уехал. И даже неважно как он умер, важно, что жилось ему этот последний год очень плохо и страшно, и тоскливо.
А еще были стихи. Зимние. Много. Что виделось за окном, что помнилось, то и писалось:
Любить лишь можно только раз.
Вот оттого ты мне чужая,
Что липы тщетно манят нас,
В сугробы ноги погружая.
Ведь знаю я и знаешь ты,
Что в этот отсвет лунный, синий
На этих липах не цветы -
На этих липах снег да иней.
Липы в них те самые, которые помнила другая Софья Андреевна, те липы вдоль которых гуляли Лев Толстой и Сергей Корсаков, беседуя, размышляя.
Буря воет, буря злится,
Из-за туч луна, как птица,
Проскользнуть крылом стремится,
Освещая рыхлый снег…
Эти строчки помнят друзья. Строчки были, а стихотворения не было. Есенин увез рукописи, и они пропали... У него было 25 относительно спокойных дней, окно, сад за окном.
А знаете, в саду очень много кленов, и перед входом кленовая аллея. «Клен ты мой опавший» Есенин тоже написал здесь. Грустно ему было, одиноко. Тяжелая штука эта самая депрессия.
Сегодня 10 октября - день психического здоровья. Этот день психические больные считают своим. У нас в центре всегда был концерт, который они готовили своими силами.
Итак...
"Теперь я буду писать о зиме..."
Есенин из разговора с Наседкиным
Не прошло и ста лет с тех пор, как Софья Андреевна Толстая уехала в Ясную Поляну и покинула уютную и не очень любимую усадьбу в Хамовниках. А уже в 1925 году у соседних с усадьбой ворот клиники оказалась ее внучка - Софья Андреевна Толстая-Есенина.
Софья Андреевна Толстая - последняя жена Сергея Есенина. В перекидном дневнике за 1925 год, который лежал у нее на столе, есть запись: «26 ноября. Четверг. Сергей лег в клинику. В 4 ч<аса> у него». С тех пор «У него», «у Сергея» продолжается на каждом листочке календаря.
Лечь в клинику было непростым решением для поэта, и ему предшествовало множество событий. Друзья, вспоминавшие последний есенинский год, описывали тяжелое душевное состояние, которое часто овладевало Есениным: страх смерти, слежки, галлюцинации.
Муж Кати (сестры Есенина), Василий Наседкин вспоминал: «Пьяный, Есенин стал невозможно тяжел. От одного стакана вина он уже хмелел и начинал «расходиться». Бывали жуткие картины. Тогда жена его Софья Андреевна и сестра Екатерина не спали по целым ночам. Однажды я был свидетелем его бредового состояния. У Есенина начинались галлюцинации».
на этой фотографии стоят А.Сахаров, Шура - младшая сестра Есенина, Василий Наседкин и Есенин, сидят Катя и Соня.
Чтобы получился парный портрет Есенина и Толстой, его вырезают из этой фотографии.
Поэт Николай Тихонов, встретивший Есенина в Тифлисе, вспоминал: «Гуртовщики за соседним столом чокнулись и разбили стаканы. Осколки стекла, зазвенев, упали к ногам Сергея. И вдруг лицо его переменилось. Он прервал стихи и замолчал. Потом сказал как бы нехотя:
- Ты не знаешь, я не могу спать по ночам. Раскроешь окно на ночь - влетают какие-то птицы. Я сначала испугался. Просыпаюсь - сидит на спинке кровати и качается. Большая, серая. Я ударил рукой, закричал. Взлетела и села на шкап. Зажег свет - нетопырь. Взял палку - выгнал одного, другой висит у окна. Спать не дают. Черт знает - окон раскрыть нельзя. Противно - серые они какие-то…»
Мариенгоф с беспокойством пишет:
«У Есенина страх - кажется ему, что всякий или его обкрадывает, или хочет обокрасть. Несколько раз на дню проверяет чемоданные запоры. Когда уходит, таинственно шепчет мне на ухо:
- Стереги, Толя!.. В комнату - ни-ни! Никого!.. Знаю я их, с гвоздем в кармане ходят».
Близкие несколько раз пытались уговорить его лечь в санаторий или клинику.
Наседкин вспоминал: «Галя уговорила его отдохнуть в одном подмосковном санатории. Дня четыре она и Екатерина хлопотали в Мосздраве. Наконец, путевка получена, санаторий осмотрен; все хорошо. Но в последний момент Есенин ехать не захотел».
Возможно, у Есенина не было паранойи, а были основания бояться преследования. Во второй половине 1920-х году начались аресты крестьянствующих поэтов. По обвинению в заговоре расстреляли А.Ганина, с которым Есенин дружил, они вместе плавали на Соловки, они вместе ухаживали за Зинаидой Райх.
Возможно, Есенин бежал на Кавказ, опасаясь ареста. Но это не исключает того, что ему было показано лечение в клинике. Он был болен, и это не просто слова из его стихотворения.
Летом 1925 года была свадьба. Софья Толстая писала матери из Баку: «Вот странная у меня жизнь сейчас - все зависит от одного единственного - пьет ли Сергей. Если он пьет - я в таком ужасе и горе, что места себе не нахожу. И все так черно кругом. Потому что знаю, что он погибнет. А когда он не пьет, то я так счастлива, что дух перехватывает».
Возвращение из Баку было из разряда «в ужасе и горе». Есенин подрался в поезде с неким А.Рогой, тот подал в суд, а если верить Наседкину «Больше всего Есенин боялся... милиции и суда».
Тут Кате и удалось уговорить брата согласиться на госпитализацию в клинике Корсакова, главным врачом тогда был Ганнушкин, и, благодаря ему, при больнице был организован санаторий. Скорее всего, просто несколько палат считались санаторными, двери не запирали, но пригляд и уход были. Туда и уговорили лечь Есенина.
В карточке написали «белая горячка, галлюцинации». Врач определил «ярко выраженную меланхолию». По нашему говоря, депрессия.
Конечно, с одной стороны это спасало Есенина от ареста. Ганнушкин выдал ему справку: «Больной С.А.Есенин находится на излечении в психиатрической клинике с 26 ноября с/г по настоящее время, по состоянию своего здоровья не может быть допрошен в суде».
Но болезнь-то была, да и обстановка клиники удручала:
И вот: синенький глазок в потолке. Узкая кровать с серым одеяльцем. Теплые стены. И почти спокойные руки, брови, рот.
Есенин говорит:
- Мне очень здесь хорошо... только немного раздражает, что день и ночь горит синенькая лампочка... знаешь, заворачиваюсь по уши в одеяло... лезу головой под подушку... и еще - не позволяют закрывать дверь... все боятся, что покончу самоубийством.
По коридору прошла очень красивая девушка. Голубые, большие глаза и необычайные волосы, золотые, как мед.
- Здесь все хотят умереть... эта Офелия вешалась на своих волосах.
Потом Есенин повел в приемный зал. Показывал цепи и кандалы, в которые некогда заковывали больных; рисунки, вышивки и крашеную скульптуру из воска и хлебного мякиша.
- Смотри, картина Врубеля... он тоже был здесь...
(А.Мариенгоф)
И каждый день приходила его Софья Андреевна.
27 ноября. Пятница. В 1 ч<ас> у Сергея.
28 ноября. Суббота. В 4 ч<аса> у Сергея.
29 ноября. Воскресенье. У Сергея с Катей, Шурой и Наседкиным.
30 ноября. Понедельник. В 1 ч<ас> У Сергея. У доктора. В 4 ч<аса> у Сергея.
1 декабря. Вторник. У Сергея. Трудный день.
2 декабря. Среда. 1-й разговор о расхождении.
3 декабря. Четверг. Радимов у Сергея.
4 декабря. Пятница. У Сергея
5 декабря. Суббота. У Сергея. Мир опять.
11 декабря. Пятница. У Сергея.
14 декабря. Понедельник. Сергей у нас.
18 декабря. Пятница. К Сергею.
19 декабря. Суббота. Сергей у нас.
Она не была красавицей, она не была любима. Она просто хотела немножко побыть бабушкой, побыть рядом с писателем. Не осталась с Пильняком, ушла к Есенину. Конечно, хотелось вот так.
Так не получилось. Но благодаря ее стараниям, ее скрупулезным записям осталось много рукописей, которые вошли в Собрание Сочинений. Привычная в семье работа с «наследием» спасла многое из того, что разбросал по Москве и Питеру Есенин. Да, была еще Бениславская, но она была не единственная.
Есенин сбежал из клиники на 25 день, ушел от жены. Он просто пришел домой за чемоданом, и уехал в Ленинград, ото всех уехал, навсегда уехал. И даже неважно как он умер, важно, что жилось ему этот последний год очень плохо и страшно, и тоскливо.
А еще были стихи. Зимние. Много. Что виделось за окном, что помнилось, то и писалось:
Любить лишь можно только раз.
Вот оттого ты мне чужая,
Что липы тщетно манят нас,
В сугробы ноги погружая.
Ведь знаю я и знаешь ты,
Что в этот отсвет лунный, синий
На этих липах не цветы -
На этих липах снег да иней.
Липы в них те самые, которые помнила другая Софья Андреевна, те липы вдоль которых гуляли Лев Толстой и Сергей Корсаков, беседуя, размышляя.
Буря воет, буря злится,
Из-за туч луна, как птица,
Проскользнуть крылом стремится,
Освещая рыхлый снег…
Эти строчки помнят друзья. Строчки были, а стихотворения не было. Есенин увез рукописи, и они пропали... У него было 25 относительно спокойных дней, окно, сад за окном.
А знаете, в саду очень много кленов, и перед входом кленовая аллея. «Клен ты мой опавший» Есенин тоже написал здесь. Грустно ему было, одиноко. Тяжелая штука эта самая депрессия.
Click to view