(no subject)
Глава 2. KERNMOTIV
.
…куплю Льву Николаевичу мед, финики, чернослив особенный, груши и соленые грибы. Он любит иметь на окне запасы и есть финики и плоды просто с хлебом, когда голоден.
Из дневника жены
Поскольку материал говорит сам за себя, попробуем просто поменьше мешать ему.
Сперва рассмотрим цепочку эпизодов в трех слоях ранних толстовских мемуаров о детстве: (1а) - «Четыре эпохи развития», (1б) - первая редакция «Детства», (1в) - первая публикация «Детства».
В (1в) это эпизоды двух соседних глав. Зачин главы «Игры»:
.
Охота кончилась. В тени молодых березок был разостлан ковер, и на ковре кружком сидело все общество. Буфетчик Гаврило, примяв около себя зеленую, сочную траву, перетирал тарелки и доставал из коробочка завернутые в листья сливы и персики.
Далее рассказывается об инсценировке детьми недавно прочитанной книги «Robinson Suisse», перевода популярного дидактико-приключенческого романа Висса «Der schweizerische Robinson». Старший брат не хочет участвовать в игре из-за обилия в ней условностей, и рассказчик недоумевает: «Ежели судить по-настоящему, то игры никакой не будет. А игры не будет, что ж тогда остается?..»
Ответ на этот вопрос дается в следующей главе - «Нечто вроде любви». Ее зачин:
.
Представляя, что она рвет с дерева какие-то американские фрукты, Любочка сорвала на одном листке огромной величины червяка, с ужасом бросила его на землю, подняла руки кверху и отскочила, как будто боясь, чтобы из него не брызнуло чего-нибудь. Игра прекратилась, мы все, головами вместе, припали к земле - смотреть эту редкость.
Затем описывается первое проявление чувственности:
.
Я смотрел через плечо Катеньки, которая старалась поднять червяка на листочке, подставляя ему его на дороге.
Я заметил, что многие девочки имеют привычку подергивать плечами, стараясь этим движением привести спустившееся платье с открытой шеей на настоящее место. Еще помню, что Мими всегда сердилась за это движение и говорила: C’est un geste de femme de chambre. Нагнувшись над червяком, Катенька сделала это самое движение, и в то же время ветер поднял косыночку с ее беленькой шейки. Плечико во время этого движения было на два пальца от моих губ. Я смотрел уже не на червяка, смотрел-смотрел и изо всех сил поцеловал плечо Катеньки. Она не обернулась, но я заметил, что шейка ее и уши покраснели. Володя, не поднимая головы, презрительно сказал:
- Что за нежности?
У меня же были слезы на глазах.
В (1б) эпизод с плодами сопровождался признанием в испытываемом к ним вожделении:
.
Охота кончилась. В тени разостлан был ковер, на ковре сидели все кружком. Буфетчик Гаврило стоял перед коробочком на коленях и вынимал из него завернутые в листья груши и персики. - Чтобы получить известную часть этих лакомств, надо было в смиренной позе дожидаться, пока Гаврило развернет по одной каждую штучку, достанет тарелки, оботрет их, положит все на них и расставит все симметрично на ковре, поправив еще несколько раз каждую тарелку, как будто произойдет какая-нибудь перемена во вкусе этих вещей, оттого что они будут стоять не на совсем равном расстоянии одна от другой. - Глядя на такого рода приготовления, я всегда негодовал на всех и был уверен, что это делается нарочно для того, чтобы меня дразнить - тем более, что ежели бы меня тогда допустили до коробочка, мне кажется, я с листьями съел бы все, что там находилось,
а эпизод с поцелуем - признанием в аутоэротическом экспериментировании:
.
К<атеньк>а даже не обернулась; но я заметил, что не только то место, в которое я целовал, но и вся шея ее покраснела. В<олод>я, не поднимая головы, презрительно сказал: «Что за нежности?» - и продолжал заниматься пресмыкающимся; у меня же были слезы на глазах от удовольствия и стыда.
Чувство этого удовольствия было для меня совершенно ново и напоминало только то наслаждение, которое я один раз испытал, гладя свою голую руку.
В (1а) рассказ об игре «в Робинзона» отсутствовал, а эпизоды с фруктами, гусеницей и поцелуем были сосредоточены в одном абзаце:
.
Охота кончилась. На ковре, в тени, сидели все кружком. Буфетчик Василий стоял на коленях и из коробка вынимал завернутые в листья груши и персики. Так было жарко и хотелось есть, что, кажется, проглотил бы весь коробок с Василием, а надо было дожидаться, пока Василий выложит все на тарелки, расставит эти тарелки симметрично на ковре и когда после больших раздадут нам по одной штучке. Как ни долго дожидались мы этого, однако дождались и тотчас побежали устроивать беседочку. Любочка нашла необыкновенной величины зеленого червяка, все мы припали, головами вместе, к листочку, на котором сорвала его она и с ужасом бросила на землю. Юза решилась поднять его, подставив ему сухую травку на дороге, и, чтобы ловчее сделать это, она сделала движение плечом, за которое всегда сердилась Мими, говоря, que c’est un geste dе femme de chambre. Платье с открытой шеей спускается ниже плеча, и, подымая и потом опуская как-то плечо, я часто видал, что девочки опять приводят платье на настоящее место. Юза, стоя на коленах и нагнувшись над червяком, сделала это самое движение. Я смотрел ей через плечо. В это самое время ветер поднял косыночку с ее беленькой, как снег, шеи. Я посмотрел на это голое плечико, которое было от моих губ на вершок, и припал к нему губами так сильно и долго, что, ежели бы Юза не отстранилась, я никогда бы не перестал. Юза покраснела и ничего не сказала. Володя презрительно сказал: «что за нежности?» и продолжал заниматься пресмыкающимся. У меня были слезы на глазах. Это было первое проявление сладострастия.
Представляется, что эта цепочка эпизодов, наиболее плотная в (1а), являет собою вариацию на тему истории первородного греха, причем опознать библейский источник в верхнем слое, т. е. в (1в), затруднительно: отведывание «женщиной» неизвестных плодов предстает элементом робинзонады (что сообщает сцене руссоистское измерение1 вместо библейского), гусеница в отличие от (1а) и (1б) не именуется пресмыкающимся, а возникший в (1б) мотив познания собственной наготы опущен.
Те, кому предположение о библейском субстрате (1) покажется несостоятельным, заметят, что во всех вариантах отсутствуют ключевые элементы сюжета - мотивы преступления и наказания. Однако у Толстого разработаны и они, причем многократно и разнообразно. В «Войне и мире» - в беседе Наташи и Николая (2):
.
- Я еще маленькая была, так со мной это было. Помнишь, раз меня за сливы наказали, и вы все танцевали, а я сидела в классной и рыдала; никогда не забуду...
и в истории посещения Лысых Гор князем Андреем (3):
.
...две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно-поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, но вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного - унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию.
Барин застигает молодых крестьян за кражей фруктов - сходство этой ситуации с историей грехопадения подчеркнуто в чеховском рассказе «За яблочки»: «Парень приподнялся, подпрыгнул, сорвал с дерева одно яблоко и подал его девке. Но парню и его девке, как и древле Адаму и Еве, не посчастливилось с этим яблочком» - сцену наблюдает немилосердный помещик со своим «опричником». У Толстого библейский субстрат, напротив, спрятан; в том же единственном случае, где он подступает к поверхности сколько-нибудь близко, а именно в «Косточке» (4):
.
Тогда отец сказал: «Что съел кто-нибудь из вас, это не хорошо; но не в том беда. Беда в том, что в сливах есть косточки, и кто не умеет их есть и проглотит косточку, тот через день умрет»,
его замечает лишь зоркий читатель: «...слива как плод с древа познания добра и зла <…> вердикт один - изгнание из рая, то есть смертность»2.
Итак, в цепочке эпизодов (1) мотив преступления, если и присутствует, то латентно - как чувство протеста против правил, а мотив наказания, естественно, отсутствует. В (2-4) наличествуют оба мотива, но если в (4) отец наказывает сына, то в (2-3) наказанию «за сливы» подвергаются (или от него освобождаются) женские персонажи.
Иначе распределены роли в «Карениной»: фрукты без спросу берет сын, а наказать его должна мать. В ранней редакции наказание осуществляется (5а):
.
...m-lle Cordon объявила, что она не может оставаться в доме... если Сережа будет так же indiscipliné. С трудом поняв, что дело в том, что Сережа был непослушен и impertinent, il raisonne, il vient de manger - съел тайно два персика, Анна постаралась успокоить m-lle Cordon и подозвала сына. Она сделала ему выговор, успокоила m-lle Cordon, подтвердила положенное ею наказание <…>
- Нет, я нынче не пойду гулять, - сказала она Сереже (это было обычное время гулянья ее с сыном, во время которого она отпускала гувернантку), - за то, что ты дурно вел себя.
В окончательной редакции осудить сына не позволяет «да не судимы будете» (5б):
.
- Сережа? Что Сережа? - оживляясь вдруг, спросила Анна, вспомнив в первый раз за все утро о существовании своего сына.
- Он провинился, кажется, - отвечала, улыбаясь, Аннушка.
- Как провинился?
- Персики у вас лежали в угольной; так, кажется, они потихонечку одни скушали. <…>
Гувернантка, поздоровавшись, длинно и определительно стала рассказывать проступок, сделанный Сережей, но Анна не слушала ее; она думала о том, возьмет ли она ее с собою. «Нет, не возьму, - решила она. - Я уеду одна, с сыном».
- Да, это очень дурно, - сказала Анна и, взяв сына за плечо, не строгим, а робким взглядом, смутившим и обрадовавшим мальчика, посмотрела на него и поцеловала. - Оставьте его со мной, - сказала она удивленной гувернантке и, не выпуская руки сына, села за приготовленный с кофеем стол.
- Мама! Я... я... не... - сказал он, стараясь понять по ее выражению, что ожидает его за персик.
- Сережа, - сказала она, как только гувернантка вышла из комнаты, - это дурно, но ты не будешь больше делать этого?.. Ты любишь меня?
Она чувствовала, что слезы выступают ей на глаза. «Разве я могу не любить его? - говорила она себе, вникая в его испуганный и вместе обрадованный взгляд. - И неужели он будет заодно с отцом, чтобы казнить меня? Неужели не пожалеет меня?»
То казня, то милуя своих героев за одни и те же проступки, автор словно колеблется между двумя интенциями: воспроизвести прошлое в неотредактированном виде - и опустить фрустрирующие развязки.
Фигура матери, смягчающей наказание, возникает и в «Смерти Ивана Ильича» (6):
.
Одна за другой ему представлялись картины его прошедшего. Начиналось всегда с ближайшего по времени и сводилось к самому отдаленному, к детству, и на нем останавливалось. Вспоминал ли Иван Ильич о вареном черносливе, который ему предлагали есть нынче, он вспоминал о сыром сморщенном французском черносливе в детстве, об особенном вкусе его и обилии слюны, когда дело доходило до косточки, и рядом с этим воспоминанием вкуса возникал целый ряд воспоминаний того времени: няня, брат, игрушки. «Не надо об этом... слишком больно», - говорил себе Иван Ильич и опять переносился в настоящее. Пуговица на спинке дивана и морщины сафьяна. «Сафьян дорог, непрочен; ссора была из-за него. Но сафьян другой был, и другая ссора, когда мы разорвали портфель у отца и нас наказали, а мама принесла пирожки». И опять останавливалось на детстве, и опять Ивану Ильичу было больно, и он старался отогнать и думать о другом.
Ассоциации, которые вызывает у умирающего вид сморщенного сафьяна, болезненны из-за травмы, нанесенной психике ребенка отцовским наказанием. Но отчего болезненны и воспоминания, возбуждаемые вкусом чернослива3? Не оттого ли, что некогда Ваня, нарушив запрет, узнал, что так же смертен, как Кай? Вероятным это предположение делают и рассмотренные выше ситуации, в особенности (4), и следующее место в поздних воспоминаниях Толстого (7):
.
…когда оказалась похищенной одна слива с тарелки и не могли найти виновного, Федор Иванович с серьезным видом, не глядя на нас, сказал: что съел - это ничего, а если косточку проглотил, то может умереть.
Дунечка не вытерпела этого страха и сказала, что косточку она выплюнула. Еще помню ее отчаянные слезы, когда они с братом Митенькой затеяли игру, состоящую в том, чтобы плевать друг другу в рот маленькую медную цепочку, и она так сильно плюнула, а Митенька так широко раскрыл рот, что проглотил цепочку. Она плакала безутешно, пока не приехал доктор и не успокоил всех.
Она была не умная, но хорошая, простая девочка, а главное, до такой степени целомудренная, что между нами, мальчиками, и ею никогда не было никаких других, кроме братских отношений. <...>
Когда с ним случилось, что он проглотил цепочку, он, сколько помню, не особенно беспокоился о последствиях этого, тогда как про себя помню, какой я испытал ужас, когда проглотил косточку французского чернослива, который дала мне тетенька, и как я торжественно, как бы перед смертью, объявил ей об этом несчастье.
Здесь в первый и в последний раз за полувековую историю интимизации Толстым библейского сюжета (если, разумеется, нам удалось выявить все важнейшие ее эпизоды) мотив знакомства подростков с чувством страха смерти соседствует с мотивом пробуждения чувственности. Нет нужды, что наличие последней мемуарист отрицает - читатели располагают его признанием, сделанным в «Детстве».
Толстовский Kernmotiv получит отражение в «Лолите» - в сцене, где знакомству с героиней, которое вот-вот состоится в саду, предпослан осмотр героем дома, и мельком он замечает «стол из красного дерева с фруктовой вазой посередке, ничего не содержавшей, кроме одной, еще блестевшей, сливовой косточки»4.
_____________________
1 Вспомним, что роман Дефо, родоначальник робинзонад, назван в «Эмиле» единственным сочинением, отвечающим задаче естественного воспитания.
2 Руднев В. Шизофренический дискурс // Логос. 1999. № 14.
3 Впрочем, эти воспоминания называют и «отрадными» (см.: Опульская Л. Лев Николаевич Толстой: Материалы к биографии с 1886 по 1892 год. М., 1979. С. 12).
4 Наше внимание к этому эпизоду привлек Юрий Левинг в письме от 17.04.2016. Эпитет «еще блестевшая» вызывает представление о действии, только что произведенном с плодом, каковая картина заставляет вспомнить пассаж с персиком в «Приглашении на казнь».