Перечитывая "Гостиницу..."
Я все думала, думала и не могла понять, что же меня так покоробило в четвертом номере имажинистского журнала "Гостиница...", и почему он стал последним. Вот теперь поняла. Ответ кроется на последней странице, в традиционной критической статье раздела "И в хвост и в гриву". Читаем первый абзац:
Расположены в алфавитном порядке, без указания группировок, Правильно, ибо стихотворная горячка идет на убыль, и недалеко то время, когда поэтическая мука будет просеяна сквозь решето и сито; осеи будут отброшены; остнется нежнейшая мучица; у Апполона округлится брюшко...
Вот оно: убийство. 1924 год. Весна. В 1922 году после суда над эсерами те, кого не убили, уехали в Европу. Уехала Цветаева. Убит Гумилев. Умер Блок. В 1924 году по обвинению в заговоре убиты поэты и художники. Среди них друзья Есенина и Мариенгофа: Ганин, братья Чекрыгины. В антологии, которую выпустил Союз Поэтов, литераторы расставлены в алфавитном порядке: все равны, никто не выделяется, не высовывается, все "скованы одной цепью". Посажены на эту цепь. Грузинов прав, поэтическая мука просеяна сквозь решето. В первой антологии еще есть бывшие бунтари и искатели, но их будет становится все меньше и меньше от антологии к антологии. Тех, кто царапал своим талантом умы и души будут отсеины и отброшены. Маяковский, Есенин... К 1930-му в мешке антологий будет одна безвкусная мука, от которой у Апполона не то что, "округлится брюшко", у него просто будет настоящее вздутие живота. А литература будет ждать 60-х, когда словам опять попытаются придать смысл, и не будут бояться использовать их по назначению.
Грузинов думает, что "представители некоторых литературных групп, не попавшие в книгу случайно" попадут в следующую. Но нет, они не случайно были отсеяны, и в советской литературе им уже не быть. "Поверьте: у меня на глазах слезы", - пишет Грузинов. И он еще даже не понимает, что он оплакивает русскую литературу, которой остались считанные 6 лет, а потом Шкловский поставит свой "Памятник одной научной ошибке", похоронив под ним Русскую формальную школу, и нам останется только вспоминать о литературных поисках и открытиях (а о многих мы даже не будем знать). Литература и даже сам русский язык будут погребены под грудой штампов, лозунгов и обезличенных трафаретных фраз, порожденных страхом и желанием выжить, а они плохие советчики для творчества.
Мы ездим за границу и слышим в Париже русскую речь детей первых эмигрантов - они говорят "языком Тургенева" - говорим мы. Нет, они просто говорят по-русски, их не заставляли читать социалистический реализм, и поэтому их слова несут тот же смысл, что и до его появления. Они расставлены в правильном порядке и не призваны скрывать правду под шелухой штампов.
Расположены в алфавитном порядке, без указания группировок, Правильно, ибо стихотворная горячка идет на убыль, и недалеко то время, когда поэтическая мука будет просеяна сквозь решето и сито; осеи будут отброшены; остнется нежнейшая мучица; у Апполона округлится брюшко...
Вот оно: убийство. 1924 год. Весна. В 1922 году после суда над эсерами те, кого не убили, уехали в Европу. Уехала Цветаева. Убит Гумилев. Умер Блок. В 1924 году по обвинению в заговоре убиты поэты и художники. Среди них друзья Есенина и Мариенгофа: Ганин, братья Чекрыгины. В антологии, которую выпустил Союз Поэтов, литераторы расставлены в алфавитном порядке: все равны, никто не выделяется, не высовывается, все "скованы одной цепью". Посажены на эту цепь. Грузинов прав, поэтическая мука просеяна сквозь решето. В первой антологии еще есть бывшие бунтари и искатели, но их будет становится все меньше и меньше от антологии к антологии. Тех, кто царапал своим талантом умы и души будут отсеины и отброшены. Маяковский, Есенин... К 1930-му в мешке антологий будет одна безвкусная мука, от которой у Апполона не то что, "округлится брюшко", у него просто будет настоящее вздутие живота. А литература будет ждать 60-х, когда словам опять попытаются придать смысл, и не будут бояться использовать их по назначению.
Грузинов думает, что "представители некоторых литературных групп, не попавшие в книгу случайно" попадут в следующую. Но нет, они не случайно были отсеяны, и в советской литературе им уже не быть. "Поверьте: у меня на глазах слезы", - пишет Грузинов. И он еще даже не понимает, что он оплакивает русскую литературу, которой остались считанные 6 лет, а потом Шкловский поставит свой "Памятник одной научной ошибке", похоронив под ним Русскую формальную школу, и нам останется только вспоминать о литературных поисках и открытиях (а о многих мы даже не будем знать). Литература и даже сам русский язык будут погребены под грудой штампов, лозунгов и обезличенных трафаретных фраз, порожденных страхом и желанием выжить, а они плохие советчики для творчества.
Мы ездим за границу и слышим в Париже русскую речь детей первых эмигрантов - они говорят "языком Тургенева" - говорим мы. Нет, они просто говорят по-русски, их не заставляли читать социалистический реализм, и поэтому их слова несут тот же смысл, что и до его появления. Они расставлены в правильном порядке и не призваны скрывать правду под шелухой штампов.