Элла Шольц (m-lle Kolombina). Николай Гриценко. Загадка Гения. 4/1
Глава 4. Зенит
Вахтангов говорил, что "я - аристократ в искусстве". Он плебейства в искусстве не терпел. Можешь играть все что угодно, но ты аристократ, потому что ты избран и ты один. А у Николая Олимпиевича был колоссальный диапазон: он умел играть роли очень простых людей и умел играть интеллигентов, аристократов. Он замечательно играл интеллигентов, причем самое смешное, что Николай Олимпиевич никогда не принадлежал к интеллектуалам. Он принадлежал к тому редкому числу актеров, которые не в книжках ищут истину театра и, может быть, даже не в жизни. Михаил Чехов говорил: "Мне иногда не надо выходить из комнаты, чтобы на меня накатило, нашло, пришло наитие, и я увидел своего Гамлета. Мое дело быть в таком совершенстве подготовки, чтобы я к любому увиденному, к этому миражу, к этому видению, к этому наитию был готов подойти так близко, что я мог с ним слиться". Николай Олимпиевич умел это делать. Диапазон его был не определим.
Вера Максимова, театральный критик
Когда в 2003-м году на российские экраны вышла многосерийная экранизация «Идиота», снятая Владимиром Бортко, велось много споров вокруг исполнителя главной роли - Евгения Миронова. Часть критики рассыпалась в похвалах, другая замечала, что Мышкин Миронова ощутимо проигрывает образу, созданному Ю. Яковлевым в фильме Ивана Пырьева. Сам Юрий Васильевич признавался, что всегда немного завидовал Иннокентию Смоктуновскому, который сыграл ту же роль на подмостках БДТ. Манера игры Миронова, безусловно, ближе к Смоктуновскому, нежели к Яковлеву. Существует, как известно, два рода актёров: актёры, идущие в своих ролях от себя, выражающие себя, и актёры, перевоплощающиеся в своих героев, растворяющиеся в них. На наш взгляд, последнее является высшей мерой искусства, но и среди актёров, и среди критики нет на этот счёт единого мнения.
О Мышкине Смоктуновского ходят легенды. Спектакль БДТ стал в период Оттепели настоящим откровением. Многие считают образ, созданный Иннокентием Михайловичем, эталонным. Мышкина Яковлева зритель может довольно часто видеть на экране, сравнивать, оценивать. Но среди споров о том, чей же Мышкин лучше, большинство критиков забыло об актёре, воплотившем этот сложнейший образ чуть раньше Смоктуновского и Яковлева - Николае Гриценко.
«Идиот», инсценировку которого создал Юрий Олеша, в театре Вахтангова был поставлен А.И. Ремизовой в 1958-м году. Признание этого спектакля было нелегким, успех не быстрым. Он был неожиданно условным, внебытовым. Это было серьезное, не поверхностное прочтение романа Достоевского. Со сцены говорилось о предметах сложных, требующих от зрителя трудной душевной работы и понимания. На главную роль был утверждён Гриценко. Настасью Филипповну играла Юлия Борисова (увидев её в этой роли на сцене театра, режиссёр Иван Пырьев тотчас пригласил её в свою экранизацию), Рогожина - Михаил Ульянов, Аглаю - Людмила Целиковская (позже - Валентина Малявина).
Вениамин Смехов вспоминает: «Только что вышел спектакль "Идиот" у вахтанговцев. Ремизова - постановщик, Алексеева - режиссер, Гриценко - князь Мышкин.
- Как он интересно нас всех замучил! - восклицает Елизавета Георгиевна. - Все ползком крадутся поначалу, присматриваются, прислушиваются. А Николай Олимпиевич на вторую репетицию приходит: "Вот я такого типа заметил..." И вдруг сморщился, съежился - пошел по комнате. Ремизова обрадовалась: "Отлично, это Мышкин! Давайте его сюда". А он: "Нет, а еще вот какого я видел. Кажется, тоже хороший..." И опять удивляет всех совсем новым, но совершенно точным, как будто мы его сами только что видели на Арбате. "Стоп! - кричит Ремизова. - Это готовый князь. Давайте его сюда". А Гриценко назавтра еще трех типов - и все разные, и все, понимаете, годятся! Но за этими зарисовками - бездна труда, отбора, верного глаза... ну, и таланта, конечно же...»
В приведённом эпизоде отчасти приоткрывается тайна того необъятного количества образов, которые создавал Николай Олимпиевич. И вряд ли, как нам представляется, можно согласиться с утверждением Михаила Ульянова, что роли Гриценко «лепил из ничего».
В актёрской среде ходит определение: плохой актёр имеет три штампа, хороший - двадцать три. У Гриценко их было бесчисленное множество, выходя в одной и той же роли на протяжении многих лет, он каждый раз играл её по-разному. «Задумав какую-то форму, образ, характер, мог влезать в него стопроцентно, - свидетельствует Василий Лановой. - Он переставлял себя так, как никто в нашем театре не мог. Он был лицедей №1». Людмила Максакова рассказывает: «Существуют определенные актерские модели, может быть, талантливые, может быть, гениальные - могут быть какие угодно оценки. Но существуют актеры вне этих определений, они как бы не укладываются в наше обычное представление. Мы всегда можем увидеть у актера, даже самого хорошего, какой-то хвостик либо его собственного я, либо предыдущей роли, которую он как-то протащил в следующую. Феномен Гриценко заключался в том, что никогда нельзя было увидеть ничего ни от самого Николая Олимпиевича, ни от предыдущей роли. Это даже не перевоплощение, это преображение, то есть это изменение не столько внутренней структуры, само собой, но это изменение всего - пластики, голоса, жеста, походки, взгляда. Это полное изменение и слияние с тем человеческим типом, который он хотел представить». По свидетельству актрисы, Гриценко «на сцене было подвластно всё. Не было такого, чего НО не мог бы сделать». Вторит в данном случае Максаковой и Михаил Ульянов: «Николай Олимпиевич был по-своему уникален и универсален. Для него нет преград и пределов. Он мог изобразить бесконечное множество различных походок, голосов, акцентов, движений рук, выражений глаз, фигур - его пластика была непревзойденной».
Откуда же черпал актёр материал для создания всё новых и новых образов? Сам Николай Олимпиевич говорил, что «подсматривал» их. Обратимся к воспоминаниям режиссёра Сергея Евлахишвили: «Рассказывали, что Рубен Симонов с некоторым страхом ждал появления Гриценко на репетиции потому, что если другие актеры имели один, реже два варианта роли, то у Гриценко их могло быть десять и более. Как-то я шел вместе с ним по Арбату от театра Вахтангова до Смоленской площади, не знаю, замечал ли это Николай Олимпиевич, во всяком случае разговора мы не прерывали, но в его облике, как в зеркале, отражались идущие навстречу прохожие: кособоконький человек с портфелем, самодовольный чинуша... Создавалось впечатление, что он механически копировал и запоминал заинтересовавшие его типы. Может быть, именно так находил он краски для будущих ролей? Ведь от спектакля к спектаклю даже одного и того же персонажа всякий раз играл по-новому. В самом крошечном эпизоде умудрялся найти удивительно точный образ. Помню, в спектакле театра Вахтангова «День деньской» Николай Олимпиевич должен был изобразить приезжего из глубинки, идущего на аудиенцию к директору крупного завода. Он входит в приемную, на лацкане пиджака ордена, медали. Но как идет? Какой-то неуверенной, странной походкой. Не обратить внимания невозможно. Что такое? Но вот человек при орденах садится ждать и... снимает туфли. Как на ладони многим знакомый образ приехавшего из провинции, одевшего на прием к начальству все лучшее, в том числе и новую обувь, которая невыносимо жмет». Актриса Ирина Бунина, жена Гриценко, вспоминает: «Помню, мы ехали в трамвае. Он мне говорит: «Посмотри вон на ту девушку, которая читает газету в такой холод. Какое у нее выражение лица, когда она читает и одновременно сморкается в перчатку. Запомни это выражение. Ты его сыграешь». «Пожалуй, самым интересным представителем традиции вахтанговской школы могу назвать Николая Олимпиевича Гриценко, - пишет Юрий Яковлев. - Что он вытворял на сцене, как у него работала фантазия! Рассказывали, как на репетиции его спрашивал Рубен Николаевич Симонов: «Николай Олимпиевич, расскажите, что вы думаете о роли?» «Я еще не готов, - отвечал Гриценко, - мне надо подсмотреть персонажа». Где он подглядывал своего персонажа - неизвестно: на улице, в магазине, у знакомых, в театре. Он искал походку, выражение лица, жесты. Лепил образ с натуры. Ничего не выдумывал из головы».
Уникальная копилка срисованных, словно заснятых внутренним фотоаппаратом, людей, которых Николай Олимпиевич умел мгновенно разглядеть до мельчайшей чёрточки, детали, помноженная на не менее уникальный дар преображения, актёрской интуиции, удивительное чутьё, как сделать роль лучше, являлась основой неповторимого таланта Гриценко, его гениальных метаморфоз. Он мог слёту изобразить любого человека. «Как незаконная комета в кругу расчисленных светил…» - эту пушкинскую строчку применил к Николаю Олипиевичу В. Лановой. «Гриценко, был незаконной кометой в нашем актёрском цеху. Его нельзя было никогда предугадать, что он сотворит. Нельзя было никогда угадать, куда его повернёт», - говорит актёр. Коллеги вспоминают, что Николай Олимпиевич был довольно скучным рассказчиком, до того, что в шутку его называли «долгоиграющей пластинкой», но, когда он начинал показывать то, о чём говорил, это становилось высоким искусством, потрясающим мини-спектаклем. «На собраниях говорил путано, долго, невыразительно, - свидетельствует Владимир Этуш. - Но как только начинал показывать, перед нами представал божественный актер».
Сегодня мы имеем возможность оценивать кинематографических Мышкиных. А каков же был Мышкин Гриценко? «Гриценко играл совершенно по-своему. Это был совсем другой Мышкин. Он был какой-то отчаянный…» - вспоминает Л. Максакова. Мы можем судить об этой работе лишь по фрагментам спектакля, которые нам приходилось видеть на экране. Но и они не оставляют сомнения, что образ, созданный Николаем Олимпиевичем, был гениален по глубине и использованной палитре красок. Мышкин Гриценко - поразительный сплав трагического и комического. Актёр не боялся выводить своего героя в смешном свете, добиваясь при этом потрясающей достоверности. Смешная (если можно назвать её смешной) наивность не от мира сего придавала трагическому образу Мышкина в обрисовке Гриценко необыкновенную привлекательность. В ряде сцен он трогает до слёз. Из зала трудно было разглядеть мимику, глаза, но это сохранили нам фотографии и видеозаписи. С них на нас смотрят глаза Льва Николаевича Мышкина…
«В «Идиоте» я видел совершенно безумные глаза этого человека. Безумные, как нельзя было сыграть. Это надо было почувствовать. У меня холодок был по спине, когда этот человек уже в другом мире, выключен из этого света», - вспоминал Михаил Ульянов. Потрясает финальная сцена спектакля. Безумия убийцы Рогожина, безумия несчастного князя Мышкина. Кажется, что нервная дрожь сотрясает всего его, а лицо искажено страдальческой, смертельно испуганной, болезненной гримасой. Гримасой безумия. И расширенные глаза, как-то странно косящие, полны этим безумием, и от их взгляда, на самом деле, бросает в дрожь, замирает душа. И обрывается сердца от финального вскрика: «Сейчас, доктор, сейчас. Доктор, как страшно в этом мире! Как страшно…» Боль, страх, мольба была в этом вскрике. И словно бы укор всем. Всему холодному и безразличному к чужому страданию миру. «Его герой был человеком «без кожи», с абсолютно оголенными нервами, с предельно раскрытой душой, бесконечно влюбленный и восприимчивый ко всему», - отмечает Этуш.
Гриценко удалось в совершенстве воплотить сложнейший образ, созданный гением Достоевского. Князь Мышкин - наивный, трогательный, очень светлый и одновременно несчастный человек, большой и больной ребёнок. Владимир Этуш считает, что это одна из немногих ролей (наряду с Протасовым), в которых Николай Олимпиевич шел от себя. Может быть, это утверждение справедливо. «Он был до конца дней абсолютный ребенок, не только в жизни, но и на сцене, - вспоминает В. Лановой. - Удивительно, что он, даже когда мы собирались в первый раз читать по ролям пьесы, хуже всех читал, не потому что он не умел читать. Это как-то не в его характере. Как только после прочтения у него вырисовывался образ, характер, он в него влезал мгновенно, и уже вышибить его из этого рисунка, из этого характера невозможно было». Большой ребёнок - так говорят о великом актёре многие знавшие его. Существует мнение, что детей нельзя переиграть. Может, отчасти в этом кроется тайна гениальности?..
Сложнейшая роль в театре совпала с ключевой ролью, сыгранной Гриценко в кино. Ровно за год до постановки «Идиота» режиссёр Григорий Рошаль приступил к съёмкам экранизации романа Алексея Толстого «Хождения по мукам». Работа над лентой продолжалась три года. Николай Олимпиевич играл в картине главную роль - белого офицера Рощина. В этой роли ещё ярче проявился громадный диапазон актёра. Романтический гусар и коварный соблазнитель, разведчик и трусливый управляющий, и, вот, наконец, белый офицер, глубоко трагический, исполненный благородства образ. Как и во всякой своей работе, Гриценко в этой роли выкладывался полностью, не экономя ни сил, ни нервной энергии. В театре он играл блаженного князя Мышкина и ещё несколько совершенно противоположных ролей, а на съёмочной площадке создавал образ аристократа, офицера до мозга костей, человека чести, глубоко переживающего крушение своей страны, как собственной жизни, которому не квартиры в Петербурге, не карьеры жалко, а большого человека, которого он потерял в себе вместе с родиной, позор которой для него всего невыносимее.
Что есть русский офицер? Царский офицер? Белый офицер? Белый офицер полковник Туркул в своих воспоминаниях формулировал это так: «В то время как другие наши школы выпускали людей рыхлых, без какой-то внутренней оси, наша военная школа всегда давала людей точных, подобранных, знающих, что можно и чего нельзя, а главное, с верным, никогда не мутившимся чувством России. Это чувство было сознанием постоянной ей службы. Для русских военных служилых людей Россия была не только нагромождением земель и народов, одной шестой суши и прочее, но была для них отечеством духа. Россия была такой необычайной и прекрасной совокупностью духа, духовным строем, таким явлением русского гения в его величии, чести и правде, что для русских военных людей она была Россией-Святыней».
Хотя трилогия А.Н. Толстого была ориентирована на политическую конъюнктуру того времени, и потому не вполне «правильный» герой к концу романа осознаёт свои «ошибки» и встаёт на «верный» путь, тем не менее Рощин стал неким олицетворением русского офицера в советской литературной и киноклассике. Олицетворением живой любви к Родине, чести, мужества. Даже сегодня его монолог «Что для тебя Родина?» не может не волновать.
Рощин в исполнении Гриценко - это и благородный рыцарь, и комок нервов, в который он превращается, видя, как гибнет его мир. Сколько лихорадочности, сколько острейшего страдания в его движениях, глазах, мимике, голосе. Возьмём, к примеру, эпизод первой серии трилогии, когда Рощин приезжает в революционный Петроград, его разговор с Телегиным (Вадим Медведев), его потемневшее лицо, сжатые кулаки и пронзительные, полные отчаяния слова, которые он бросает с надрывом вибрирующим голосом: «Родины у нас с вами больше нет! Есть место, где была наша родина! Великая Россия теперь - навоз под пашню!» И вслед за этим вскриком лицо мгновенно искажается невыразимой болью, Рощин роняет голову на стол и рыдает. Вспомним другой эпизод. Бывший однополчанин и любимая жена убеждают Рощина в том, что он, быть может, не прав в своём категорическом неприятии большевизма. Это воспринимается им, как предательство самых близких людей, и, дрожа от негодования и обиды, он, убегая, выкрикивает Кате, теряя над собой контроль: «Пойдите вы к чёрту с вашей любовью! Найдите себе комиссара!» Известный актёр Сергей Лукьянов, говоря о преимуществах кино в сравнении с театром, говорил: «Я доведу эту мысль поворотом мизинца». Сегодня это умение всё более забывается. Работы Гриценко дают ярчайший образчик преимущества, о котором говорил Лукьянов. В его образах не только каждый жест, каждый взгляд передаёт суть персонажа, его душевное состояние, но каждая мышца лица работает. Абсолютное, полное, до мельчайшей детали перевоплощение.
Не скупился Николай Олимпиевич и на всевозможные находки. Георгий Данелия вспоминает: «Снимали сцену «ранение Рощина». Накануне ночью подморозило, и лужи покрылись коркой льда. Николай Гриценко, который играл белого офицера Рощина, предложил эффектный кадр: Рощина ранят, он падает и лицом разбивает ледяную корку. «Снимайте наверняка, - предупредил Гриценко. - Падать буду только один раз».
Настроились, тщательно все проверили.
- Все готовы? - спросил Рошаль.
- Готовы.
- Камера! Начали!
И Гриценко самоотверженно рухнул лицом в лужу. Разбил он щекой лед или не разбил, никто не увидел, потому что тут же с криком «ой, упал!» в кадр вбежал Ким и стал поднимать Гриценко: «Коля, больно?»
Хорошо, что Гриценко в этой сцене был без сабли, а то разрубил бы Кима на кусочки».
Партнёршей Николай Олимпиевича в картине стала Руфина Нифонтова. Выдающаяся русская актриса, она, выпускница ВГИКа, к этому времени снялась лишь в трёх фильмах и ещё не успела поступить в Малый театр, в который придёт она уже после выхода на экраны «Сестёр», придёт во славе. Руфина Дмитриевна отличалась сильным, боевым и непростым характером. Его она унаследовала от матери, им же отличались и трое братьев её, двое из которых погибли на фронтах Великой Отечественной. О её характере говорит и известная в театральных кругах история с дустом, когда актриса одному особо мелочному администратору театра обсыпала дустом парадный костюм. На собрании под название товарищеский суд в присутствии руководства театра, разбиравшего «неблаговидный поступок» Нифонтовой, администратор был мастерски доведён актрисой до состояния, которое просто вызвало дружный смех у всей «высокой комиссии». Талант же Нифонтовой был огромен, самобытен, ярок. Красивая, сильная, темпераментная, Богом одарённая актриса, она играла блистательно. Их дуэт с Гриценко был наполнен глубочайшей тонкостью, нежностью, высотой отношений, проникновенностью. Их совместные сцены (прощание перед отъездом Рощина на фронт, встреча по возвращении, объяснение на балконе) пронзительны и красивы. Их дуэт безусловно относится к числу лучших любовных дуэтов в мировом кинематографе. Созерцание их высочайшего искусства - подлинное наслаждение. В своих воспоминаниях Нифонтова писала о своём партнёре: "Гриценко!!! Это же совершеннейший восторг! Из всех партнеров по киноэкрану Гриценко, пожалуй, самый неповторимый в моей жизни. До такой степени он был разнообразным и эмоциональным..."
© Copyright: Элла Шольц, 2010
Свидетельство о публикации №21005290867