Архитектура Соборной площади Кремля
Отрывки из книги Кавельмахера В.В. ЦЕРКОВЬ ПРЕОБРАЖЕНИЯ В ОСТРОВЕ (ложноготический шатровый храм рубежа ХVI-ХVII веков в Подмосковье. К вопросу о дате постройки, первоначальных объемах и стилистике церкви Преображения в Острове)
Москва ориентировалась на западные образцы во многом бессистемно, под воздействием меняющихся исторических обстоятельств, и экспериментировала тоже во многом бессистемно. На Соборной площади Кремля все это хорошо видно: Успенский собор ориентирован на романскую архитектуру,
а два здания, выстроенные вслед за ним в едином ансамбле с некоторым временным разрывом, - Архангельский собор и церковь-колокольня Ивана Лествичника, - откровенно разностильны. Архангельский собор - венецианский памятник, Высокое Возрождение.
Колокольня мастера Бона - романо-готическая.
Несмотря на то, что оба здания выстроены одновременно и «в ансамбле», процесс явно не конструировался. Наемные зодчие строили, кто во что горазд. Все это не составляет абсолютно никакого секрета, но в советской сервильной литературе на этом не было принято акцентировать внимание. Все это провозглашалось «народным гением».
На самом же деле, если к «выравненной» новгородско-псковской архитектуре может до известной степени применяться категория «народности», то к архитектуре московской аристократии - с огромной долей умозрительности. Это была архитектура авторская, зависевшая от народа разве что «в высшем смысле». Впрочем, народ мог ее ассимилировать, признавать в конфессиональном плане, переносить в эпос, заимствовать из нее, сделать фактом поэтического сознания, метафорой, символом, как Эйфелеву башню. Даже внутренне ориентированные на европейские образцы древнерусские памятники со временем усваиваются народом, как бы «присваиваются» им, и начинают видеться ученым как произведения искусства нерасчлененного, синкретичного, а то и «народного». Так стал «народным» Покровский собор на Рву, хотя почти никто не искал возможности его повторить.
Почему так выборочно происходит это укоренение произведений искусства в народе - вопрос, над истолкованием которого билось не одно поколение мыслителей. Так же укореняется религия, это явления одного порядка (например, зороастрийские арабские племена, имевшие все возможности принять христианство, уже построившее на их землях монастыри и храмы, вдруг приняли молодой ислам). Эти процессы можно сравнить и с усвоением языком иностранных слов: спустя века вычленить их «чуждое» происхождение уже бывает очень непросто.
Москва ориентировалась на западные образцы во многом бессистемно, под воздействием меняющихся исторических обстоятельств, и экспериментировала тоже во многом бессистемно. На Соборной площади Кремля все это хорошо видно: Успенский собор ориентирован на романскую архитектуру,
а два здания, выстроенные вслед за ним в едином ансамбле с некоторым временным разрывом, - Архангельский собор и церковь-колокольня Ивана Лествичника, - откровенно разностильны. Архангельский собор - венецианский памятник, Высокое Возрождение.
Колокольня мастера Бона - романо-готическая.
Несмотря на то, что оба здания выстроены одновременно и «в ансамбле», процесс явно не конструировался. Наемные зодчие строили, кто во что горазд. Все это не составляет абсолютно никакого секрета, но в советской сервильной литературе на этом не было принято акцентировать внимание. Все это провозглашалось «народным гением».
На самом же деле, если к «выравненной» новгородско-псковской архитектуре может до известной степени применяться категория «народности», то к архитектуре московской аристократии - с огромной долей умозрительности. Это была архитектура авторская, зависевшая от народа разве что «в высшем смысле». Впрочем, народ мог ее ассимилировать, признавать в конфессиональном плане, переносить в эпос, заимствовать из нее, сделать фактом поэтического сознания, метафорой, символом, как Эйфелеву башню. Даже внутренне ориентированные на европейские образцы древнерусские памятники со временем усваиваются народом, как бы «присваиваются» им, и начинают видеться ученым как произведения искусства нерасчлененного, синкретичного, а то и «народного». Так стал «народным» Покровский собор на Рву, хотя почти никто не искал возможности его повторить.
Почему так выборочно происходит это укоренение произведений искусства в народе - вопрос, над истолкованием которого билось не одно поколение мыслителей. Так же укореняется религия, это явления одного порядка (например, зороастрийские арабские племена, имевшие все возможности принять христианство, уже построившее на их землях монастыри и храмы, вдруг приняли молодой ислам). Эти процессы можно сравнить и с усвоением языком иностранных слов: спустя века вычленить их «чуждое» происхождение уже бывает очень непросто.