рыбка плывёт
Рыбка плывёт, ей скучно плыть,
Она хочет водички из речки попить.
Это было первое стихотворение, сочиненное младенцем Марией.
Точно не знаю, но предполагаю, что дело происходило во время купания: все дети любят играть с резиновыми игрушками в медленно остывающей пенной гуще, в которую родители подливают горячей воды, чтобы дитя не простыло. Пена, бульканье, ритм безмятежности, покой заторможенной жизни, тесные белые стены ванной, обступающие желтые стены небольшой хрущевской ванной комнаты, бу-бу, ме-ме, ха-ха, плаф, и выплеск: лыбка пъывет...
Между той девочкой и тётенькой, которая вымучивает наглую поэму о наглых временах, дистанция больше сорока лет. Годы глухой, грубой, рыбьей жизни во сне. Стоя в полупустой церкви, Мария остро чувствует свое существование.
Здесь, в Барселоне, в будние вечера, в потемках при свете нескольких свечей и лампад читаются акафисты. Собираются поп-украинец отец Феодор, грузинка-сопрано Нонна, киевский Ваня, пожилая, немного советская Галя родом не знаю откуда, здоровенный грузин и наша Мария. В этой церкви обычное дело - земные поклоны, запредельные «Почаевские листки», здесь не скажут «спасибо», а только «спаси Господи», мужчины стоят справа, женщины слева, под столом у свечницы стопка юбок и платков, батюшка читает проповеди на полчаса, в которых предание смешивается с евангельскими текстами так же непринужденно, как просторечное «ложить» вплетается в церковно-славянизмы, на богослужениях стоят тихо и чинно, в конце все долго прощаются с иконами - обходя с поцелуями и терпеливо дожидаясь своей очереди к кресту: сначала дети, потом мужчины, потом женщины...
Существование, которое именно чувствует Мария, а не воображает и не сравнивает, есть некое зеленоватое, мшистое болото, женщина погружена в него по нос, и если ей удается дышать, то только потому, что она приподымается на цыпочки. Она хочет водички из речки попить. Годы падения глубиной в 35 лет создали тину, из которой нет и не может быть выхода. Эта тина - часть старухи, такая же как имя, голос, походка, запах, лексикон, мимика, манеры еды и разговора, почерк, привязанности, вкус, стихи, которые она знает наизусть, языки, на которых она изъясняется.
Радуйся, монашествующих покрове и утверждение.
Радуйся, богословствующих умов просвещение;
радуйся, грешным милосердия Божия двери отверзаяй.
Радуйся, кающимся грешником от Господа прощение подаваяй;
радуйся, плоды достойны покаяния творити помогаяй.
Радуйся, великий Иоанне, Пророче, Предтече и Крестителю Господень
В церковь заходит пушистый кот. Свой, домовый. Галя цепляет его за шкирку и выставляет вон. Кот снова просачивается и умиротворенно семенит к алтарю. Нонна берет его на руки, гладит, прижимает к груди, потом выносит за дверь и плотно ее закрывает. Пока мы подходим к кресту, кот истошно вопит за стеной. Дав поцеловать крест и руку, батюшка с улыбкой говорит Марии какие-то слова, которые она сначала не разбирает. Доходит до нее только, когда она стоит в дверях церкви: «Тоже молиться хочет».
Не знаю, что свело всех нас в одно это место на каталонской территории, под юрисдикцией испанского короля Хуана Карлоса I и под попечением Патриарха Константинопольского Варфоломея. Наши страны уже двадцать лет как развелись друг с другом, но здесь мы неразрывно вместе.
Хэкающий деревенский отец Феодор («я из села»), Нонна, которая по-русски говорит с сильным грузинским акцентом, а по-церковно-славянски поет и читает совершенно чисто, Галя, которая всегда встречает меня троекратным поцелуем и словами «Здравствуй, сестра». (Кстати, эта Галя однажды попросила почитать мои стихи. «Дайте нам одну книжку на всех. Я, между прочим, лауреат конкурса чтецов. Я и в трапезной читаю». - Ну, что вы, Галина, вам, наверное, не понравится. - «Но у вас же стихи с православным уклоном?» - Нет, вообще не об этом. - Утешающим тоном: «Ничего, придет, талант ведь есть, рифмы знаете». Мои стихи и в трапезной...)
Отец Федор, Ваня, Нонна, Галя, безымянный великан, неприкаянная москвичка и кот-молитвенник. «Мастер и Маргарита»? Скорее, Сартр. Тошнота. Болото. Сруб на бугре посреди болота, на крыше крест. Мы все здесь, потому что иначе каждый из нас утонет в своем болоте, вне этого спасительного сочетания места, времени, великого языка, сочувствия вполне чужого человека, храмовой красоты и горечи безвозвратно погибшей жизни.
Пение всякое не довлеет по достоянию доблестей твоих восхвалити тя, Крестителю Господень. Но мы, любовию понужедени, дерзаем воспевати величия твоя, еже милостивно приими от нас, первостоятелю у Престола Пресвятыя Троицы, и моли свободитися нам от всякия скверны греховныя, да чистым сердцем и устнами поем Богу: Аллилуиа.
Ангельский язык и ангельское дело. Это меня бы следовало за шкирку и вон из церкви. Какой бы вой я подняла поначалу. Как быстро бы успокоилась. Каким дурманом опилась бы, чтобы заглушить память о рае? Дай же мне и до смерти, стоя на цыпочках, тянуться к благословению и слушать это «Радуйся» - от святого к святому. Потому что мне без Тебя скучно плыть, тошно плыть, нельзя плыть, а можно только сидеть в грязной пене и предаваться детскому воображению.