Культура насилия
А.Я.Флиер
Предлагаемая вниманию читателя небольшая статья, конечно, не претендует на всесторонний анализ этой очень непростой темы. Я ставлю своей целью лишь наметить пути и основные проблемы для будущих капитальных исследований столь актуальной для культурологии темы, почти не изведанной в данной науке до сих пор.
Поскольку насилие является весьма распространенной формой целеориентирован-ной и осмысленной человеческой деятельности, оно, безусловно, относится к перечню форм человеческой культуры. Сразу же оговорюсь, что я понимаю под "насилием", под "культурой" и что в таком случае представляет собой "культура насилия".
Под насилием я понимаю действия, предпринимаемые в отношении человека и общества, но против их воли. В понятие "насилие" включаются в основном шесть видов действий:
- убийство человека или нанесение вреда его физическому и психическому здоро-вью (это может касаться как одного человека, так и большой группы людей);
- отъем, кража, уничтожение или порча имущества (частного или государственного);
- ограничение свободы передвижения и видов деятельности человека;
- принуждение к занятию какой-либо деятельностью и исповеданию какой-либо идеологии против воли человека;
- насильственное изменение политического режима и социально-экономического порядка, господствующих в обществе;
- насильственное изменение этнической, социальной, политической, конфессиональной идентичности человека, осуществляемое против его воли.
Разумеется, это деление имеет сугубо условный характер. В социальной практике, как правило, встречаются события, в которых некоторые из перечисленных деяний со-вершаются одновременно или по цепочке одно влечет за собой другое. К тому же некото-рые виды насилия могут приводить к разным последствиям. Например, сексуальное изна-силование - это принуждение человека к занятию, которым он в данный момент не хочет заниматься, но это же может привести к нанесению вреда его физическому и психическо-му здоровью. Заключение в тюрьме - это ограничение свободы передвижения и общения человека, но одновременно и принуждение его к образу жизни, который не является его добровольным выбором. Изменение политического режима неизбежно ведет к навязыва-нию новой идеологии, разделяемой далеко не всем населением. Ограбление часто невозможно совершить без убийства ограбляемого и т.п.
Понятие "культура", на мой взгляд, означает социальный опыт, обретенный чело-вечеством или отдельным народом на протяжении его истории1, отселектированый и от-рефлексированный в культурных текстах (вербальных и невербальных) - законах, тради-циях, обычаях, нравах, системах ценностей, комплексе знаний о себе и об окружающем мире, учебниках, доминирующих формах социальной организации общества, иерархии статусов и социальных ролей, допустимых технологиях создания чего-либо и атрибутивных чертах продуктов этой деятельности, формах и языках социальной коммуни-кации, преобладающих формах социализации и инкультурации личности (т.е. ее воспитании и образовании), в художественно-образном мировосприятии мира и т.п., короче - всем том, что обобщается в понятиях "образ жизни" и "картина мира" того или иного об-щества и передается от поколения поколению2.
Естественно, что каждый народ обладает своим уникальным социальным опытом и неповторимой исторической судьбой, определяющими своеобразие черт его культуры. Кроме того, разные народы находятся на разных уровнях развития. Сегодня Землю засе-ляют этносы, принадлежащие практически ко всем известным этапам социально-культурного развития от каменного века до постиндустриальной стадии . Поэтому, когда я употребляю слово "культура" вообще, без конкретной этнической или социальной при-вязки, это выражение является условным, в данном случае суммирующим общие элемен-ты социального опыта наиболее развитых народов (т.е. относящихся к индустриальному и постиндустриальному уровням развития) и его культурной элиты (т.е. социальной страты наиболее образованных и культурно эрудированных людей), хотя, по возможности, я ста-раюсь охватить взглядом культуру всего человечества на всю ее историческую глубину.
Таким образом, культура насилия - это тот набор допустимых норм совершения насильственных действий в отношении человека или общества (допустимых самими субъектами, осуществляющими насилие, или властью, по приказу которой они действуют, перечень действий см. в начале статьи) и культурных текстов, регулирующих эти дейст-вия, разрешающих или запрещающих какие-то формы, устанавливающих процедуру ис-полнения насилия и определяющих отношения между самими субъектами насилия, субъектами и объектами, субъектами и обществом, а так же семиотика форм, символизирующих насильственные действия или факт принадлежности человека к соответствующей группировке.
Есть все основания для предположения о том, что свой генезис насилие ведет еще от животных предков человека, многие из которых были хищниками, включая и семейст-во приматов, от которых произошли гоминиды (здесь можно говорить о смешанном пи-щевом рационе, в котором пища животного происхождения дополняла преобладавшую растительную)4. Т.е. насилие поначалу имело трофический (пищевой) характер и осуществлялось только по отношению к представителям других видов, бывших охотничьей добычей. (Кстати, охота - как у людей, так и у животных - почему-то не относится к фор-мам насилия, что представляется нелогичным. Если лев бросается на лань с целью поесть, то и грабитель убивает свою жертву отнюдь не ради познавательных или образовательных интересов).
В ходе антропогенеза, по мнению многих специалистов, смена отсталых видов го-минид более развитыми нередко носила характер планомерного уничтожения их как кон-курентов в борьбе за территорию и ресурсы. Ведь рацион питания и австралопитеков, и питекантропов, и неандертальцев, и кроманьонцев (людей современного вида) был при-мерно одинаков. Трудно сказать что-либо определенное о причинах исчезновения австра-лопитеков и питекантропов. Но, по крайней мере, уход неандертальцев с исторической сцены, как предполагается, был преимущественно насильственным (грубо говоря, их про-сто съели высококультурные Homo sapiens) . Не будем забывать, что одновременно с воз-никновением вида Homo sapiens несколько изменился и рацион питания - в сторону на-ращивания доли пищи животного происхождения . Т.е навыки охотника - убийцы наме-ченной добычи явно получили развитие, вплоть до изобретения технологий затравливания и убиения таких крупных зверей как мамонты, пещерные медведи и пр.
Когда начались столкновения между локальными сообществами самих людей, ска-зать трудно. Очевидно, единичные случаи убийства встреченного чужака имели место всегда (впрочем, как и случаи приема его в свою общину). Вместе с тем расселение верх-непалеолитических общин кроманьонцев было сравнительно редким, и борьба между ни-ми за территорию и ее ресурсы в тот период навряд ли была остроактуальной. Внутриви-довые конфликты, видимо, участились в эпоху мезолита, когда большие родовые коллек-тивы, жившие более или менее оседло, разбились на небольшие группы бродячих охотни-ков, что повышало вероятность их встреч.
Но настоящий перелом в данном вопросе про-изошел уже в эпоху неолита, с переходом к производящему хозяйству и сопутствовавше-му этому быстрому демографическому росту. Людей стало слишком много (по возможно-стям тогдашних технологий добывания пищи), а примерно 10 тыс. лет тому назад ойкуме-на современного расселения людей была уже в основном заполнена . С этого времени факт близкого соседства разных коллективов (племен) и конкуренции между ними (по на-чалу за территорию кормления, а потом уже и политического владения) стал элементом социальной повседневности.
Эта перемена в структуре расселения и существенное увеличение ее плотности от-крыли новую эпоху в истории человечества - эпоху борьбы "за место под солнцем". За-воевательные войны с этот периода стали обычными в практике народов, что и явилось одной из причин возникновения государств - органов управления, насилия и защиты, а также профессиональных или мобилизуемых армий. Создание многонациональных, а в новое время и колониальных империй (так же как и их распад) можно рассматривать как одну из форм этого процесса. Другой формой стал геноцид - полное физическое истреб-ление целых этносов, а также ассимиляция мелких этносов в составе более крупных. Но это были войны преимущественно за территорию и ресурсы (в том числе и человеческие).
Следующий этап начался с возникновением мировых религий, в частности христи-анства и ислама. Появился новый повод для войн - идеологический, борьба за насильст-венное внедрение "нашей" религии и уничтожение местного язычества. Очевидно, пер-вым масштабным событием такого рода стало грандиозное военно-политическое и рели-гиозное завоевание Передней, Средней и Южной Азии, Северной Африки и даже Испании исламским халифатом. Позднее по этому же пути пошел и христианский мир: христианизация большей части Европы Карлом Великим и его потомками, затем крестовые походы, затем колонизация и христианизация Америки и т.п. Надо сказать, что такого же рода столкновением не совместимых культур и социокультурных порядков - нацизма, социализма и либеральной демократии - была и Вторая мировая война, а также ее "мирное" про-должение - "холодная война" второй половины ХХ века. Как мы уже знаем, окончатель-ная победа в этом противостоянии уже на рубеже тысячелетий осталась за либеральной демократией.
Одним из вариантов войн, основанных на культурной несовместимости, являются национально-освободительные (антиколониальные) восстания или, например, современ-ный арабо-израильский конфликт. Впрочем, в войнах идеологического типа скоро про-явился и внутренний аспект - борьба с ересями (столкновения между иконоборцами и иконопочитателями в Византии, альбигойские, а позднее гугенотские войны во Франции и др.). Т.е культурно-идеологическая несовместимость разделяет не только государства, но и разные группы в рамках одного и того же народа, что является источником революций и гражданских войн, о которых речь пойдет ниже.
И, наконец, хронологически третий тип войн: войны за изменение политического режима. Очевидно, только в XVIII веке такие войны стали межгосударственными. Наибо-лее ранний пример: европейские коалиционные войны против Французской революции и режима Бонапарта (напомню, что Франция не была империей, и Наполеон имел парадок-сальный титул императора Французской республики), а так же войны самой Франции в конце XVIII - начале XIX вв. против большинства ее соседей, приводившие к созданию новых государств - аналогов самой Французской республики. Надо сказать, что подобный "экспорт" революции, как и международная интервенция с целью подавления революции, с тех пор стали общепринятой нормой. В XX веке типичные примеры: иностранная интервенция против Советской России сразу после революции, советско-польская война 1920 г. за свержение режима Пилсудского (и советизацию Польши, проигранную нами с самым разгромным счетом, когда в польском плену чуть было не оказались Сталин и Буденный, за что мы ответили такой расправой над польскими военнопленными - и особенно с офи-церами, цветом польской интеллигенции, что никаким нацистам такое и не снилось. По-сле этого мы еще удивляемся, а почему это поляки нас не любят?). Далее революция в Испании, раздел Польши между СССР и Германией в 1939 г., оккупация республик При-балтики, советско-финская война 1940 г. за создание социалистической Финляндии (кото-рую мы тоже позорно проиграли в военном отношении, хотя географически отыграли не-которые территории в Карелии, - а потом поставили виновников этого позора командующими на основных западных фронтах, что и обернулось нам 1941 годом и его миллион-ными жертвами). В первое десятилетие после Второй мировой войны - формирование "красного пояса" вокруг СССР в Европе и на Дальнем Востоке, революция в Китае, а также превращение Германии, Италии, Японии и Южной Кореи в страны либеральной демократии проамериканского типа и войны корейская и франко-вьетнамская. В даль-нейшем - это чехословацкие события 1968 г., американо-вьетнамская и советско-афганская войны, война стран НАТО против Югославии за свержение режима Милошевича, а уже в XXI веке - афганская антиталибская кампания американцев, война США и Велико-британии с режимом Саддама Хусейна в Ираке.
Хочу специально подчеркнуть: советская внешняя политика была менее профес-сиональной, но нравственно вполне адекватной политике западных демократических дер-жав. Так что наши провалы - только в непрофессионализме (не вовремя уничтожили ту когорту интеллигенции, которая была профессионалами во всем), а не в моральной без-нравственности. В этом Запад (после смерти Вильсона - последнего романтика в полити-ке) от нас уже ничем не отличался. Впрочем, то же самое можно сказать и о дипломатии гитлеровской Германии.
Совершенно очевидно, что предшественниками этих войн были социальные рево-люции, а еще раньше - восстания угнетенных классов. Однако до XVIII века это были войны исключительно гражданские и до Французской революции они не преследовали целей смены политического режима. И Нидерландская, и Английская буржуазные рево-люции решали в основном экономические задачи, а к смене режима правления в принципе не стремились (замена короля Карла Стюарта лордом-протектором Оливером Кромвелем, почти не ощущалась как смена режима; в отличие от короля Кромвель практически не был стеснен парламентским контролем, к тому же он оказался человеком, гораздо более жестким и своенравным, чем король). Тем более, это же можно сказать о народных вос-станиях.
До сих пор я не упоминал особый вид насилия - криминальную деятельность, ко-торая по идее осуществляется не государствами, а группировками бандитов и воров, нар-кокартелями, революционными организациями, группами хулиганствующей молодежи, а так же и отдельными гражданами (в их числе, как известно, очень большой процент лю-дей с психическими отклонениями) . В этот перечень следует включить и организованный терроризм, хотя, как известно, он - порождение и ответвление революционной деятельности (известные исключения: израильские зелоты времен римского владычества и средневековые исламские ассассины, тоже преследовавшие в основном политические це-ли). Определить хронологические рамки появления этого типа насилия очень трудно. Су-дя по всему, он был всегда и может быть тоже унаследован нами от животных (в среде приматов случаи откровенно хулиганских акций и агрессивного поведения, явно не пре-следующего никаких утилитарных целей, описаны в социобиологической литературе последних лет) .
Поскольку все описанные примеры и типы насильственных действий являются фактами из социальной практики людей, то согласно законам коллективного существова-ния они должны каким-то образом регулироваться нормами, законами, традициями и про-чими социальными конвенциями, суммирующими социальный опыт данной деятельности, накопленный в истории; т.е. должны базироваться на основаниях определенной профес-сиональной культуры насилия .
Однако мои попытки вывести основные универсальные параметры этой культуры насилия привели меня к заключению, что на самом деле речь идет о двух культурах наси-лия: государственной и криминальной, с весьма различающимися параметрами регуля-тивных установок.
Для культуры насилия, осуществляемой государством с помощью соответствующих силовых структур, характерны следующие черты:
- применение насилия должно быть минимально необходимым;
- собственные потери в живой силе должны сводиться к минимуму;
- противником в этой борьбе являются только вооруженные формирования, оказы-вающие активное сопротивление;
- гражданское население и его имущество должны по возможности не нести ущер-ба от боевых действий или этот ущерб должен быть минимальным;
- беспрекословное подчинение младших приказам старших, которые несут всю от-ветственность за отданные приказы;
- взаимодействие со СМИ предельно ограничено; всю правду о войне знает только высшее военное командование и политическое руководство страны, а для населения это необязательно;
- большинство современных государств являются участниками международных до-говоров, регулирующих судьбу военнопленных, устанавливающие принципы обращения с гражданским населением, разрешающих или запрещающих использование тех или иных видов оружия, запрещающих проявления особой жестокости и т.п., или участниками дву-сторонних соглашений такого же рода.
Но главное это то, что воюющие государства, как правило, придерживаются из-вестной сентенции Бисмарка, гласящей, что после войны все равно наступит мир. И побе-дителю придется жить бок о бок с побежденным. Так стоит ли унижать и ожесточать по-бежденного до такой степени, чтобы мирное время было омрачено бесконечными враж-дебными отношениями с соседом и акциями по типу партизанских ?
Выше сказанное вовсе не означает, что все государства во всех случаях неукосни-тельно придерживались этих принципов (тем более, что эти взгляды наращивались исто-рически). Далеко не всегда соперничающие страны собирались оставить противника в ка-честве самостоятельного субъекта отношений и поэтому дальновидно не стремились слишком ожесточать его. He говоря уже и о том, что в армиях любых стран существуют особые элитные подразделения, на деятельность которых обычные ограничения не рас-пространяются (разумеется, негласно). Но в основном именно эти принципы или культурные установки лежат в основе действий вооруженных сил современных цивилизованных стран.
Следует заметить, что, в отличие от армии, полиция и службы безопасности, фак-тически ведущие гражданскую войну против своего народа (в тоталитарных государствах - против всего, кроме узкого круга приближенной элиты, в демократических - против его криминального компонента), хотя по закону и обязаны придерживаться этих же установ-лений, на практике стараются уклониться от этого. Однако здесь уже многое зависит от того, насколько центральное правительство в состоянии контролировать деятельность собственной полиции и структур безопасности, или, наоборот, это они контролируют пра-вительство, как это было во многих странах с тоталитарными режимами.
Но все-таки культура применения насилия государством в цивилизованном мире в основном подчинена описанным выше принципам.
Необходимо отметить, что помимо войн и прочей деятельности силовых структур государство осуществляет насилие над обществом, и не причиняя кому-либо непосредст-венного вреда по линии угрозы жизни, здоровью или имуществу. Я имею в виду государ-ственную политику и идеологию в целом, которые заставляют людей вести определенные образ жизни и декларировать определенное мировоззрение и политическую лояльность, которые нередко не соответствуют подлинным пожеланиям и взглядам людей. Все это на-вязывается средствами законодательства, идеологии, религии, системы воспитания и об-разования, органами массовой информации и т.п. Более того, и искусство, ангажирован-ное властями и пропагандирующее политически актуальные взгляды и образцы поведе-ния, по существу является таким же средством насилия над психикой и волей людей.
Впрочем, это особая тема, связанная с проблемой разнообразия социальных притя-заний и ценностных ориентаций разных групп (социальных, этнографических, конфес-сиональных и пр.), которые государство пытается свести к единому национальному стан-дарту и использует для этого очень широкий арсенал средств: от грубого насилия, до за-камуфлированного давления на психику. Эта тема требует специального рассмотрения. У нас же речь идет о насилии в его откровенно грубой и вооруженной форме.
Криминальный вариант культуры насилия радикальным образом отличается от го-сударственного варианта. В частности для него характерны такие установки:
- поставленная цель достигается любой ценой и с применением любых доступных средств;
- размеры потерь не имеют значения ни в рядах противника (объекта нападения), ни среди своих, ни тем более среди посторонних прохожих;
- принцип иерархической подчиненности, как правило, действует и здесь, но он до-полняется постоянным соперничеством среди командиров среднего звена, что часто дохо-дит до внутренних конфликтов (в том числе и вооруженных);
- скрытность операции важна только для классических криминальных групп и пар-тизан. Для террористических, революционных, национально-освободительных и тому по-добных организаций требуется максимальное внимание прессы и детальная подробность в публичном освещении наиболее жестоких моментов происходящего. На этом держится весь имидж этих организаций;
- естественно, подобные организации не являются участниками каких-либо между-народных ограничительных соглашений. Для них нет военнопленных, а только заложни-ки, нет гражданского населения, а только свидетели и дополнительные объекты для унич-тожения и т.п.
В основе психологии участников криминального насилия лежит принцип, глася-щий, что, войдя в дело, выйти из него уже нельзя. Мирного времени уже быть не может. Поэтому никто и не думает о том, как жить в это мирное время и как поддерживать нор-мальные отношения с социальным окружением. Отсюда такая изощренная жестокость и безжалостность даже к людям, непричастным к событиям.
Хочу еще раз подчеркнуть, что такого рода культура насилия лишь условно назва-на криминальной. Фактически подобными установками пользуются все террористы, рево-люционеры и партизаны. Более того, государственная полиция и спецслужбы, если позво-ляет обстановка (т.е. мала вероятность разоблачения) тоже ориентируются на эти принци-пы (это уже чисто тактический прием: позволять себе то же, что позволяет противник).
Очень интересным, как мне представляется, было бы исследовать профессиональную культуру палачей. Те материалы на эту тему, которые мне были доступ-ны, в основном относились ко временам Средневековья и были сосредоточены главным образом на принципах, которыми палач должен руководствоваться в своих действиях, и способах, которыми он должен был добиться нужного следствию признания . Материалы позволяют восстановить культуру насилия, применявшегося в ту эпоху в ходе допроса и казни. В основе этой культуры лежало слепое повиновение исполнителя инстанции, ведущей следствие, очень высокое техническое мастерство исполнения своего дела и полное отсутствие каких-либо угрызений совести. Ни о какой жалости к жертвам при этом не могло быть и речи; фактически было запрещено всякое человеческое отношение к истя-заемому. Да и сам палач рассматривался не как человек, а как техническое средство истя-зания и убийства (по типу кнута или топора).
Мемуары бывших нацистских палачей по большому счету повторяют этот же на-бор средневековых установок. Тексты воспоминаний подчеркнуто безлики, эмоционально и интеллектуально выхолощены. Эти люди, как правило, не помнят ни количества жертв, ни мест, ни дат событий. Они даже не считают, что они кого-то убивали. Они выполняли порученную им работу, а за ее последствия пусть отвечает тот, кто это им поручил .
Еще менее доступны материалы советских времен. Во всяком случае, из того, что я читал на эту тему, мне удалось понять, что советская система приведения в исполнение смертных приговоров не стремилась причинить приговоренному особые физические му-ки, но зато на его психике отыгрывалась до конца, доводя человека до полного помеша-тельства от ужаса .
И, наконец, последний вопрос. Есть ли какая-то культура насилия у преступников одиночек? Те материалы, с которыми я знаком, свидетельствуют, что в большинстве сво-ем это шизоидальные типы, ведомые одной идеей-фикс . В этом смысле я вынужден со-гласиться (в основном) с теориями Ламброзо и Фрейда, считавшими преступность одной из форм психической девиации. Естественно, что подобные преступники даже и не слышали о том, что применение насилия может регулироваться какими-то принципами, уста-новками, разрешениями и запретами, о том, что даже у насилия есть своя культура.
Осталось кратко рассмотреть такие культурные аспекты насилия, как его символи-ка и семиотика.
Хорошо известно, что люди добившиеся успеха (в том числе и в насилии), особен-но, если этот успех дался им в тяжелой борьбе, любят отмечать этот успех какими-то сим-волическими акциями. Это может быть водружение своего флага над взятым городом, ос-квернение тела убитого, испражнение в обворованной квартире (но Чапеку), "загул" после успешно проведенного дела, а так же многочисленные памятники, парады и другие юби-лейные мероприятия. Содержательно подобная символика успеха может быть самой раз-нообразной, даже экстравагантной, но любовь людей, причастных к насилию, к самим процедурам их символического отмечания хорошо известна .
К числу форм символизации могут быть причислены многочисленные описания побед в научной и художественной литературе и создание художественных произведений на эту тему в рамках других видов искусств, многочисленные интервью и мемуары участ-ников событий и даже детские игры, имитирующие тут или иную войну. Одной из форм символизации успеха является раздача наград или дележ дивидендов.
Сложнее вопрос с семиотикой насилия, т.е. с языком, обозначающем и описываю-щим случившееся (вплоть до лексики обычною рассказа). Мне представляется, что в мире нет единого универсального семиотического кода для выражения этой темы. Может быть, выделяются только официальные воинские церемонии, которые более или менее одно-типны повсюду. Но уже в вопросах рефлексий военной тематики царит полный разнобой. Даже художественный язык памятников победам резко различается в разных странах и в разные эпохи; совершенно несравнимы мемуары участников (и по целеус-тановкам и по лексике); даже в детских играх в войну у разных народов делается акцент на различных аспектах разыгрываемого. Это ведет к тому, что, например, всякий роман или художест-венный фильм о Второй мировой войне встречает много критики. Просто каждый человек видит все это своими глазами и даже говорит об этом на своем индивидуальном языке.
Меньшим разнообразием отмечается семиотика криминального насилия (по край-ней мере, в нашей стране). Хотя существует множество языковых штампов и даже специ-альный блатной язык этой среды (я не знаю, существуют ли аналоги этому в других на-циональных языках, но, видимо, в каких-то пределах в каждом языке распространена спе-циальная "профессиональная" лексика преступников), а также "тюремная лирика" песен-ного творчества. Это позволяет без особого труда имитировать блатную лексику в книгах, фильмах и иных произведениях на эту тему. То же самое можно сказать и о семиотике по-ведения, нравах, обычаях и т.п. Здесь царит классический "закон джунглей": кто более вооружен и защищен, тот и занимает более привилегированное положение.
Таким образом, в культуре насилия существенно различаются ее государственная и криминальная составляющие: и по "правилам игры", и по символике и даже по семиоти-ке.
К сожалению, в современной России фактически разрушена историческая военная культура и традиция, происходит откровенное сращивание правоохранительных структур с преступностью и полный беспредел в разгуле последней. Т.е. культура насилия утрачи-вает свои традиционные формы и превращается в культурно нерегулируемый пласт соци-ального поведения. Опасность развития этой тенденции очевидна для всех.
Конечно, подобные факты можно встретить не только в России; любая революция или гражданская война в своих насильственных формах культурно нерегулируема; то же можно сказать и о терроризме. Есть основания для утверждения о том, что в течение по-следнего века насилие в целом (в мировом масштабе) начало утрачивать свою специфиче-скую культуру, выработанную веками истории (военной и криминальной), которая хоть как-то регулировала его формы и масштабы. Может быть, на смену прежней вырастет ка-кая-то новая культура насилия или принуждения (трудно сомневаться в том, что социаль-ная потребность в каких-то формах принуждения у человечества будет всегда). А если нет? Если в тенденциях развития форм насилия возобладают социально нерегулируемые начала? Во многих фантастических романах и фильмах о будущем нам демонстрируют именно такой вариант развития событий. Но я боюсь, что при таком сценарии действи-тельность окажется во много раз страшнее, чем это могут вообразить писатели и кинема-тографисты…
Тем хуже для нас.
об авторе:
Флиер Андрей Яковлевич - Создатель и руководитель Высшей школы культурологии.
http://www.countries.ru/library/authors/flier.htm
Предлагаемая вниманию читателя небольшая статья, конечно, не претендует на всесторонний анализ этой очень непростой темы. Я ставлю своей целью лишь наметить пути и основные проблемы для будущих капитальных исследований столь актуальной для культурологии темы, почти не изведанной в данной науке до сих пор.
Поскольку насилие является весьма распространенной формой целеориентирован-ной и осмысленной человеческой деятельности, оно, безусловно, относится к перечню форм человеческой культуры. Сразу же оговорюсь, что я понимаю под "насилием", под "культурой" и что в таком случае представляет собой "культура насилия".
Под насилием я понимаю действия, предпринимаемые в отношении человека и общества, но против их воли. В понятие "насилие" включаются в основном шесть видов действий:
- убийство человека или нанесение вреда его физическому и психическому здоро-вью (это может касаться как одного человека, так и большой группы людей);
- отъем, кража, уничтожение или порча имущества (частного или государственного);
- ограничение свободы передвижения и видов деятельности человека;
- принуждение к занятию какой-либо деятельностью и исповеданию какой-либо идеологии против воли человека;
- насильственное изменение политического режима и социально-экономического порядка, господствующих в обществе;
- насильственное изменение этнической, социальной, политической, конфессиональной идентичности человека, осуществляемое против его воли.
Разумеется, это деление имеет сугубо условный характер. В социальной практике, как правило, встречаются события, в которых некоторые из перечисленных деяний со-вершаются одновременно или по цепочке одно влечет за собой другое. К тому же некото-рые виды насилия могут приводить к разным последствиям. Например, сексуальное изна-силование - это принуждение человека к занятию, которым он в данный момент не хочет заниматься, но это же может привести к нанесению вреда его физическому и психическо-му здоровью. Заключение в тюрьме - это ограничение свободы передвижения и общения человека, но одновременно и принуждение его к образу жизни, который не является его добровольным выбором. Изменение политического режима неизбежно ведет к навязыва-нию новой идеологии, разделяемой далеко не всем населением. Ограбление часто невозможно совершить без убийства ограбляемого и т.п.
Понятие "культура", на мой взгляд, означает социальный опыт, обретенный чело-вечеством или отдельным народом на протяжении его истории1, отселектированый и от-рефлексированный в культурных текстах (вербальных и невербальных) - законах, тради-циях, обычаях, нравах, системах ценностей, комплексе знаний о себе и об окружающем мире, учебниках, доминирующих формах социальной организации общества, иерархии статусов и социальных ролей, допустимых технологиях создания чего-либо и атрибутивных чертах продуктов этой деятельности, формах и языках социальной коммуни-кации, преобладающих формах социализации и инкультурации личности (т.е. ее воспитании и образовании), в художественно-образном мировосприятии мира и т.п., короче - всем том, что обобщается в понятиях "образ жизни" и "картина мира" того или иного об-щества и передается от поколения поколению2.
Естественно, что каждый народ обладает своим уникальным социальным опытом и неповторимой исторической судьбой, определяющими своеобразие черт его культуры. Кроме того, разные народы находятся на разных уровнях развития. Сегодня Землю засе-ляют этносы, принадлежащие практически ко всем известным этапам социально-культурного развития от каменного века до постиндустриальной стадии . Поэтому, когда я употребляю слово "культура" вообще, без конкретной этнической или социальной при-вязки, это выражение является условным, в данном случае суммирующим общие элемен-ты социального опыта наиболее развитых народов (т.е. относящихся к индустриальному и постиндустриальному уровням развития) и его культурной элиты (т.е. социальной страты наиболее образованных и культурно эрудированных людей), хотя, по возможности, я ста-раюсь охватить взглядом культуру всего человечества на всю ее историческую глубину.
Таким образом, культура насилия - это тот набор допустимых норм совершения насильственных действий в отношении человека или общества (допустимых самими субъектами, осуществляющими насилие, или властью, по приказу которой они действуют, перечень действий см. в начале статьи) и культурных текстов, регулирующих эти дейст-вия, разрешающих или запрещающих какие-то формы, устанавливающих процедуру ис-полнения насилия и определяющих отношения между самими субъектами насилия, субъектами и объектами, субъектами и обществом, а так же семиотика форм, символизирующих насильственные действия или факт принадлежности человека к соответствующей группировке.
Есть все основания для предположения о том, что свой генезис насилие ведет еще от животных предков человека, многие из которых были хищниками, включая и семейст-во приматов, от которых произошли гоминиды (здесь можно говорить о смешанном пи-щевом рационе, в котором пища животного происхождения дополняла преобладавшую растительную)4. Т.е. насилие поначалу имело трофический (пищевой) характер и осуществлялось только по отношению к представителям других видов, бывших охотничьей добычей. (Кстати, охота - как у людей, так и у животных - почему-то не относится к фор-мам насилия, что представляется нелогичным. Если лев бросается на лань с целью поесть, то и грабитель убивает свою жертву отнюдь не ради познавательных или образовательных интересов).
В ходе антропогенеза, по мнению многих специалистов, смена отсталых видов го-минид более развитыми нередко носила характер планомерного уничтожения их как кон-курентов в борьбе за территорию и ресурсы. Ведь рацион питания и австралопитеков, и питекантропов, и неандертальцев, и кроманьонцев (людей современного вида) был при-мерно одинаков. Трудно сказать что-либо определенное о причинах исчезновения австра-лопитеков и питекантропов. Но, по крайней мере, уход неандертальцев с исторической сцены, как предполагается, был преимущественно насильственным (грубо говоря, их про-сто съели высококультурные Homo sapiens) . Не будем забывать, что одновременно с воз-никновением вида Homo sapiens несколько изменился и рацион питания - в сторону на-ращивания доли пищи животного происхождения . Т.е навыки охотника - убийцы наме-ченной добычи явно получили развитие, вплоть до изобретения технологий затравливания и убиения таких крупных зверей как мамонты, пещерные медведи и пр.
Когда начались столкновения между локальными сообществами самих людей, ска-зать трудно. Очевидно, единичные случаи убийства встреченного чужака имели место всегда (впрочем, как и случаи приема его в свою общину). Вместе с тем расселение верх-непалеолитических общин кроманьонцев было сравнительно редким, и борьба между ни-ми за территорию и ее ресурсы в тот период навряд ли была остроактуальной. Внутриви-довые конфликты, видимо, участились в эпоху мезолита, когда большие родовые коллек-тивы, жившие более или менее оседло, разбились на небольшие группы бродячих охотни-ков, что повышало вероятность их встреч.
Но настоящий перелом в данном вопросе про-изошел уже в эпоху неолита, с переходом к производящему хозяйству и сопутствовавше-му этому быстрому демографическому росту. Людей стало слишком много (по возможно-стям тогдашних технологий добывания пищи), а примерно 10 тыс. лет тому назад ойкуме-на современного расселения людей была уже в основном заполнена . С этого времени факт близкого соседства разных коллективов (племен) и конкуренции между ними (по на-чалу за территорию кормления, а потом уже и политического владения) стал элементом социальной повседневности.
Эта перемена в структуре расселения и существенное увеличение ее плотности от-крыли новую эпоху в истории человечества - эпоху борьбы "за место под солнцем". За-воевательные войны с этот периода стали обычными в практике народов, что и явилось одной из причин возникновения государств - органов управления, насилия и защиты, а также профессиональных или мобилизуемых армий. Создание многонациональных, а в новое время и колониальных империй (так же как и их распад) можно рассматривать как одну из форм этого процесса. Другой формой стал геноцид - полное физическое истреб-ление целых этносов, а также ассимиляция мелких этносов в составе более крупных. Но это были войны преимущественно за территорию и ресурсы (в том числе и человеческие).
Следующий этап начался с возникновением мировых религий, в частности христи-анства и ислама. Появился новый повод для войн - идеологический, борьба за насильст-венное внедрение "нашей" религии и уничтожение местного язычества. Очевидно, пер-вым масштабным событием такого рода стало грандиозное военно-политическое и рели-гиозное завоевание Передней, Средней и Южной Азии, Северной Африки и даже Испании исламским халифатом. Позднее по этому же пути пошел и христианский мир: христианизация большей части Европы Карлом Великим и его потомками, затем крестовые походы, затем колонизация и христианизация Америки и т.п. Надо сказать, что такого же рода столкновением не совместимых культур и социокультурных порядков - нацизма, социализма и либеральной демократии - была и Вторая мировая война, а также ее "мирное" про-должение - "холодная война" второй половины ХХ века. Как мы уже знаем, окончатель-ная победа в этом противостоянии уже на рубеже тысячелетий осталась за либеральной демократией.
Одним из вариантов войн, основанных на культурной несовместимости, являются национально-освободительные (антиколониальные) восстания или, например, современ-ный арабо-израильский конфликт. Впрочем, в войнах идеологического типа скоро про-явился и внутренний аспект - борьба с ересями (столкновения между иконоборцами и иконопочитателями в Византии, альбигойские, а позднее гугенотские войны во Франции и др.). Т.е культурно-идеологическая несовместимость разделяет не только государства, но и разные группы в рамках одного и того же народа, что является источником революций и гражданских войн, о которых речь пойдет ниже.
И, наконец, хронологически третий тип войн: войны за изменение политического режима. Очевидно, только в XVIII веке такие войны стали межгосударственными. Наибо-лее ранний пример: европейские коалиционные войны против Французской революции и режима Бонапарта (напомню, что Франция не была империей, и Наполеон имел парадок-сальный титул императора Французской республики), а так же войны самой Франции в конце XVIII - начале XIX вв. против большинства ее соседей, приводившие к созданию новых государств - аналогов самой Французской республики. Надо сказать, что подобный "экспорт" революции, как и международная интервенция с целью подавления революции, с тех пор стали общепринятой нормой. В XX веке типичные примеры: иностранная интервенция против Советской России сразу после революции, советско-польская война 1920 г. за свержение режима Пилсудского (и советизацию Польши, проигранную нами с самым разгромным счетом, когда в польском плену чуть было не оказались Сталин и Буденный, за что мы ответили такой расправой над польскими военнопленными - и особенно с офи-церами, цветом польской интеллигенции, что никаким нацистам такое и не снилось. По-сле этого мы еще удивляемся, а почему это поляки нас не любят?). Далее революция в Испании, раздел Польши между СССР и Германией в 1939 г., оккупация республик При-балтики, советско-финская война 1940 г. за создание социалистической Финляндии (кото-рую мы тоже позорно проиграли в военном отношении, хотя географически отыграли не-которые территории в Карелии, - а потом поставили виновников этого позора командующими на основных западных фронтах, что и обернулось нам 1941 годом и его миллион-ными жертвами). В первое десятилетие после Второй мировой войны - формирование "красного пояса" вокруг СССР в Европе и на Дальнем Востоке, революция в Китае, а также превращение Германии, Италии, Японии и Южной Кореи в страны либеральной демократии проамериканского типа и войны корейская и франко-вьетнамская. В даль-нейшем - это чехословацкие события 1968 г., американо-вьетнамская и советско-афганская войны, война стран НАТО против Югославии за свержение режима Милошевича, а уже в XXI веке - афганская антиталибская кампания американцев, война США и Велико-британии с режимом Саддама Хусейна в Ираке.
Хочу специально подчеркнуть: советская внешняя политика была менее профес-сиональной, но нравственно вполне адекватной политике западных демократических дер-жав. Так что наши провалы - только в непрофессионализме (не вовремя уничтожили ту когорту интеллигенции, которая была профессионалами во всем), а не в моральной без-нравственности. В этом Запад (после смерти Вильсона - последнего романтика в полити-ке) от нас уже ничем не отличался. Впрочем, то же самое можно сказать и о дипломатии гитлеровской Германии.
Совершенно очевидно, что предшественниками этих войн были социальные рево-люции, а еще раньше - восстания угнетенных классов. Однако до XVIII века это были войны исключительно гражданские и до Французской революции они не преследовали целей смены политического режима. И Нидерландская, и Английская буржуазные рево-люции решали в основном экономические задачи, а к смене режима правления в принципе не стремились (замена короля Карла Стюарта лордом-протектором Оливером Кромвелем, почти не ощущалась как смена режима; в отличие от короля Кромвель практически не был стеснен парламентским контролем, к тому же он оказался человеком, гораздо более жестким и своенравным, чем король). Тем более, это же можно сказать о народных вос-станиях.
До сих пор я не упоминал особый вид насилия - криминальную деятельность, ко-торая по идее осуществляется не государствами, а группировками бандитов и воров, нар-кокартелями, революционными организациями, группами хулиганствующей молодежи, а так же и отдельными гражданами (в их числе, как известно, очень большой процент лю-дей с психическими отклонениями) . В этот перечень следует включить и организованный терроризм, хотя, как известно, он - порождение и ответвление революционной деятельности (известные исключения: израильские зелоты времен римского владычества и средневековые исламские ассассины, тоже преследовавшие в основном политические це-ли). Определить хронологические рамки появления этого типа насилия очень трудно. Су-дя по всему, он был всегда и может быть тоже унаследован нами от животных (в среде приматов случаи откровенно хулиганских акций и агрессивного поведения, явно не пре-следующего никаких утилитарных целей, описаны в социобиологической литературе последних лет) .
Поскольку все описанные примеры и типы насильственных действий являются фактами из социальной практики людей, то согласно законам коллективного существова-ния они должны каким-то образом регулироваться нормами, законами, традициями и про-чими социальными конвенциями, суммирующими социальный опыт данной деятельности, накопленный в истории; т.е. должны базироваться на основаниях определенной профес-сиональной культуры насилия .
Однако мои попытки вывести основные универсальные параметры этой культуры насилия привели меня к заключению, что на самом деле речь идет о двух культурах наси-лия: государственной и криминальной, с весьма различающимися параметрами регуля-тивных установок.
Для культуры насилия, осуществляемой государством с помощью соответствующих силовых структур, характерны следующие черты:
- применение насилия должно быть минимально необходимым;
- собственные потери в живой силе должны сводиться к минимуму;
- противником в этой борьбе являются только вооруженные формирования, оказы-вающие активное сопротивление;
- гражданское население и его имущество должны по возможности не нести ущер-ба от боевых действий или этот ущерб должен быть минимальным;
- беспрекословное подчинение младших приказам старших, которые несут всю от-ветственность за отданные приказы;
- взаимодействие со СМИ предельно ограничено; всю правду о войне знает только высшее военное командование и политическое руководство страны, а для населения это необязательно;
- большинство современных государств являются участниками международных до-говоров, регулирующих судьбу военнопленных, устанавливающие принципы обращения с гражданским населением, разрешающих или запрещающих использование тех или иных видов оружия, запрещающих проявления особой жестокости и т.п., или участниками дву-сторонних соглашений такого же рода.
Но главное это то, что воюющие государства, как правило, придерживаются из-вестной сентенции Бисмарка, гласящей, что после войны все равно наступит мир. И побе-дителю придется жить бок о бок с побежденным. Так стоит ли унижать и ожесточать по-бежденного до такой степени, чтобы мирное время было омрачено бесконечными враж-дебными отношениями с соседом и акциями по типу партизанских ?
Выше сказанное вовсе не означает, что все государства во всех случаях неукосни-тельно придерживались этих принципов (тем более, что эти взгляды наращивались исто-рически). Далеко не всегда соперничающие страны собирались оставить противника в ка-честве самостоятельного субъекта отношений и поэтому дальновидно не стремились слишком ожесточать его. He говоря уже и о том, что в армиях любых стран существуют особые элитные подразделения, на деятельность которых обычные ограничения не рас-пространяются (разумеется, негласно). Но в основном именно эти принципы или культурные установки лежат в основе действий вооруженных сил современных цивилизованных стран.
Следует заметить, что, в отличие от армии, полиция и службы безопасности, фак-тически ведущие гражданскую войну против своего народа (в тоталитарных государствах - против всего, кроме узкого круга приближенной элиты, в демократических - против его криминального компонента), хотя по закону и обязаны придерживаться этих же установ-лений, на практике стараются уклониться от этого. Однако здесь уже многое зависит от того, насколько центральное правительство в состоянии контролировать деятельность собственной полиции и структур безопасности, или, наоборот, это они контролируют пра-вительство, как это было во многих странах с тоталитарными режимами.
Но все-таки культура применения насилия государством в цивилизованном мире в основном подчинена описанным выше принципам.
Необходимо отметить, что помимо войн и прочей деятельности силовых структур государство осуществляет насилие над обществом, и не причиняя кому-либо непосредст-венного вреда по линии угрозы жизни, здоровью или имуществу. Я имею в виду государ-ственную политику и идеологию в целом, которые заставляют людей вести определенные образ жизни и декларировать определенное мировоззрение и политическую лояльность, которые нередко не соответствуют подлинным пожеланиям и взглядам людей. Все это на-вязывается средствами законодательства, идеологии, религии, системы воспитания и об-разования, органами массовой информации и т.п. Более того, и искусство, ангажирован-ное властями и пропагандирующее политически актуальные взгляды и образцы поведе-ния, по существу является таким же средством насилия над психикой и волей людей.
Впрочем, это особая тема, связанная с проблемой разнообразия социальных притя-заний и ценностных ориентаций разных групп (социальных, этнографических, конфес-сиональных и пр.), которые государство пытается свести к единому национальному стан-дарту и использует для этого очень широкий арсенал средств: от грубого насилия, до за-камуфлированного давления на психику. Эта тема требует специального рассмотрения. У нас же речь идет о насилии в его откровенно грубой и вооруженной форме.
Криминальный вариант культуры насилия радикальным образом отличается от го-сударственного варианта. В частности для него характерны такие установки:
- поставленная цель достигается любой ценой и с применением любых доступных средств;
- размеры потерь не имеют значения ни в рядах противника (объекта нападения), ни среди своих, ни тем более среди посторонних прохожих;
- принцип иерархической подчиненности, как правило, действует и здесь, но он до-полняется постоянным соперничеством среди командиров среднего звена, что часто дохо-дит до внутренних конфликтов (в том числе и вооруженных);
- скрытность операции важна только для классических криминальных групп и пар-тизан. Для террористических, революционных, национально-освободительных и тому по-добных организаций требуется максимальное внимание прессы и детальная подробность в публичном освещении наиболее жестоких моментов происходящего. На этом держится весь имидж этих организаций;
- естественно, подобные организации не являются участниками каких-либо между-народных ограничительных соглашений. Для них нет военнопленных, а только заложни-ки, нет гражданского населения, а только свидетели и дополнительные объекты для унич-тожения и т.п.
В основе психологии участников криминального насилия лежит принцип, глася-щий, что, войдя в дело, выйти из него уже нельзя. Мирного времени уже быть не может. Поэтому никто и не думает о том, как жить в это мирное время и как поддерживать нор-мальные отношения с социальным окружением. Отсюда такая изощренная жестокость и безжалостность даже к людям, непричастным к событиям.
Хочу еще раз подчеркнуть, что такого рода культура насилия лишь условно назва-на криминальной. Фактически подобными установками пользуются все террористы, рево-люционеры и партизаны. Более того, государственная полиция и спецслужбы, если позво-ляет обстановка (т.е. мала вероятность разоблачения) тоже ориентируются на эти принци-пы (это уже чисто тактический прием: позволять себе то же, что позволяет противник).
Очень интересным, как мне представляется, было бы исследовать профессиональную культуру палачей. Те материалы на эту тему, которые мне были доступ-ны, в основном относились ко временам Средневековья и были сосредоточены главным образом на принципах, которыми палач должен руководствоваться в своих действиях, и способах, которыми он должен был добиться нужного следствию признания . Материалы позволяют восстановить культуру насилия, применявшегося в ту эпоху в ходе допроса и казни. В основе этой культуры лежало слепое повиновение исполнителя инстанции, ведущей следствие, очень высокое техническое мастерство исполнения своего дела и полное отсутствие каких-либо угрызений совести. Ни о какой жалости к жертвам при этом не могло быть и речи; фактически было запрещено всякое человеческое отношение к истя-заемому. Да и сам палач рассматривался не как человек, а как техническое средство истя-зания и убийства (по типу кнута или топора).
Мемуары бывших нацистских палачей по большому счету повторяют этот же на-бор средневековых установок. Тексты воспоминаний подчеркнуто безлики, эмоционально и интеллектуально выхолощены. Эти люди, как правило, не помнят ни количества жертв, ни мест, ни дат событий. Они даже не считают, что они кого-то убивали. Они выполняли порученную им работу, а за ее последствия пусть отвечает тот, кто это им поручил .
Еще менее доступны материалы советских времен. Во всяком случае, из того, что я читал на эту тему, мне удалось понять, что советская система приведения в исполнение смертных приговоров не стремилась причинить приговоренному особые физические му-ки, но зато на его психике отыгрывалась до конца, доводя человека до полного помеша-тельства от ужаса .
И, наконец, последний вопрос. Есть ли какая-то культура насилия у преступников одиночек? Те материалы, с которыми я знаком, свидетельствуют, что в большинстве сво-ем это шизоидальные типы, ведомые одной идеей-фикс . В этом смысле я вынужден со-гласиться (в основном) с теориями Ламброзо и Фрейда, считавшими преступность одной из форм психической девиации. Естественно, что подобные преступники даже и не слышали о том, что применение насилия может регулироваться какими-то принципами, уста-новками, разрешениями и запретами, о том, что даже у насилия есть своя культура.
Осталось кратко рассмотреть такие культурные аспекты насилия, как его символи-ка и семиотика.
Хорошо известно, что люди добившиеся успеха (в том числе и в насилии), особен-но, если этот успех дался им в тяжелой борьбе, любят отмечать этот успех какими-то сим-волическими акциями. Это может быть водружение своего флага над взятым городом, ос-квернение тела убитого, испражнение в обворованной квартире (но Чапеку), "загул" после успешно проведенного дела, а так же многочисленные памятники, парады и другие юби-лейные мероприятия. Содержательно подобная символика успеха может быть самой раз-нообразной, даже экстравагантной, но любовь людей, причастных к насилию, к самим процедурам их символического отмечания хорошо известна .
К числу форм символизации могут быть причислены многочисленные описания побед в научной и художественной литературе и создание художественных произведений на эту тему в рамках других видов искусств, многочисленные интервью и мемуары участ-ников событий и даже детские игры, имитирующие тут или иную войну. Одной из форм символизации успеха является раздача наград или дележ дивидендов.
Сложнее вопрос с семиотикой насилия, т.е. с языком, обозначающем и описываю-щим случившееся (вплоть до лексики обычною рассказа). Мне представляется, что в мире нет единого универсального семиотического кода для выражения этой темы. Может быть, выделяются только официальные воинские церемонии, которые более или менее одно-типны повсюду. Но уже в вопросах рефлексий военной тематики царит полный разнобой. Даже художественный язык памятников победам резко различается в разных странах и в разные эпохи; совершенно несравнимы мемуары участников (и по целеус-тановкам и по лексике); даже в детских играх в войну у разных народов делается акцент на различных аспектах разыгрываемого. Это ведет к тому, что, например, всякий роман или художест-венный фильм о Второй мировой войне встречает много критики. Просто каждый человек видит все это своими глазами и даже говорит об этом на своем индивидуальном языке.
Меньшим разнообразием отмечается семиотика криминального насилия (по край-ней мере, в нашей стране). Хотя существует множество языковых штампов и даже специ-альный блатной язык этой среды (я не знаю, существуют ли аналоги этому в других на-циональных языках, но, видимо, в каких-то пределах в каждом языке распространена спе-циальная "профессиональная" лексика преступников), а также "тюремная лирика" песен-ного творчества. Это позволяет без особого труда имитировать блатную лексику в книгах, фильмах и иных произведениях на эту тему. То же самое можно сказать и о семиотике по-ведения, нравах, обычаях и т.п. Здесь царит классический "закон джунглей": кто более вооружен и защищен, тот и занимает более привилегированное положение.
Таким образом, в культуре насилия существенно различаются ее государственная и криминальная составляющие: и по "правилам игры", и по символике и даже по семиоти-ке.
К сожалению, в современной России фактически разрушена историческая военная культура и традиция, происходит откровенное сращивание правоохранительных структур с преступностью и полный беспредел в разгуле последней. Т.е. культура насилия утрачи-вает свои традиционные формы и превращается в культурно нерегулируемый пласт соци-ального поведения. Опасность развития этой тенденции очевидна для всех.
Конечно, подобные факты можно встретить не только в России; любая революция или гражданская война в своих насильственных формах культурно нерегулируема; то же можно сказать и о терроризме. Есть основания для утверждения о том, что в течение по-следнего века насилие в целом (в мировом масштабе) начало утрачивать свою специфиче-скую культуру, выработанную веками истории (военной и криминальной), которая хоть как-то регулировала его формы и масштабы. Может быть, на смену прежней вырастет ка-кая-то новая культура насилия или принуждения (трудно сомневаться в том, что социаль-ная потребность в каких-то формах принуждения у человечества будет всегда). А если нет? Если в тенденциях развития форм насилия возобладают социально нерегулируемые начала? Во многих фантастических романах и фильмах о будущем нам демонстрируют именно такой вариант развития событий. Но я боюсь, что при таком сценарии действи-тельность окажется во много раз страшнее, чем это могут вообразить писатели и кинема-тографисты…
Тем хуже для нас.
об авторе:
Флиер Андрей Яковлевич - Создатель и руководитель Высшей школы культурологии.
http://www.countries.ru/library/authors/flier.htm