"Колыбель славы" на Тверской
ПЁТР ИВАНОВИЧ СУББОТИН-ПЕРМЯК СЫН КОМИ- НАРОДА, ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ЗЕМНОГО ШАРА И ПЕРВЫЙ ЭТНОФУТУРИСТ Проект оформления Москвы 1919
Ну что ж, продолжим. После закрытия "Кафе поэтов" в Настасьинском переулке Василий Каменский открыл другое кафе поэтов, которое называлось "Домино" и располагалось на Тверской в доме 18 "по старому стилю", то есть где-то на углу с Камергерским переулком. Об этом кафе сохранилось гораздо больше воспоминаний, да и просуществовало оно дольше. 1918-1920-е - был, по словам Шершеневича, "кафейный" период русской поэзии, когда денег на печать стихов не хватало, а поэтов и гениев было пол-Москвы. "Голос победил орфографию."
Для иллюстрации тогдашнего поэтического хулиганства приведу в пример поэму В.Каменского "Бани"
"В Москве поэты, художники, режиссеры и критики дрались за свою веру в искусство с фанатизмом первых крестоносцев", - так вспоминает об этом времени Мариенгоф. Турниры проходили в кафе, в консерватории, в Колонном зале Благородного собрания, бывшего, и на площадках театров, когда спектаклей не было.
В 1918 году в Москве возник Всероссийский Союз поэтов. Скорее всего он вырос из первого кафе поэтов и не без участия Луначарского. Председателем Союза был все тот же Вася Каменский - душа, мотор и всеобщий любимец.
Портрет песнебойца футуриста Василия Каменского - Давид Бурлюк
"Каменский так любит солнце, что даже стал пилотом, чтоб быть ближе к солнцу, и это любимое солнце пролило в галаз своего обожателя несклолько капель золотой влаги. Глаза Каменского - с золотым обрезом. Стихи его тоже с золотой каймой." (В.Шершеневич)
И конечно же первым делом союз организовал себе кафе. Кафе и раньше называлось "Домино", название оставили, сменили только вывеску и интерьер. Про это место ходили шуточки:
Можно славно развлекаться
В доме № 18.
Многие продолжали называть его просто Кафе поэтов, от этого и возникла путаница с адресами, кто-то называл его СОПО - союз поэтов, или просто "Сопатка".
Кафе поэтов "Домино" было такое же яркое и запоминающееся, как и Кафе футуристов в Настасьинском. Не обошлось без иронии судьбы, о которой писал Анатолий Мариенгоф: "Я заметил, что чувством иронии иногда обладает и загадочный рок. Тот самый загадочный рок, с которым каждый из нас вынужден считаться, хотя бы мы и не верили в него. А я говорю это к тому, что над футуристической вывеской "Домино" во весь второй этаж растянулась другая вывеска - чинная и суровая. На ней черными большими буквами по белому фону было написано: "Лечебница для душевнобольных".
Вот он дом, и вывеска с лечебницей видна, а вот "Домино" пока нет.
Но поэтов это немало не смущало.
В кафе было два зала и маленькая комнатка правления.
На этот раз оформлением ведал один художник - Юрий Анненков, автор замечательных портретов своих гениальных современников. "В первом зале кафе он повесил на стену пустую птичью клетку, а рядом с ней - старые черные штаны Василия Каменского".
Иллюстрация Ю.Анненкова к поэме А.Блока "Двенадцать", 1918 год
Стены и плафоны были исписаны цитатами Каменского - масляной краской. "Для эстрады кафе поэтов был изготовлен чрезвычайно яркий занавес. Яркость занавеса обусловливалась взаимодополнительными тонами: он состоял из зеленых и алых полос. На цветных полосах занавеса были прикреплены замысловатые геометрические фигуры. Общее впечатление от занавеса, имевшего весьма важное значение при выступлениях поэтов, было гротескно-футуролубочное. Это же впечатление посетитель получал и от всего прочего декоративного убранства кафе". Столиков в залах было великое множество, на них лежали листы оранжевой бумаги и стекло. Под стекло поэты клали свои рукописи, художники - рисунки, карикатуры, шаржи. Это была своеобразная выставка", - это воспоминания Грузинова. Шершеневич тоже вспоминает штаны Каменского, но пишет, что они были "старые дырявые". Однако поэты все равно беспокоились за "Васины штаны", шел 18 год, время было голодное и холодное. К конце концов штаны действительно пропали. Почему Каменский повесил свои штаны невыяснено, хотя у меня есть идея, что это как-то связано с историей, которую описал Мариенгоф в "Романе без вранья".
Маяковский. Кадр из фильма "Барышня и хулиган", 1918
У Маяковского была гениальная строка: «Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моего». Мариенгоф уверяет, что Шершеневич понятия не имел об этой портновской идее Маяковского, а голос имел "еще более бархатный", поэтому позволил себе написать: «Я сошью себе полосатые штаны из бархата голоса моего». На свою беду Шершеневич был вторым автором этого яркого образа и "стоило только Маяковскому увидеть на трибуне нашего златоуста, как он вставал посреди зала во весь своей немалый рост и зычно объявлял:
- А Шершеневич у меня штаны украл!
Бесстрашный литературный боец, первый из первых в Столице Мира, мгновенно скисал и, умоляюще глядя то на Есенина, то на меня, растерянным шепотом просил под хохот бессердечного зала:
- Толя… Сережа… спасайте!"
Вот они все на Тверском бульваре: Элен Шеришевская, В.ГШершеневич, А.Б.Мариенгоф, С.А.Есенин, И.В.Грузинов
Мариенгоф вспоминает, что Каменский повесил под потолком не только свои штаны, но и сапог. Чего только не сделаешь ради искусства.
Если в Кафе поэтов в Настастьинском и речи не шло о еде, в "Домино" можно было славно и недорого пообедать, а поэтов иногда вообще кормили бесплатно, это если диспут удавался и кафе покрывало расходы за счет посетителей с улицы.. Заведовал делами в кафе некий Нестеренко "мошенник из Сибири, который необычайно зорко следил за всеми веяниями поэтической политики". Шершеневич писал: "Нестеренко был крупен, с мясистым носом и развалкой тайги во всех движениях." Одно удовольствие читать имаженистов, вот где образы-то. Например, Мариенгоф тоже не скупиться, описывая Афанасия Степановича: "толсторожий (ростом с газетный киоск) сибирский шулер и буфетчик". Нестеренко спекулировал дровами, подкупал поставщиков, ненавидел советский строй и презрительно относился к литературе. Поэзию он терпел, так как она сохраняла кафе и давала ему возможность подзаработать. Поэтому Мариенгоф называет его "кормилицей, вынянчившей и выходившей немалую семью скандальных и знаменитых впоследствии поэтов". Нестеренко было заведено строгое правило, во время лекции официантки еду не разносили и посудой не гремели. По этой причине заведующий этим неспокойным хозяйством ненавидел Петра Семеновича Когана - литературного критика и ужасно скучного и долгого докладчика.
Об этой горячей нелюбви к Когану вспоминает и Мариенгоф: "Когда с эстрады кафе профессор Петр Семенович Коган читал двухчасовые доклады о революционной поэзии, убаюкивая бледнолицых барышень в белых из марли фартучках, вихрастых широкоглазых красноармейцев и грустных их дам,- тогда сам Афанасий Степанович Нестеренко подходил к нам и, положив свою львиную лапу на плечо, спрашивал:
- Как вы думаете, товарищ поэт, кто у нас сегодня докладчик?
Мы испуганно глядели в глаза краснорожему нашему господину и произносили чуть слышно:
- Петр Семенович Коган.
Афанасий Степанович после такого неуместного ответа громыхал:
- Не господин Каган-с, а Афанасий Степанович Нестеренко сегодня докладчик, да-с. Из собственного кармана, извольте почувствовать-с, докладывает.
В такие дни нам не полагалось бесплатного ужина".
Справедливости ради надо сказать, что П.С.Коган был большая умница. Историк русской и западноевропейской литературы, критик, переводчик. До революции одна из его основных работ "Очерки по истории западноевропейских литератур" переиздавалась двенадцать раз. После 1917 года стал одним из ведущих марксистских критиков, профессор МГУ, с 1921 г. - президент основанной им же Государственной академии художественных наук.
Не любил Нестеренко и "квартет из трех человек", который заполнял паузы между выступлениями. "Под такой марш хорошо покойников в сортир водить," - шутил он.
Зато любил Есенина: "Цены бы этому парню в тайге не было. Здесь он плохо кончит, разбежаться ему негде!"
Погиб Афанасий Стапанович от руки пролетариата. К нему вломился пьяный водопроводчик и требовал водки, Нестеренко отказал, и как написал потом Шершеневич "водопроводчик двумя выстрелами из револьвера уложил сибирский кедр на месте".
Кроме двух залов в кафе "Домино" была маленькая комнатка с надписью "Президиум ВСП". Иногда комнатка служила ночлежкой для поэтов. Мариенгоф вспоминал, что когда они с Есеныним остались без комнаты, Есенин уешл к Кусикову, а он сам "примостился на диване в кабинете правления "Кафе поэтов". На Тверской, ниже немного Камергерского, помещалась эта "колыбель славы"".
Хотя о чем это я. В 1918 году улица выглядела вот так
Сколько стихов прогромыхало в этой колыбели, сколько шуток. Молодые, шумные Есенин, Маяковский, Мариенгоф, обладатель чудесного девичьего голоса Рюрик Ивнев, солнечный Каменский, переступающий мелкими шажками по сцене Брюсов. Иногда Брюсов устраивал в "Домино" импровизированные лекции. В урну бросали записки с пожеланиями, Брюсов доставал одну, на десять минут уходил и потом "читал двухчасовую лекцию на заданную публикой тему".
Стоял как на портрете Врубеля или опять ходил по сцене маленькими шажками: вперед, назад по диагонали.
Это было самое начало. А потом были двадцатые, Каменского сменил Иван Александрович Аксенов - известный переводчик «елисаветинцев» и Шекспира, один из главарей издательства «Центрифуга», а впоследствии - соратник Мейерхольда и теоретик мейерхольдовской биомеханики. А до этого друг Ахматовой и Гумилева, он был шафером на их свадьбе в 1910 году. В пору руководства кафе Аксенов был "яростно рыжебородый. Огненную бороду свою он сбрил, когда кафе «Домино» было уже закрыто. К сожалению фотографии с бородой нет. Острили, что в пламени Аксеновой бороды, не сгорая, горит кафе.." Тогда в кафе стала заходить Цветаева. Она не причисляла себя ни к одной из школ, заявляя: "Я до всяких школ".
Обеды стали поплоше, но поэту, читающему на эстраде полагался бесплатный, как во времена Нестеренко.
Закрылось кафе в 1925 году.