Грэм Харман. О смерти философии. Окончание.
2. Вал
Утверждение, что все природные, искусственные, человеческие, нечеловеческие, реальные и нереальные сферы состоят из объектов, а миссия философии состоит в том, чтобы дать теорию этих объектов, может показаться безобидным и очевидным, если не сказать пустым. Кому придет в голову отрицать настолько обобщенное и шаблонное утверждение? Ответ в том, что фактически вся история философии и науки отрицает его. В самом деле, обескураживает, как единогласно объекты атаковались и атакуются в качестве предельного воплощения человеческой наивности.
Обычно я рассказываю историю о том, как досократические мыслители древней Греции, начиная где-то с 600 года до н.э., создали целую дисциплину из проваливания (undermining) объектов, сведения их к какому-то меньшему, более первичному элементу, из которого состоят всевозможные объекты разных размеров. Это началось с Фалеса Милетского и его утверждения того, что вода является первым принципом всего. Анаксимен продолжил ряд воздухом в качестве предпочтительного изначального элемента. Больше гибкости предоставляла теория Эмпедокла, состоявшая в том, что существует не менее, чем четыре одинаково изначальных элемента: вода, воздух, земля и огонь, соединяемые любовью и разделяемые ненавистью. Демокрит был наиболее известным поборником неделимых физических атомов. Рядом с этими теоретиками первичных элементов находилась иная, но пересекающаяся с первой, группа досократических мыслителей, которые искали что-то еще более глубокое, чем вода, воздух или атомы: более первичную, неопределенную массу, из которой все индивидуальные вещи должны возникнуть. Это - бесформенный apeiron, неограниченный сгусток, из которого все выходит и в который все возвращается. Единственный спор вокруг него состоял в том, существовал ли apeiron в прошлом, существует ли он в настоящем, без нашего знания об этом, или он будет существовать в будущем, когда все определенные качества исчезнут. Пифагор и Анаксагор считали, что apeiron существовал в далеком прошлом, до того, как вдохнул пустоту или начал вращаться слишком быстро, что привело к раздроблению на индивидуальные объекты, окружающие нас сегодня. Парменид придерживался взгляда, согласно которому этот apeiron (называемый им «бытием») существует в настоящем, в то время как чувства и мнения, наблюдающие множество различных вещей, вводят нас в заблуждение. Только проницательный Анаксимандр считал, что apeiron появится в далеком будущем, после того, как работа справедливости аннигилирует все противоположности, все индивидуальные вещи, возвращая их в изначальное, неопределенное чрево (взгляд, вероятно, повлиявший на идею классовой борьбы Карла Маркса). По мнению всех этих теорий, объекты среднего размера слишком поверхностны, чтобы быть истинными: они должны быть редуцированы к базовым, лежащим в их основе, компонентам. Проблема таких доктрин в их неспособности объяснить относительную независимость вещи от частей, из которых она состоит. Если бы все атомы моего тела были уничтожены, тогда, надо полагать, я бы исчез. Но многочисленные атомы могут быть перемещены или убраны без какого-либо изменения во мне, точно так же, как Европейский Союз не исчезает только потому, что несколько его граждан умирают ежеминутно или даже тогда, когда различные входящие в него нации присоединяются или отделяются. Объекты - это нечто, существующее сверх своих компонентов, точно так же, как дети - нечто сверх своих родителей - не потому что результаты «непредсказуемы», а потому что даже если бы они были полностью, с божественной точностью, предсказуемы, из физической зависимости большей вещи от ее составных частей не следует тождественность большей вещи со всей совокупностью и положением этих частей. По крайней мере, это один из способов определить известное понятие «эмергенции».
Рядом с этими проваливающими антиобъектно-ориентированными философиями, имевшими популярность в древнегреческой мысли, истории естественных наук и современных философий доиндивидуального (Жиль Делез и Жильбер Симондон приходят на ум), мы встречаем и противоположное направление, которое я называю «наваливающим» (overmining) подходом. Здесь объект рассматривается не как нечто слишком поверхностное, но как нечто слишком глубокое, чтобы быть правдой. Зачем постулировать существование невидимых сущностей, лежащих за явлениями? Все и есть, скорее, явление, отношение или событие, чем субстанция. Все является динамическим потоком и течением, а не статическими независимыми сущностями. Все - только явление для сознания или же полностью познаваемо через математические уравнения. В мире нет темных и призрачных осадков, ничего непознаваемого для аккуратно наблюдающего сознающего разума. Проблема этих наваливающих теорий в том, что они неспособны объяснить, почему что-либо меняется. Если бы мир в нынешнем состоянии был полностью развернут, а ничего не осталось бы невыраженным здесь-и-сейчас, невозможно было бы объяснить, почему что-то должно сместиться или перейти из текущего состояния в другое. Любое изменение требует наличия определенного невыраженного избытка или осадка, какой-то нереляционной части объектов, позволяющей им входить в новые отношения.
Но что в этих двух противоположных стратегиях по уничтожению значения объектов особенно бросается в глаза, так это то, что они всегда зависят, дополняя, друг от друга. Проваливающий подход, такой как атомизм, утверждает, что все столы, стулья и животные - только совокупности атомов и потому помещает атомы в основание мира. Но, в то же время, он делает эти атомы познаваемыми, взаимозаменяемыми со всеми качествами, которые могут быть истинно приписаны атомам и, таким образом, наинедоступнейшая глубина выводится на достижимую поверхность, где все может быть наблюдаемо и познаваемо. Предельный, тончайший физический уровень совпадает с наивысшим уровнем ясного человеческого внимания. В подтверждение, рассмотрим такую ультрареляционную метафизику, как у Бруно Латура, говорящего нам, что вещь является ничем большим, чем то, что она модифицирует, трансформирует, задевает или создает [13]. Если бы это было правдой, тогда все было бы ничем иным, как собственными нынешними воздействиями на все остальное. Поверхностные события и связи мира в этот момент были бы его единственным существующим слоем, без чего-либо в запасе и без возможного двигателя изменения. В последние годы, будто чувствуя это затруднение, Латур ввел понятие неотформатированной «плазмы» [14], лежащей в основе всех отношений и выглядящей во многом схожей с бесформенным досократическим apeiron’ом [15]. Необходимо имя, описывающее эту, заметно преобладающую в интеллектуальной жизни, двойную стратегию провала (undermining) и навала (overmining), и недавно я заигрывал с термином «двойной вал» (duomining), производственным понятием, отсылающим к одновременному использованию добычи данных и анализа текста [16].
Но для обозначения всех способов стирания объектов мы можем просто использовать термин «вал» (mining). Миссия философии состоит не только в том, чтобы раскинуть свою сеть как можно более широко, ловя такую разную рыбу, как протоны, армии, коты, единороги, Наполеон и прямоугольные треугольники, но и в том, чтобы избегать вала, под которым я понимаю любую форму провала, навала или, чаще, обе. Философия не может стремиться к тому, чтобы стать формой знания, в силу причин, приведенных Менону Сократом, но это не делает ее «мертвой», как полагает Хокинг. Напротив, философия обладает парадоксальной миссией - попытаться дать нам определенный непрямой доступ к вещам, отдельно от их качеств, даже если часто вещи и понимаются как ничто иное, нежели пучки их собственных качеств, так что яблоко становится ничем иным, нежели семь, пятнадцать или, может быть, триста яблоко-качеств, которые мы верно распознаем в нем. Не в том смысле, согласно известному клише, будто целое «больше, чем сумма его частей», но в том смысле, что целое меньше, чем сумма его частей. Яблоко - нечто меньшее, чем все чрезмерные вспышки сладости и зелени, и холодности, через которые оно сообщает себя. Но это «меньшее», вероятно, куда более очаровательно, нежели детализированное целое.
3. Вывод
Под конец, давайте вернемся к возможному тайному союзу философии и искусств. Вполне очевидно, что искусство не претендует на дискурсивное познание чего-либо в мире. Некоторые философы, следуя за Уилфредом Селларсом, различают привычный (manifested) и научный (scientific) образы мира [17]. Даже если научный образ, в силу неизбежного теоретического изменения со временем, напрямую недостижим, говорится, что он наличествует как цель или telos, к которому мы можем приближаться все ближе. Эта концепция абсолютно неприменима к искусству. Какой смысл в утверждении, будто Сезанн с каждой картиной все ближе подходит к «научному образу» горы Сент-Виктуар, или что «Кольцо нибелунга» Вагнера лучше, нежели менее значительные оперы, открывает «научный образ» золота и драконов?
Представьте, что все выставленные на настоящей dOCUMENTA работы были вывезены из Касселя на какой-нибудь далекий склад, и заменены детальными, напечатанными на нескольких листах бумаги, прозаическими описаниями работ. Хотя это и может заслужить репутацию великого дадаистского импресарио для Каролин Христов-Бакарджиев, можно без опаски сказать, что многое будет потеряно вследствие подобного эксперимента [18]. Это утверждение не оспаривается интересом, проявленным многими зрителями к письму-извинению вместо произведения Каи Альтхофа, так как письмо Альтхофа тоже должно было бы быть заменено на прозаическое описание второго уровня: «Эта работа - письмо-извинение художника арт-директору dOCUMENTA, написанное в чрезмерно самоистязающей манере…» и так далее [19]. Нередко отмечалось, что литературные работы не могут быть пересказаны [20]. Аналитический философ Макс Блэк показал это более точно в случае метафоры [21]. Мысленный эксперимент о перемещении всех произведений искусства, представленных на dOCUMENTA, напоминает нам о неперефразируемости работ визуального искусства и о пресловутой тупости попыток обобщать «смысл» таких работ в заключениях переоценивших свои силы критиков. Мы видели, что так же обстоит дело и в философии. Знать, что он ничего не знает, для Сократа не пустая фраза и не противоречивое утверждение, но отказ от парафраза в качестве модели философии: добродетель, как и любой другой предмет, обсуждаемый в платоновских диалогах, не может быть заменена набором фактов о добродетели. Это не означает, что мы вообще лишены когнитивного доступа к реальности, но только то, что этот доступ должен быть искривленным или непрямым, но не парафразом.
Мало причин для удивления тому, что научная философия (заметьте, я не говорю «наука», часто, в отличие от большинства обожествляющих науку течений философии, она работает по-философски) требует знания. Более того, она требует, чтобы это знание принимало форму дискурсивного парафраза. Например, в одном удивительном пассаже архисциентистский философ Дэниел Деннет высмеивает практику дегустации вина. Когда дегустатор сплевывает на пол и описывает вино как «волнистое и бархатное Пино, которому, правда, не хватает выдержки», Деннет представляет машину, способную заменить такие дескрипции объективными химическими формулами, перефразирующими квалитативный человеческий опыт с помощью набора базовых физических условий, производящих его [22].
Но мы уже видели, что этот тип проваливания предоставляет не больше доступа ко вкусу вина, чем утверждение пьющего Пино, приведенное выше, исчерпывает этот вкус. Совершать подобное - всегда парафразировать объект в терминах, которые по праву принадлежат не ему, а его отношениям с чем-то еще. Отказываясь от парафраза, философия присоединяется к дегустации вина, литературе, искусству и многим другим дисциплинам в утверждении того, что ее основная стратегия заключается в непрямом доступе к нереляционной реальности вещей. В наше время еще существует тенденция ассоциировать реляционные подходы в философии и искусствах с чем-то свежим и передовым, в то время как автономные объекты оцениваются как ретроградные реликты ушедшей реакционной эпохи. Но в тот момент, когда мы осознаем, что реляционность - это форма парафраза, способ перевода вещи во что-то, чем она не является, становится возможным новый взгляд на проблему. Реляционность начинает выглядеть, как идея, когда-то бывшая, но больше не являющаяся освободительной. Учитывая, что вещи - это избыток, темное ядро за пределами их нынешних случайных связей с другими вещами, обратиться к этому избытку непрямым путем - программа, которую невозможно исчерпать. Философия, как и искусство, не мертва. ________________________________________________________________
Примечания: * Основой этой статьи стала лекция, прочитанная 17 августа 2012 года на арт-фестивале dOCUMENTA (13) в Касселе, Германия. Поводом стала публичная дискуссия с физиком Антоном Цайлингером, проходившая в художественной галерее Ständehaus.
[1] Matt Warman, “Stephen Hawking tells Google ‘philosophy is dead’”, The Telegraph, Май 17, 2011.
[2] Вольф Зингер, интервью Томасу Метцингеру, The Ego Tunnel: The Science of the Mind and the Myth of the Self, New York: Basic Books, 2009, 71.
[3] James Ladyman and Don Ross, with David Spurrett and John Collier. Every Thing Must Go, Oxford: Oxford University Press, 2007, 9.
[4] Взято из эпиграфа к книге Peter Van Inwagen, Material Beings, Ithaca, NY: Cornell University Press, vi.
[5] Фрагмент может быть найден в: Imre Lakatos and Paul Feyerabend, For and Against Method: Including Lakatos’s Lectures on Scientific Method and the Lakatos-Feyerabend Correspondence, Chicago: University of Chicago Press, 2000, 385.
[6] Carlo Rovelli, “Halfway Through the Woods,” в J. Earman & J. Norton (eds.), Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1997, 182.
[7] C. P. Snow, The Two Cultures, Cambridge (UK): Cambridge University Press, 2012. Русский перевод: Ч. П. Сноу, Две культуры, Москва: Прогресс, 1973.
[8] Для объяснения мистификации и текста статьи см. Alan Sokal and Jean Bricmont, Fashionable Nonsense: Postmodernist Intellectuals’ Abuse of Science, New York: Picador, 1998. Русский перевод: Алан Сокал, Жан Брикмон, Интеллектуальные уловки. Критика философии постмодерна, пер. А. Костиковой, Д. Кралечкина, М.: Дом интеллектуальной книги, 2002.
[9] Для заметного недавнего примера преувеличенных философских заявлений, основанных на нейронауке, см. Thomas Metzinger, Being No One: The Self-Model Theory of Subjectivity, Cambridge, MA: Bradford Books, 2004. Детальная критика Метцингера может быть найдена в моей статье: “The Problem with Metzinger,” Cosmos and History, Vol. 7, No. 1, 2011, 7-36. См. здесь.
[10] Kasimir Twardowksi, On the Content and Object of Presentations: A Psychological Investigation, trans. R. Grossmann, Dordrecht: Martinus Nijhoff, 1977, 36. Русский перевод с изменениями дан по: Казимир Твардовский, К учению о содержании и предмете представлений. Психологическое исследование, пер. Я. Саноцкого, в: Логико-философские и психологические исследования, М.: Росспэн, 1997, 77.
[11] Plato, “Meno,” в Five Dialogues, trans. G.M.A. Grube and rev. John M. Cooper, Indianapolis: Hackett, 2002, 59-60. Русский перевод: Платон, Менон, в: Собрание сочинений в 4 т, М.: Мысль, 1990, 575. 70b-71b. Русский и приводимый Харманом переводы заметно отличаются.
[12] Graham Harman, “The Third Table/Der dritte Tisch,” dOCUMENTA (13) Notebooks series, ed. Katrin Sauerländer, German version trans. Barbara Hess, 2012.
[13] Bruno Latour, Pandora’s Hope: Essays in the Reality of Science Studies, Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999, 122.
[14] Bruno Latour, Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network-Theory, Oxford: Oxford University Press, 2005, 50, примечание 48. Русский перевод: Бруно Латур, Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию, пер. И. Полонской, М.: Издательский дом ВШЭ, 2014, 73, примечание 10.
[15] См. мою критику понятия «плазмы» у Латура в: Graham Harman, Prince of Networks: Bruno Latour and Metaphysics, Melbourne: re.press, 2009, 132-135.
[16] Для наиболее доступного использования термина «duomining» см. Aditi Chawla and Deepty Sachdeva, “Impact of Duomining in Knowledge Discovery Process,” Special Issue of International Journal of Computer Science & Informatics (IJCSI), ISSN (PRINT): 2231-5292, Vol. II, Issue 1-2, 121-126.
[17] Wilfrid Sellars, “Philosophy and the Scientific Image of Man,” во Frontiers of Science and Philosophy, ed. Robert Conley, Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1962, 35-78.
[18] Мисс Христов-Бакарджиев является арт-директором dOCUMENTA (13).
[19] Немецкому художнику Каи Альтхофу (р. 1966) было предложено поучаствовать с работой на dOCUMENTA (13). В определенный момент он понял, что не сможет предоставить законченную работу к дедлайну. Поэтому он написал письмо-извинение арт-директору, убедившей Альтхофа сдать его в качестве запрошенной для выставки работы. Письмо в стеклянном ящике было выставлено в музее Фридерицианум, подобно керамическому изделию или старой книге.
[20] См. Cleanth Brooks, The Well Wrought Urn: Studies in the Structure of Poetry, New York: Harcourt, Brace, & World, 1947.
[21] Max Black, Models and Metaphors, Ithaca, NY: Cornell University Press, 1962.
[22] Daniel Dennett, “Quining Qualia”, в: Consciousness in Modern Science, ed. A. Marcel and E. Bisiach,Oxford: Oxford University Press, 1988. P.S. За работой Грэма Хармана можно следить в его блоге.
Перевод: Pastiche Project.