О методологии военного планирования в США - часть 2
Таким образом, военное планирование США в условиях ресурсных ограничений предполагает увеличение роли союзников и соответственно разделение с ними бремени расходов в решении военно-стратегических задач. Причем под союзниками и партнерами понимаются уже не только государства, но и негосударственные структуры и даже частные лица и организации. То есть речь здесь может идти не только о международных правительственных и неправительственных организациях и транснациональных корпорациях, но и о военизированных иррегулярных формированиях вроде различных «национальных фронтов», «армий освобождения», подпольных экстремистских организациях и частных военных компаниях. Все это органично вписывается в теорию сетецентричной войны и концепцию «мягкой силы».
При всех достоинствах методологии военного планирования США, она имеет один существенный недостаток. Эта методология в очень ограниченном объеме использует стратегическое прогнозирование. В рассмотренных документах не видно попыток описать какую-либо внятную картину будущего и проанализировать вероятные сценарии развития международной обстановки. А выводы о будущих угрозах для безопасности и интересов США делаются на основе анализа тех угроз, которые существуют в настоящий момент, или тех явлений, которые уже очевидны, но могут в перспективе развиться в угрозы.
Для компенсации этого недостатка в военное планирование США закладывается принцип стратегической неопределенности. В Директиве Министерства обороны, например, прямо заявляется, что поскольку невозможно «с абсолютной точностью предсказать, как будет развиваться стратегическая обстановка, мы будем сохранять широкий спектр военных возможностей, которые в совокупности позволят проявлять гибкость в реализации круга задач, описанных выше». [1] Этим же объясняется и большое внимание, которое уделяется в военном планировании принципу «возвратности потенциала», сохранению индустриальной и технологической базы и мобилизационному резерву.
На базе имеющейся информации трудно сделать вывод о том, чем объясняется такой подход. Является ли он следствием убежденности в том, что построение достоверных прогнозов даже на среднесрочную перспективу не представляется возможным? Либо здесь проявляется ведомственный интерес Министерства обороны и других силовых структур США? Действительно, «стратегическая неопределенность» позволяет Пентагону поддерживать множество разнообразных военных программ и выбивать из Конгресса ассигнования на их осуществление. А при наличии большей определенности относительно будущего развития международной обстановки и в условиях бюджетных ограничений, многие программы могли бы быть полностью закрыты.
В любом случае, отказ от полноценного стратегического прогнозирования приводит к тому, что военно-политическое руководство США оказывается не в состоянии реалистично описать перспективы развития международной обстановки. Как следствие, в Стратегии национальной безопасности тенденции мирового развития трактуются невнятно и однобоко, уклоняясь от болезненных для США вопросов. В результате положение и роль США в мире рассматриваются преимущественно субъективно, то есть так как его видят сами авторы данного документа. В целом эта роль изрядно преувеличивается и даже нескромно выпячивается.
Может даже показаться, что авторы документов упускают из виду диалектическую связь целей государства с его возможностями. Между тем, реалистичные внешнеполитические цели зависят от возможностей страны, также как и возможности страны предопределяют выдвижение только достижимых целей. В противном случае внешнюю политику страны ожидает стратегический крах.
Можно, конечно, предположить, что авторы документов допускают ошибки в оценке возможностей США. Однако, это представляется маловероятным, так как реалистичная оценка своей национальной мощи и потенциала других стран - методика давно отработанная, она используется в США уже в течении десятков лет. Следовательно, у США имеются и кадры, и средства, и технический аппарат для получения достоверных оценок в этой области.
Поэтому представляется, что авторы документов просто не желают касаться неудобных вопросов. Как следствие, в документах не учитывается глобальное изменение соотношения мировых экономических и политических сил и в целом тенденция к ослаблению глобальных позиций Западной цивилизации, лидером которой выступают США. Соответственно и предложить что-либо для изменения этой тенденции США не могут, кроме как заявлять о своей возрастающей мощи. Эта мощь в абсолютном выражении, возможно, и возрастает, но относительно других центров силы с очевидностью падает. Все это делает американскую оценку динамики международной обстановки достаточно уязвимой.
Конечно, на практике авторы документов эту тенденцию, возможно, осознают, но считают нецелесообразным отражать в публичном документе по прагматическим соображениям. Необходимо понимать, что подобные документы содержат в себе значительный элемент пропаганды. Они направлены не только на то, чтобы разъяснить гражданам страны политику администрации США в области обороны, но и на то чтобы повлиять на их мировосприятие, привить им образ непобедимого, процветающего и справедливого государства, в котором почетно жить и которое стоит защищать. Пропаганда также направлена во вне - на то, чтобы запугать противников, вдохновить союзников и склонить на свою сторону колеблющихся. Если же публично признать уменьшение роли и влияния США в мире, то это сразу же негативно повлияет на собственные внешнеполитические позиции.
Компенсировать недостатки, связанные с отсутствием полноценных стратегических прогнозов в основополагающих документах военного планирования США, возможно, призвана другая особенность применяемой методологии. Речь идет о регулярной переоценке состояния международной обстановки и тех вызовов, с которыми сталкивается американская внешняя и оборонная политика. Примером такого подхода являются ежегодные слушания в Комитете по делам вооруженных сил Сената США, проходящие под общей рубрикой «Ежегодная оценка угроз». Выступающие на этих слушаниях представители американского разведсообщества знакомят сенаторов и общественность с позицией своих ведомств по актуальным международным проблемам, затрагивающим безопасность США.
Доклады, представленные на этих слушаниях, относятся к разряду оперативных документов. В них отражаются изменения в оценках и прогнозах, которые могут быть как предпосылкой, так и следствием соответствующих корректировок в области военного планирования. В этом контексте представляет интерес сравнительный анализ двух докладов, представленных Разведывательным управлением Министерства обороны США (РУМО) соответственно в 2014 и 2015 году. Первый доклад был сделан директором РУМО генерал-лейтенантом Майклом Флинном. Второй - сменившим его на этом посту генералом Винсентом Стюартом.
В отличие от основополагающих военно-политических документов, данные доклады не содержат идеологически-концептуальной базы. Они очень конкретны. И сразу же после общей характеристики международной обстановки переходят к оценке внешних угроз безопасности США. Причем эти угрозы, также как и в основополагающих документах делятся на условно функциональные и региональные.
Среди функциональных угроз оба доклада ставят на первое место международный терроризм. Но внутри этой темы акценты расставлены по разному. Винсент Стюарт на первое место поставил ИГИЛ, а затем Аль-Каиду и Талибан [2]. У Флинна главной угрозой названа ситуация в Афганистане, включая действия движения Талибан и Аль-Каиды. Последняя была также названа в качестве глобальной террористической угрозы. Про ИГИЛ речи не идет, хотя упоминается исламский фронт Аль-Нусра в Сирии, который «борется за свержении президента Башара Асада» и «стремится расширить свое влияние в регионе… и укрепить опорную базу Аль-Каиды в Леванте». [3]
Таким образом, в докладе Флинна в целом правильно предсказана перспектива возникновения на базе Аль-Нусры террористического псевдогосударственного образования. Однако на практике эти соображения были по каким то причинам проигнорированы правительством США. В результате, корректировок в военное планирование внесено не было. И когда проблема назрела, Вашингтону пришлось в экстренном порядке выделять ресурсы и формировать войска для борьбы с уже сформировавшимся и окрепшим ИГИЛ, который на сегодняшний день публично назван главной террористической угрозой.
Имеются принципиальные отличия между двумя докладами и в оценке региональных угроз. В докладе Флинна в качестве главной региональной угрозы обозначен Иран. «Тегеран представляет одну из основных угроз американским интересам вследствие своих региональных амбиций, поддержки террористических и военизированных групп, укрепления военного потенциала и ядерных устремлений», - отмечается в докладе. В качестве второй региональной угрозы назван Китай. Конкретно термин «угроза» не употребляется, но говорится о том, что «подготовка к конфликту с Тайванем при участии США остается главным двигателем развития структуры НОАК, разработки вооружений, оперативного планирования и подготовки». [4]
Что касается России, то она упоминается в самом конце доклада перед безобидной Латинской Америкой. При этом каких-либо намеков на угрозы со стороны России не делается, хотя и упоминается о стремлении Москвы восстановить свое влияние на постсоветском пространстве. Однако это рассматривается как деятельность политического, а не военного характера. А перспектива военного противостояния между Россией и Западом из за событий на Украине не обозначена.
Совсем по другому расставлены акценты в докладе генерала Стюарта. На первом месте у него по-прежнему находится Иран, который «представляет угрозу» для США, из за его «поддержки режима Асада в Сирии, проведение антиизраильской политики, развития продвинутого военного потенциала и продолжения своей ядерной программы». Однако, Китай среди региональных угроз уже не называется. Никаких упоминаний о намерениях Пекина захватить Тайвань уже не делается. Напротив, говорится о том, что лидеры Китая «сосредоточат внимание преимущественно на внутренних проблемах». Единственным раздражителем остаются споры Китая с соседними государствами из за принадлежности островов в Восточно-китайском и Южно-китайском морях. Однако это не квалифицируется как угроза США, хотя и «повышает шансы на длительную напряженность» между участниками спора [5].
Россия же напротив выдвинулась среди региональных угроз на почетное второе место. В докладе указывается, что «украинский кризис глубоко повлиял на отношения России с Западом». Отмечается, что Москва «подняла информационную войну на новый уровень, стремясь подстегнуть антиамериканские и антизападные настроение в России и мире». А на международной арене Россия стремится использовать многостороннюю дипломатию для того, чтобы «противостоять, тому, что она рассматривает как односторонние действия США». Выражается тревога готовностью России «скрыто использовать военные и полувоенные формирования на территории соседнего государства», а также тем, что военные приготовления Москвы позволяют ей максимально усилить дипломатическое давление на Европу [6].
Проведенный анализ двух докладов затрагивает далеко не все изложенные в них проблемы. Однако из приведенных сравнений уже достаточно ясно, что за истекший год произошли существенные изменения в оценках РУМО складывающейся международной обстановки, а также существующих и вероятных угроз американским интересам. И хотя в докладах нет прямых указаний на то, какие корректировки следует внести в планы США по военному строительству, развертыванию войск и другим вопросам, можно предположить, что соответствующая работа в Министерстве обороны США уже проведена или будет проведена в ближайшем будущем.
Таким образом, практика ежегодных переоценок военных угроз, свидетельствует о наличии в военном планировании США элементов «динамического прогнозирования». Этот относительно новый метод позволяет в реальном времени отслеживать изменения международной обстановки, производить переоценку прогнозов ее развития и вносить соответствующие корректировки в военное планирование. Конечно, вряд ли, можно говорить о том, что этот метод применяется в США полноценно. По крайней мере, об этом ничего не известно. А существующая практика и достаточно посредственные результаты в этой области не позволяют говорить о том, что этот метод сознательно взят на вооружение Пентагоном. Тем не менее, существующая в США практика дает возможность, по крайней мере, раз в год обновлять оценки, прогнозы и при необходимости вносить коррективы в планы военного строительства и применения вооруженных сил.
Выводы
В основе методологии военного планирования США лежит классическая теория «политического реализма», показавшая свою достаточно высокую эффективность при анализе международных отношений. Эта теория оперирует двумя основными понятиями «национальная мощь» и «национальный интерес». При этом «национальная мощь» выступает в качестве главного инструмента реализации национальных интересов. [7]
Географически военное планирование НАТО имеет глобальный охват и затрагивает весь мир. Естественно при этом, что некоторые регионы выделяются как боле приоритетные в зависимости от того, какое значение они имеют для национальных интересов США.
Структурно военное планирование США осуществляется по достаточно традиционной схеме, многократно опробованной на практике. Сначала производится описание существующей международной обстановки и определяется роль США в данной конфигурации мировых сил. На этой основе обозначаются существующие и вероятные будущие угрозы американским интересам. Затем определяется набор сил и средств для парирования этих угроз с учетом финансовых и военно-технических возможностей.
Военное планирование США исходит из того, что вооруженные силы являются лишь частью национальной мощи страны. Поэтому их применение рассматривается в комбинации с другими внешнеполитическими инструментами такими как дипломатия, экономическое воздействие (санкции, льготы), информационные операции и «мягкая сила». Данный подход является вполне логичным, так как позволяет оптимизировать использование каждого из инструментов, что ведет к экономии сил и средств, а также снижает риски при достижении поставленных целей.
Методология военного планирования США, отраженная в публичных документах, очень в малой степени опирается на стратегическое прогнозирование развития международной обстановки. В основе такого подхода могут лежать разные соображения, в том числе нежелание озвучивать невыгодные для США прогнозы. Вместо этого в военном планировании применяется принцип «стратегической неопределенности», позволяющий развивать военное строительство по самым разнообразным вариантам.
Частичной компенсацией указанного недостатка является использование в военном планировании США элементов динамического прогнозирования. Это создает предпосылки для оперативного реагирования на изменения, происходящие в международной среде, и соответствующей корректировки имеющихся планов. Однако, как показывает практика, результаты использования этого метода не всегда ведут к принятию необходимых решений и надлежащим практическим действиям.
Анализ основополагающих документов правительства США в области обороны и национальной безопасности, которые имеются в публичном доступе, показывает, что многие содержащиеся там положения носят не реалистичный характер. Это касается прежде всего оценок роли и места США в мире, включая заявления об американском лидерстве, об универсальности американских ценностей, о непобедимости американской армии, о способности США отразить любые угрозы и нанести поражение любому противнику. В то же время другим странам и народам зачастую приписываются агрессивные намерения и выдуманные планы.
В связи с этим можно предположить, что указанные документы составлены таким образом, чтобы оказывать информационное воздействие на союзников и противников США, а также на собственных граждан. В то же время реальные документы военного планирования, которые скрыты от общественности, скорее всего, базируются на более реалистичных посылках. Поэтому они будут несколько отличаться от публичных документов в исходных данных, оценках, выводах и рекомендациях. Тем не менее, можно предположить, что методологический подход к военному планированию в обоих случаях совпадает.
[1] Ibidem
[2] Statement for the Record: Worldwide Threat Assessment. Armed Services Committee, United States Senate. Vincent R. Stewart, Lieutenant General, U.S. Marine Corps. Director, Defense Intelligence Agency. February 26, 2015.
[3] Annual Threat Assessment. Statement Before the Senate Armed Services Committee, United States Senate. Michael T. Flynn, Lieutenant General, U.S. Army. Director, Defense Intelligence Agency. February 11, 2014.
[4] Ibidem
[5] Statement for the Record: Worldwide Threat Assessment. Armed Services Committee, United States Senate. Vincent R. Stewart, Lieutenant General, U.S. Marine Corps. Director, Defense Intelligence Agency. February 26, 2015.
[6] Ibidem
[7] Morgenthau, Hans J. Politics Among Nations: The Struggle for Power and Peace, Fifth Edition, Revised, New York: Alfred A. Knopf, 1978.
При всех достоинствах методологии военного планирования США, она имеет один существенный недостаток. Эта методология в очень ограниченном объеме использует стратегическое прогнозирование. В рассмотренных документах не видно попыток описать какую-либо внятную картину будущего и проанализировать вероятные сценарии развития международной обстановки. А выводы о будущих угрозах для безопасности и интересов США делаются на основе анализа тех угроз, которые существуют в настоящий момент, или тех явлений, которые уже очевидны, но могут в перспективе развиться в угрозы.
Для компенсации этого недостатка в военное планирование США закладывается принцип стратегической неопределенности. В Директиве Министерства обороны, например, прямо заявляется, что поскольку невозможно «с абсолютной точностью предсказать, как будет развиваться стратегическая обстановка, мы будем сохранять широкий спектр военных возможностей, которые в совокупности позволят проявлять гибкость в реализации круга задач, описанных выше». [1] Этим же объясняется и большое внимание, которое уделяется в военном планировании принципу «возвратности потенциала», сохранению индустриальной и технологической базы и мобилизационному резерву.
На базе имеющейся информации трудно сделать вывод о том, чем объясняется такой подход. Является ли он следствием убежденности в том, что построение достоверных прогнозов даже на среднесрочную перспективу не представляется возможным? Либо здесь проявляется ведомственный интерес Министерства обороны и других силовых структур США? Действительно, «стратегическая неопределенность» позволяет Пентагону поддерживать множество разнообразных военных программ и выбивать из Конгресса ассигнования на их осуществление. А при наличии большей определенности относительно будущего развития международной обстановки и в условиях бюджетных ограничений, многие программы могли бы быть полностью закрыты.
В любом случае, отказ от полноценного стратегического прогнозирования приводит к тому, что военно-политическое руководство США оказывается не в состоянии реалистично описать перспективы развития международной обстановки. Как следствие, в Стратегии национальной безопасности тенденции мирового развития трактуются невнятно и однобоко, уклоняясь от болезненных для США вопросов. В результате положение и роль США в мире рассматриваются преимущественно субъективно, то есть так как его видят сами авторы данного документа. В целом эта роль изрядно преувеличивается и даже нескромно выпячивается.
Может даже показаться, что авторы документов упускают из виду диалектическую связь целей государства с его возможностями. Между тем, реалистичные внешнеполитические цели зависят от возможностей страны, также как и возможности страны предопределяют выдвижение только достижимых целей. В противном случае внешнюю политику страны ожидает стратегический крах.
Можно, конечно, предположить, что авторы документов допускают ошибки в оценке возможностей США. Однако, это представляется маловероятным, так как реалистичная оценка своей национальной мощи и потенциала других стран - методика давно отработанная, она используется в США уже в течении десятков лет. Следовательно, у США имеются и кадры, и средства, и технический аппарат для получения достоверных оценок в этой области.
Поэтому представляется, что авторы документов просто не желают касаться неудобных вопросов. Как следствие, в документах не учитывается глобальное изменение соотношения мировых экономических и политических сил и в целом тенденция к ослаблению глобальных позиций Западной цивилизации, лидером которой выступают США. Соответственно и предложить что-либо для изменения этой тенденции США не могут, кроме как заявлять о своей возрастающей мощи. Эта мощь в абсолютном выражении, возможно, и возрастает, но относительно других центров силы с очевидностью падает. Все это делает американскую оценку динамики международной обстановки достаточно уязвимой.
Конечно, на практике авторы документов эту тенденцию, возможно, осознают, но считают нецелесообразным отражать в публичном документе по прагматическим соображениям. Необходимо понимать, что подобные документы содержат в себе значительный элемент пропаганды. Они направлены не только на то, чтобы разъяснить гражданам страны политику администрации США в области обороны, но и на то чтобы повлиять на их мировосприятие, привить им образ непобедимого, процветающего и справедливого государства, в котором почетно жить и которое стоит защищать. Пропаганда также направлена во вне - на то, чтобы запугать противников, вдохновить союзников и склонить на свою сторону колеблющихся. Если же публично признать уменьшение роли и влияния США в мире, то это сразу же негативно повлияет на собственные внешнеполитические позиции.
Компенсировать недостатки, связанные с отсутствием полноценных стратегических прогнозов в основополагающих документах военного планирования США, возможно, призвана другая особенность применяемой методологии. Речь идет о регулярной переоценке состояния международной обстановки и тех вызовов, с которыми сталкивается американская внешняя и оборонная политика. Примером такого подхода являются ежегодные слушания в Комитете по делам вооруженных сил Сената США, проходящие под общей рубрикой «Ежегодная оценка угроз». Выступающие на этих слушаниях представители американского разведсообщества знакомят сенаторов и общественность с позицией своих ведомств по актуальным международным проблемам, затрагивающим безопасность США.
Доклады, представленные на этих слушаниях, относятся к разряду оперативных документов. В них отражаются изменения в оценках и прогнозах, которые могут быть как предпосылкой, так и следствием соответствующих корректировок в области военного планирования. В этом контексте представляет интерес сравнительный анализ двух докладов, представленных Разведывательным управлением Министерства обороны США (РУМО) соответственно в 2014 и 2015 году. Первый доклад был сделан директором РУМО генерал-лейтенантом Майклом Флинном. Второй - сменившим его на этом посту генералом Винсентом Стюартом.
В отличие от основополагающих военно-политических документов, данные доклады не содержат идеологически-концептуальной базы. Они очень конкретны. И сразу же после общей характеристики международной обстановки переходят к оценке внешних угроз безопасности США. Причем эти угрозы, также как и в основополагающих документах делятся на условно функциональные и региональные.
Среди функциональных угроз оба доклада ставят на первое место международный терроризм. Но внутри этой темы акценты расставлены по разному. Винсент Стюарт на первое место поставил ИГИЛ, а затем Аль-Каиду и Талибан [2]. У Флинна главной угрозой названа ситуация в Афганистане, включая действия движения Талибан и Аль-Каиды. Последняя была также названа в качестве глобальной террористической угрозы. Про ИГИЛ речи не идет, хотя упоминается исламский фронт Аль-Нусра в Сирии, который «борется за свержении президента Башара Асада» и «стремится расширить свое влияние в регионе… и укрепить опорную базу Аль-Каиды в Леванте». [3]
Таким образом, в докладе Флинна в целом правильно предсказана перспектива возникновения на базе Аль-Нусры террористического псевдогосударственного образования. Однако на практике эти соображения были по каким то причинам проигнорированы правительством США. В результате, корректировок в военное планирование внесено не было. И когда проблема назрела, Вашингтону пришлось в экстренном порядке выделять ресурсы и формировать войска для борьбы с уже сформировавшимся и окрепшим ИГИЛ, который на сегодняшний день публично назван главной террористической угрозой.
Имеются принципиальные отличия между двумя докладами и в оценке региональных угроз. В докладе Флинна в качестве главной региональной угрозы обозначен Иран. «Тегеран представляет одну из основных угроз американским интересам вследствие своих региональных амбиций, поддержки террористических и военизированных групп, укрепления военного потенциала и ядерных устремлений», - отмечается в докладе. В качестве второй региональной угрозы назван Китай. Конкретно термин «угроза» не употребляется, но говорится о том, что «подготовка к конфликту с Тайванем при участии США остается главным двигателем развития структуры НОАК, разработки вооружений, оперативного планирования и подготовки». [4]
Что касается России, то она упоминается в самом конце доклада перед безобидной Латинской Америкой. При этом каких-либо намеков на угрозы со стороны России не делается, хотя и упоминается о стремлении Москвы восстановить свое влияние на постсоветском пространстве. Однако это рассматривается как деятельность политического, а не военного характера. А перспектива военного противостояния между Россией и Западом из за событий на Украине не обозначена.
Совсем по другому расставлены акценты в докладе генерала Стюарта. На первом месте у него по-прежнему находится Иран, который «представляет угрозу» для США, из за его «поддержки режима Асада в Сирии, проведение антиизраильской политики, развития продвинутого военного потенциала и продолжения своей ядерной программы». Однако, Китай среди региональных угроз уже не называется. Никаких упоминаний о намерениях Пекина захватить Тайвань уже не делается. Напротив, говорится о том, что лидеры Китая «сосредоточат внимание преимущественно на внутренних проблемах». Единственным раздражителем остаются споры Китая с соседними государствами из за принадлежности островов в Восточно-китайском и Южно-китайском морях. Однако это не квалифицируется как угроза США, хотя и «повышает шансы на длительную напряженность» между участниками спора [5].
Россия же напротив выдвинулась среди региональных угроз на почетное второе место. В докладе указывается, что «украинский кризис глубоко повлиял на отношения России с Западом». Отмечается, что Москва «подняла информационную войну на новый уровень, стремясь подстегнуть антиамериканские и антизападные настроение в России и мире». А на международной арене Россия стремится использовать многостороннюю дипломатию для того, чтобы «противостоять, тому, что она рассматривает как односторонние действия США». Выражается тревога готовностью России «скрыто использовать военные и полувоенные формирования на территории соседнего государства», а также тем, что военные приготовления Москвы позволяют ей максимально усилить дипломатическое давление на Европу [6].
Проведенный анализ двух докладов затрагивает далеко не все изложенные в них проблемы. Однако из приведенных сравнений уже достаточно ясно, что за истекший год произошли существенные изменения в оценках РУМО складывающейся международной обстановки, а также существующих и вероятных угроз американским интересам. И хотя в докладах нет прямых указаний на то, какие корректировки следует внести в планы США по военному строительству, развертыванию войск и другим вопросам, можно предположить, что соответствующая работа в Министерстве обороны США уже проведена или будет проведена в ближайшем будущем.
Таким образом, практика ежегодных переоценок военных угроз, свидетельствует о наличии в военном планировании США элементов «динамического прогнозирования». Этот относительно новый метод позволяет в реальном времени отслеживать изменения международной обстановки, производить переоценку прогнозов ее развития и вносить соответствующие корректировки в военное планирование. Конечно, вряд ли, можно говорить о том, что этот метод применяется в США полноценно. По крайней мере, об этом ничего не известно. А существующая практика и достаточно посредственные результаты в этой области не позволяют говорить о том, что этот метод сознательно взят на вооружение Пентагоном. Тем не менее, существующая в США практика дает возможность, по крайней мере, раз в год обновлять оценки, прогнозы и при необходимости вносить коррективы в планы военного строительства и применения вооруженных сил.
Выводы
В основе методологии военного планирования США лежит классическая теория «политического реализма», показавшая свою достаточно высокую эффективность при анализе международных отношений. Эта теория оперирует двумя основными понятиями «национальная мощь» и «национальный интерес». При этом «национальная мощь» выступает в качестве главного инструмента реализации национальных интересов. [7]
Географически военное планирование НАТО имеет глобальный охват и затрагивает весь мир. Естественно при этом, что некоторые регионы выделяются как боле приоритетные в зависимости от того, какое значение они имеют для национальных интересов США.
Структурно военное планирование США осуществляется по достаточно традиционной схеме, многократно опробованной на практике. Сначала производится описание существующей международной обстановки и определяется роль США в данной конфигурации мировых сил. На этой основе обозначаются существующие и вероятные будущие угрозы американским интересам. Затем определяется набор сил и средств для парирования этих угроз с учетом финансовых и военно-технических возможностей.
Военное планирование США исходит из того, что вооруженные силы являются лишь частью национальной мощи страны. Поэтому их применение рассматривается в комбинации с другими внешнеполитическими инструментами такими как дипломатия, экономическое воздействие (санкции, льготы), информационные операции и «мягкая сила». Данный подход является вполне логичным, так как позволяет оптимизировать использование каждого из инструментов, что ведет к экономии сил и средств, а также снижает риски при достижении поставленных целей.
Методология военного планирования США, отраженная в публичных документах, очень в малой степени опирается на стратегическое прогнозирование развития международной обстановки. В основе такого подхода могут лежать разные соображения, в том числе нежелание озвучивать невыгодные для США прогнозы. Вместо этого в военном планировании применяется принцип «стратегической неопределенности», позволяющий развивать военное строительство по самым разнообразным вариантам.
Частичной компенсацией указанного недостатка является использование в военном планировании США элементов динамического прогнозирования. Это создает предпосылки для оперативного реагирования на изменения, происходящие в международной среде, и соответствующей корректировки имеющихся планов. Однако, как показывает практика, результаты использования этого метода не всегда ведут к принятию необходимых решений и надлежащим практическим действиям.
Анализ основополагающих документов правительства США в области обороны и национальной безопасности, которые имеются в публичном доступе, показывает, что многие содержащиеся там положения носят не реалистичный характер. Это касается прежде всего оценок роли и места США в мире, включая заявления об американском лидерстве, об универсальности американских ценностей, о непобедимости американской армии, о способности США отразить любые угрозы и нанести поражение любому противнику. В то же время другим странам и народам зачастую приписываются агрессивные намерения и выдуманные планы.
В связи с этим можно предположить, что указанные документы составлены таким образом, чтобы оказывать информационное воздействие на союзников и противников США, а также на собственных граждан. В то же время реальные документы военного планирования, которые скрыты от общественности, скорее всего, базируются на более реалистичных посылках. Поэтому они будут несколько отличаться от публичных документов в исходных данных, оценках, выводах и рекомендациях. Тем не менее, можно предположить, что методологический подход к военному планированию в обоих случаях совпадает.
[1] Ibidem
[2] Statement for the Record: Worldwide Threat Assessment. Armed Services Committee, United States Senate. Vincent R. Stewart, Lieutenant General, U.S. Marine Corps. Director, Defense Intelligence Agency. February 26, 2015.
[3] Annual Threat Assessment. Statement Before the Senate Armed Services Committee, United States Senate. Michael T. Flynn, Lieutenant General, U.S. Army. Director, Defense Intelligence Agency. February 11, 2014.
[4] Ibidem
[5] Statement for the Record: Worldwide Threat Assessment. Armed Services Committee, United States Senate. Vincent R. Stewart, Lieutenant General, U.S. Marine Corps. Director, Defense Intelligence Agency. February 26, 2015.
[6] Ibidem
[7] Morgenthau, Hans J. Politics Among Nations: The Struggle for Power and Peace, Fifth Edition, Revised, New York: Alfred A. Knopf, 1978.