(no subject)
Грамматика записи дорожных впечатлений зависит от их обилия и разнообразия. Одно дело - когда путь мой скучен и только версты полосаты попадаются одне. Другое - когда возок несется по Тверской и скорость чередования фигур и деталей пейзажа:
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворцы, сады, монастыри
столь высока, что записать увиденное:
Бухарцы, сани, огороды,
Купцы, лачужки, мужики
удается только в виде перечня и в форме им. п. мн. ч.:
Бульвары, башни, казаки,
Аптеки, магазины моды
не отличая живое от неживого:
Балконы, львы на воротах
И стаи галок на крестах.
Если же снизить скорость, чтобы объекты наблюдения - все те же мальчишки, лавки, бульвары и магазины моды - отличались друг от друга способностью / неспособностью к самостоятельному движению, и перемешать эти машинальные путевые заметки с мучительными мыслями, то получится внутренняя речь:
.
И, не отвечая на вопрос, как она будет жить без него, она стала читать вывески. «Контора и склад. Зубной врач. Да, я скажу Долли все. Она не любит Вронского. Будет стыдно, больно, но я все скажу ей. Она любит меня, и я последую ее совету. Я не покорюсь ему; я не позволю ему воспитывать себя. Филиппов, калачи. Говорят, что они возят тесто в Петербург. Вода московская так хороша. А мытищинские колодцы и блины». <…> Как дурно пахнет эта краска. Зачем они все красят и строят? Моды и уборы», - читала она. Мужчина поклонился ей. Это был муж Аннушки. <…> Бульвар и дети. Три мальчика бегут, играя в лошадки. Сережа! И я все потеряю и не возвращу его. <…> Эти лошадки, эта коляска - как я отвратительна себе в этой коляске - все его; но я больше не увижу их».
А теперь, удерживая в памяти мальчишек и магазины моды и продолжая замечать то, что дурно пахнет, и тех, кто кланяется, разобъем внутреннюю речь на кадры-абзацы и уберем «ремарки» и кавычки:
.
А до таможни проездиться по Невскому проспекту.
Прошедшие два офицера женируются и недовольно ловки.
Фрунт, поклоны. Вольно, вольно, господа.
Ах, какая! - в рюмочку, и должна быть розовая... Ого!
Превосходный мороз. Мой климат хорош. Движение на Невском проспекте далеко, далеко зашло. В Берлине Linden - шире? Нет, не шире. Фридрих - решительный дурак, жаль его.
Поклоны; чья лошадь? Жадимировского?
Вывески стали писать слишком свободно. Что это значит: «Le dernier cri de Paris. Modes». Глупо! Сказать!
Кажется, литератор... Соллогуб... На маскараде у Елены Павловны? Куда бы его деть? На службу, на службу, господа!
У Гостиного двора неприличное оживление, и даже забываются. Опомнились наконец. А этот так и не кланяется. Статский и мерзавец. Кто? Поклоны, поклоны; вольно, господа.
Неприлично это... фырканье, cette pétarade y лошади - и... навоз!
- Яков! Кормить очищенным овсом! Говорил тебе! Как глупы эти люди. Боже! Черт знает что такое! Нужно быть строже с этими... с мальчишками. Что такое мальчишки? Мальчишки из лавок не должны бегать, но ходить шагом.
Поклоны, фрунт.
А эта... вон там... формы! Вольно, вольно, малютка!
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворцы, сады, монастыри
столь высока, что записать увиденное:
Бухарцы, сани, огороды,
Купцы, лачужки, мужики
удается только в виде перечня и в форме им. п. мн. ч.:
Бульвары, башни, казаки,
Аптеки, магазины моды
не отличая живое от неживого:
Балконы, львы на воротах
И стаи галок на крестах.
Если же снизить скорость, чтобы объекты наблюдения - все те же мальчишки, лавки, бульвары и магазины моды - отличались друг от друга способностью / неспособностью к самостоятельному движению, и перемешать эти машинальные путевые заметки с мучительными мыслями, то получится внутренняя речь:
.
И, не отвечая на вопрос, как она будет жить без него, она стала читать вывески. «Контора и склад. Зубной врач. Да, я скажу Долли все. Она не любит Вронского. Будет стыдно, больно, но я все скажу ей. Она любит меня, и я последую ее совету. Я не покорюсь ему; я не позволю ему воспитывать себя. Филиппов, калачи. Говорят, что они возят тесто в Петербург. Вода московская так хороша. А мытищинские колодцы и блины». <…> Как дурно пахнет эта краска. Зачем они все красят и строят? Моды и уборы», - читала она. Мужчина поклонился ей. Это был муж Аннушки. <…> Бульвар и дети. Три мальчика бегут, играя в лошадки. Сережа! И я все потеряю и не возвращу его. <…> Эти лошадки, эта коляска - как я отвратительна себе в этой коляске - все его; но я больше не увижу их».
А теперь, удерживая в памяти мальчишек и магазины моды и продолжая замечать то, что дурно пахнет, и тех, кто кланяется, разобъем внутреннюю речь на кадры-абзацы и уберем «ремарки» и кавычки:
.
А до таможни проездиться по Невскому проспекту.
Прошедшие два офицера женируются и недовольно ловки.
Фрунт, поклоны. Вольно, вольно, господа.
Ах, какая! - в рюмочку, и должна быть розовая... Ого!
Превосходный мороз. Мой климат хорош. Движение на Невском проспекте далеко, далеко зашло. В Берлине Linden - шире? Нет, не шире. Фридрих - решительный дурак, жаль его.
Поклоны; чья лошадь? Жадимировского?
Вывески стали писать слишком свободно. Что это значит: «Le dernier cri de Paris. Modes». Глупо! Сказать!
Кажется, литератор... Соллогуб... На маскараде у Елены Павловны? Куда бы его деть? На службу, на службу, господа!
У Гостиного двора неприличное оживление, и даже забываются. Опомнились наконец. А этот так и не кланяется. Статский и мерзавец. Кто? Поклоны, поклоны; вольно, господа.
Неприлично это... фырканье, cette pétarade y лошади - и... навоз!
- Яков! Кормить очищенным овсом! Говорил тебе! Как глупы эти люди. Боже! Черт знает что такое! Нужно быть строже с этими... с мальчишками. Что такое мальчишки? Мальчишки из лавок не должны бегать, но ходить шагом.
Поклоны, фрунт.
А эта... вон там... формы! Вольно, вольно, малютка!