Сергей Иванович Чудаков.
Оригинал взят у dondanillo в Сергей Магомет о Сергее Чудакове
Родился 31 мая 1937 г. в Москве. В 1950-х гг. учился на факультете журналистики МГУ, но был отчислен со 2-го курса при неясных обстоятельствах. В 1957-69 гг. занимался журналистикой, публиковал рецензии, интервью, был, по его собственным словам, «псевдонимщиком и негром». Одновременно вел жизнь мелкого уголовника: воровал книги, был сутенером, снимал порнографические фильмы. В 1974 г. Чудаков был арестован, признан невменяемым и решением суда отправлен на принудительное лечение. После освобождения из больницы жил в Москве. Неоднократно попадал в психиатрическую клинику; в 1990 г. решением суда был вновь отправлен на принудительное лечение. Последний раз его видели в начале 2000-х. Близко знавший Чудакова актёр Лев Прыгунов пишет в книге воспоминаний, что, по слухам, он был убит.
АБСОЛЮТНАЯ КАРТИНА
Был вечер прекрасный, летний. В такой вечер хорошо покататься с девушкой в лодке, напоить ее водкой и овладеть ею среди желтых кувшинок и разлитого в воздухе запаха спелой дыни, под попискивание жирных карасей, плещущихся в ряске.
Впрочем, мои возможности и планы были куда более скромными, когда в распаренной Москве я пробирался с натужной борзостыо по Арбату и подслеповато шарил глазами в складках дебильно фланирующей толпы, желая лишь отыскать поскорее одну-единственную из бесчисленных арбатских проституток, к которой остро, но малодушно вожделея, присматривался едва ли не весь этот последний, особенно пакостный год и в которой, надо сказать, мне чудилось что-то такое, что заставляло меня, давно и бездарно разменявшего четвертый десяток, испытывать то ли отроческий, то ли старческий птичий трепет, причем я даже не пытался ни анализировать эти позорные романтические пароксизмы, ни сопротивляться им, целиком приписывая их заключительной, вероятно, стадии размягчения моих мозгов, тут уж у меня иллюзий не было, прошли, слава богу, те времена, когда я еще мог покрасоваться перед самим собой, воображая себя то эдаким Степным Волком, то Утиным Охотником или на худой конец тем издерганным, но симпатичным печеночником, пописывавшим на досуге по поводу мокрого снега,- теперь-то я вполне удовольствовался образом безликого ходячего экземпляра, являющимся не чем иным, как горстью временно одушевленного праха.
Вот до чего я дошел Все во мне было устремлено на некую незнакомую молоденькую шлюшку, в которой всего примечательного и было, что ее бездонно порочная повадка, ощущаемая, словно самочий дух секреций, источаемый каждой ее порой, но именно в ее объятиях мне грезилось найти себе успокоение и счастье. Между прочим, у нее в руках частенько бывал букет отличных цветов, и я недоумевал зачем, откуда? Не клиенты же ей их в самом деле перед случкой преподносят. А может, и клиенты!.. Но я за ней не следил, упаси Боже. Я просто разок взглядывал на нее при встрече, в то время как она отиралась среди самодовольных спекулянтишек, фирмачей и уличных торговцев, даже стесняясь привлечь ее внимание одним откровенным взглядом, и сразу же отваливал, мрачный, как сыч, и задыхающийся от одиночества.
Меня уже измотали запущенные болезни, которую я пока что кое-как усмирял таблетками и пилюлями. По утрам я долго не мог подняться от слабости, а ночами изнывал от бессонницы, без конца размешивая одну и ту же баланду мыслей о своих неудачах бывших женах и женщинах, разводах, детях и безденежье Я соскучился и выдохся также от перепробованных занятий литературой и живописью, ни в одном ш которых мне не удалось снискать заработка или успеха. Я то искал Форму и терял Содержание, то, наоборот, находил Содержание, но терял Форму, а потом я потерял и то и другое, погрузившись в совершенную беспросветность, где не помогали ни молитва, ни богохульство. Единственным сохранившимся развлечением было ведение дневников, перенасыщенных всяческом патологией, да еще я время от времени тупо пролистывал одни и тс же несколько когда-то обожаемых книг.
Итак, мои последние светлые чаяния идеальной любви, женщины, счастья догорали бесславно, обращенные на уличную проститутку. Однако сегодня я двигался по Арбату увереннее обычного, так как намеревался свести наконец с ней знакомство. На эти цели судьба неожиданно подбросила мне некоторое сумму денег. Конечно, даже если сжечь их в одну секунду, то обжечься-то все равно не удастся, но я надеялся, что ради мимолетного знакомства моя прелестница ими, по крайней мере, не побрезгует. Я смиренно поглядывал на горячечно-веселый и химически-свежий молодой народец, с идиотизмом ликовавший на своем жлобском празднике жизни, напряженно вибрировавший на баксы и фунты, словно железные опилки при зове магнита. Курчавые самодовольные чертенята заметно выделялись на фоне уныло обалделых горожан и приезжих и обособленно бурлили на арбатских мостовых, чтобы завтра, быть может, уже бурлить, перебравшись куда-то в иные края. Опостылевшая суета перестроечных лет усугубила мои личные неудачи и не то чтобы раздражала, но вгоняла в еще более мрачное расположение духа Отвратительно и утомительно было присутствовать при этом повальном коммерческом скотоложестве, терпеливо дожидаться, пока, словно пораженные энцефалитом, худые и тучные стада всевозможных дельцов, менял, барышников сначала вытопчут вдоль и поперек города и веси, а затем начнут пожирать друг друга при скудном освещении звезды Полынь, и, наконец, падут.
Я задержался на углу Театра Вахтангова, где оголодавшие вундеркинды из Гнесинского училища квартетом выпиливали Генделя, как что-то родное и исконное, классически собирая мелочь и бумажки в скрипичный футляр, а какой-то военный с погонами капитана, в дымину пьяный, сосредоточенно и серьезно внимал им, вытянувшись по стойке смирно, по-гусарски с форменной фуражкой на приподнято-согнутом локте, и у него сзади из-под кителя почему-то интимно свешивались спущенные до самых коленей белые эластичные подтяжки. И вся публика смотрела, конечно, не на квартет, а на серьезного капитана с приспущенными штанами, и по завершении пьесы ему достались все симпатии, аплодисменты и даже очередные мелочь и бумажки, посыпавшиеся к его офицерским бутсам, а он только непонимающе похлопал белесыми глазами и, накинув фуражечку на пшеничную маковку, зашагал к Смоленской площади... Я почти с умилением смотрел ему вслед, как на товарища по несчастью, как на друга и брата. Даже эполеты, брат Денис, не оберегли нас от порчи, пронизавшей мир.
В следующее мгновение знакомый птичий трепет и даже почти болезненный озноб хлынули в мою грудь - ожидаемые и неожиданные, - то ли напасть благодати, то ли благодать напасти. Я наконец отыскал, заметил ее, мою белокурую путанистую Гретхен, беззаботно покуривавшую, присевши на каменный уступ фасада, в окружении фольклорно пестрых лотков с матрешками, балалайками и самоварами.
На этот раз я не собирался терять времени, а, напротив, намеревался как можно скорее затащить ее в свою берлогу, чтобы со всем своим трепетом познать всемерно и всячески. Однако я вдруг остановился в глубокой задумчивости, рассеянно глядя на нее... Нет, я не превратился снова в застенчивого юношу, меня не сковала робость от неуверенности в своем скромном сексапиле. Я не устрашился также ни гонококков, ни спирохет, ни трихомонад, ни даже проклятого СПИДа.. Гретхен вообще была ни при чем. Просто я осознал, что именно сейчас, вероятно, вступаю на свой «файнл кат», на свой последний жизненный отрезок, за которым меня уже действительно ожидает надежнейшее успокоение. Тихая жуть сладко впилась в сердце, словно оттискивая тавро, и быстро отлетела, а я все стоял в нерешительности перед этим своим последним отрезком и, собираясь с духом, достал и пересчитал, ради передышки, сложенные пополам купюры, словно собирался оплатить ее услуги авансом.
Что ж, на все Божья воля, сказал я себе, и, сунув деньги в карман, уже хотел устремиться вперед, как кто-то осторожно потянул меня за рукав.
- Послушайте, - услышал я. - Разрешите пару слов... Извините, что прямо так к вам обращаюсь. Это как бы просто совет постороннего.
Я повернул голову и увидел, что ко мне обращается, да еще норовит взять поглубже под руку, какая-то подозрительная личность, которую можно было принять за бродягу, сумасшедшего или педераста. Он заглядывал мне в глаза с одновременным сочетанием льстивой искательности и взвинченной бесцеремонности. Первым моим побуждением было с отвращением его от себя оттолкнуть или даже ударить, однако обходительная, вежливая, даже как бы архаичная речь заставила меня лишь высвободить руку и вопросительно поднять брови.
- Что такое?
- Я, пожалуй, абсолютно бестактно вмешиваюсь в ваши дела, не имея никакого на то права, - говорил он торопливо, - но, может быть, вы соблаговолите выслушать человека, который по крайней мере много старше вас и искренне желает вам добра.
Я сумрачно кивнул, поглядывая на проститутку, которая затягивалась сигаретой и лениво поглаживала ладонью плоский живот. На ногтях сиял красный лак.
- Нет! Не нужно! Вам никогда не нужно платить за это денег! - вдруг заявил он возбужденно.
- Что-что? - удивился я.
Он отступил на один шаг, как бы внимательно всматриваясь в меня, словно собирался писать с меня портрет, а затем, не то спрашивая, не то утверждая, многозначительно произнес:
- Ведь вы поэт, прозаик, художник, музыкант...
Напоминание об этом содержало для меня мало приятного.
- Ну, допустим, - осторожно согласился я.
- Конечно! - воскликнул он, еще больше возбуждаясь.- Это видно! Я сам художник и, поверьте, могу вас понять!
- Вы - художник? - рассеянно спросил я.
- Я лучший художник! - с неожиданным достоинством заявил он. - Среди всех умерших, ныне здравствующих и даже будущих - я лучший!
- Верю, - равнодушно кивнул я и, отвернувшись от него, сделал движение в сторону моей незнакомки.
- Погодите, - взмолился он, снова заступая мне путь, - не предлагайте ей денег!
- Да почему нет, собственно говоря? - нетерпеливо осведомился я.
- Да потому, - горячо зашептал он, - что они должны почитать за счастье уже просто принадлежать вам! И не только должны, а так и есть на самом деле... Вот эта, например, стоит ей только узнать, кто вы такой, затрепещет от сильнейшей страсти и изойдет в экстазе от одного вашего благосклонного взгляда, и предстанет пред вами в таком неистовстве и блеске своего ремесла, как ни перед одним из щедрейших клиентов! Вы понимаете меня? А деньги только все испортят!
В его словах как будто содержалось рациональное зерно, но уж как-то очень несогласно контрастировали они со всем его видом: что-то среднее между небритостью и бородой, задрипанные советские джинсы, пиджак явно от старьевщика и, наконец, неожиданно новенькие кеды, что наводило на мысль об их криминальном происхождении, проще говоря, что он их где-то спер. Все это внешнее, впрочем, само по себе, конечно, не могло вызвать у меня особого не¬приятия или осуждения. Недоверчивое отношение вызвало разве экзальтированное заявление, что он «лучший художник». Хотя его рассуждения уже пробудили во мне некоторое любопытство, достаточное для того, чтобы пока что не прерывать наш внезапный разговор. А он словно почувствовал это и продолжал увереннее и доверительнее:
- Настоятельнейше повторяю: деньги все испортят! Вы ведь не хотели бы ограничиться, так сказать, лишь стандартными, формальными интимными услугами. Напротив, вы желали бы окунуться в нечто не только запредельно чувственное, но и одновременно неповторимо-неподражаемое... Именно этого должен желать человек нашего с вами калибра и склада души. Признайтесь мне! Мне можно признаться. Я сам все это прожил и изучил доподлинно.
- Теоретически вы, пожалуй, правы, - грустно согласился я, - но практически... Звучит литературно, но этот рафинированный романтизм не приложим к жизни. В жизни им всем на это наплевать.
Лучший художник даже побагровел от нетерпения. Он взъерошил пятерней свои жесткие, цвета соли с пеплом волосы, и в его облике проступило что-то пиратское, Он словно уловил тот звездный момент, когда меня, тепленького, можно было брать на абордаж.
- Ради бога, не обижайтесь, - сказал он мне, - но то, что вы - неудачник, видно с первого взгляда. Как, впрочем, - поспешно добавил он, - и то, что вы весьма талантливый человек. И вот что я вам скажу. Причина всех ваших крушений содержится как раз в ваших последних словах. Она - в вашем трогательном непонимании, что именно «рафинированный романтизм», как вы выразились, по-настоящему только и приложим к жизни! И именно то, что является, к примеру, высшим литературным достижением, является в то же время высшим достижением в практической жизни, эффективнейшим инструментом для достижения любых целей!.. Обиднее всего, что эту маленькую истину поняли, взяли на вооружение не вы, а люди с несравнимо ничтожным талантом, чем у вас.
- Откуда вам знать о моем таланте? - усмехнулся я, ловя его на дешевой лести. Я уже чувствовал, что чего он добивается от меня.
- Потом вы мне покажете ваши работы, и я вам скажу более определенно, чего вы стоите, - спокойно усмехнулся он в ответ. - А сейчас сужу я по степени вашего чайльд-гарольдовского разочарования.
- Рассуждаете вы занимательно, - признал я, - и в другой раз я бы с вами охотно поболтал, но в настоящий момент...
- Прекрасно! Недоверие с вашей стороны, - Он деловито потер ладони. - Вам, стало быть, требуется практическое подтверждение моих рассуждений. Такая малость. Ну, извольте. Опыт сводничества у меня совершенно уникальный. В трудные времена своей биографии я организовывал подпольные публичные дома, где работали не какие-нибудь вокзальные шалавы, а очень приличные девушки, и даже самолично работал вышибалой, имея, правда, массу неприятностей с властями.
- Вы - вышибалой?..- не поверил я, подразумевая его довольно-таки плюгавенькое сложение.
- А-а, ну вы-то ведь не знакомы с этой специфической терминологией. Конечно же, не тем вышибалой, который в вестернах вышибает из салуна неугодных посетителей. Моя функция заключалась в том, чтобы когда кто-то из моих высокопоставленных клиентов - а у меня других и не было - сообщал, что девочка, с которой я его подружил, вдруг залетела, и в этом случае у него могли возникнуть чисто бытовые проблемы, - она ведь могла потребовать и замуж, и всякого разного, - я специально приглашал ее к себе и уж скакал на ней целыми часами - «вышибал», пока у нее, так сказать, естественным порядком не случался выкидыш, и проблема не оказывалась исчерпана... Кстати, я и сам обучал, натаскивал девочек для работы. Большинство из них теперь отличнейшим образом устроились благодаря моей выучке. Ведь я натаскивал их не только в смысле техники - как лечь, как сесть, как взять, как дать, но обучал высшему пилотажу - как разогреть клиента психологически! Истинный эрос всегда начинается со слова! Теперь они жены и подруги известных деятелей культуры, а также высших государственных бонз... Надо ли говорить, что теперь, кроме неприятностей, это не приносит мне никаких особых дивидендов...
Он излагал очень быстро и горячо, и я уже начал терять нить его логики.
- Мы, кажется, несколько удалились от темы, - вставил я, стараясь собраться с мыслями.
- Нисколько! - воскликнул он. - Это как раз по вашей теме! Вы готовы воспользоваться моими услугами. Вы желаете, чтобы я преподал вам как старший коллега младшему небольшой урок. Я даже с удовольствием продемонстрирую вам, как воспользоваться вашим «рафинированным романтизмом». И, может быть, у нас с вами даже сложится таким образом классические коан.
- Что, простите?
- Коан! - повторил он нетерпеливо. - Постойте, да вы, творческий человек, даже не знаете, что такое коан? Позор! Это у вас, вероятно, от слабой начитанности... Ну-ну, не морщитесь!.. Это род отношений, который у нас будет. Я учитель, вы ученик. Коан. Я беру вас в ученье с тем, чтобы преподать вам высшую мудрость. Так вы согласны?
- Ну...
- Отлично! Наши отношения будут образцово возвышенными... Однако поскольку первоначально вы все-таки вознамерились потратить на девочку определенную сумму... Кстати, сколько, если не секрет? - быстро спросил он.
- У меня всего двести рублей, - ответил я.
- Так вот, - взволнованно продолжал он, - у меня к вам совершенно незначительная просьба, чтобы просто так, в знак дружеского контакта, вы передали мне эти самые двести рублей. Для вас ведь это теперь не должно ничего значить, для вас это мелочь, отошедшая в прошлое, а взамен вы приобретаете несравнимо больше - наш коан. Вы согласны со мной?
- Вот оно что, конечно, - улыбнулся я иронически.- Да вы банально сребролюбивы!
- А вы, - ничуть не смутился он, - а вы, похоже, ни за что не любите платить! Отвратительная плебейская черта - скупердяйство. А одаренный человек - тот же аристократ, легко расстается с деньгами.
- Деньги чепуха, - отмахнулся я и, оглянувшись вокруг, огорченно рванулся и запнулся на месте. - Черт вас возьми! Она уже исчезла!
Я бросился сквозь толпу, проклиная заговорившего меня бродягу-художника.
- Скотина, свинья, трепло, - бормотал я.- Да я бы все, все отдал, чтобы заполучить ее! А теперь кто-то другой тащит ее к себе, чтобы превратить ее еще на йоту или унцию в большую шлюхой, чем она была сегодня.
- Эй, спокойно! - уговаривал он, с трудом поспевая за мной, задыхаясь от астмы, с вылезающими из орбит глазами.
- Трепло, свинья, скотина!
- Не обижайтесь, ведь нет проблем! Остановитесь, сейчас вам будут лучшие девочки!
- Мне другие не нужны!
Я едва не опрокинул какой-то лоток с лакированными шкатулками и расписными пасхальными яйцами, за что все-таки получил от молодого торговца-коммерсанта в армейской валютной ушанке «СА», который скакнул следом за мной, злобный и безжалостный удар по шее, но, не обращая внимания на замелькавшие перед глазами огненные круги, поспешил дальше.
- Подождите же! Слово чести, я отыщу ее вам и все улажу как нельзя лучше!
Задыхаясь, мы оба упали на окрашенную скамейку за Арбатской площадью на Суворовском бульваре, и я убито простонал:
- Пропала жизнь.
- То же самое сказал и я вслед за классиком на закате своей половой жизни, - заметил, отирая с уголков губ признаки бурой пены, «лучший художник», - когда однажды в Батумском обезьяннике наблюдал, совершенно пораженный, как самец павиан сам себя развлекает французской любовью.
Я все еще сидел в полной прострации, и моему состоянию весьма соответствовали медленное пение и приплясывание маленького выводка кришнаитов, ползущих по противоположной стороне улицы на запах арбатского кооперативного шашлыка. Среди прочих выделялся лысоватый и жуликоватый адепт, сероликий вегетарианец, громче всех вопивший их магическое «Харе, харе!».
- Его я знаю! - тут же сообщил неугомонный художник. - Он в свое время был известным книжным спекулянтом, пока не сошел с ума, раскрыв первый раз в своей жизни книгу, которая на его беду оказалась «Источником вечного наслаждения» Бхагавад-Гитой.
- Вы-то кто такой? - резковато поинтересовался я. - Вы действительно художник? Как ваша фамилия?
- Ч., - просто ответил он.
- Ч.? Ну, теперь я по крайней мере буду знать, кто лучший художник, - хмыкнул я и, поднявшись, двинулся в направлении Пушкинской площади.
Ч. поднялся следом, некоторое время молча шагал рядом, всем своим видом показывая, что признает свою безмерную вину передо мной, а потом осторожно завел прежнюю песню.
- Я ее найду чего бы мне это ни стоило! - поклялся он.- У меня еще сохранились кое-какие старые, испытанные связи, и я уже начинаю догадываться, как провернуть для вас это дело.
- Бросьте болтать, - вздохнул я.
Но раздражение на трепливого Ч., из-за которого были загублены мои скромные надежды на счастливый вечер, вспыхнуло и быстро погасло. Пышные наросты на коре, охватывавшие стволы старых тополей на Тверском бульваре, напоминали пушкинские бакенбарды.
- Я сделаю это! - все колготился Ч.- Я так искусно расставлю мои силки и манки, что петух, трижды не прокричит, как я изловлю вашу курочку, и вы вдоволь натешитесь ею.[Spoiler (click to open)]
Тут он с таинственным видом полез во внутренний карман пиджака и многозначительно извлек оттуда замусоленную записную книгу. Он стал медленно перелистывать ее страницы, делая какие-то пометки голым стержнем от шариковой авторучки и бормоча что-то, напоминающее заклинания.
Сознавая, что он, конечно, ломает передо мной комедию, я тем не менее поймал себя на том, что во мне снова всколыхнулась слабая, глупая надежда.
«Все в моей жизни теперь таково, что только и остается надеяться на этого сумасшедшего», - подумал я.
- Это забавно, - сказал я ему, - но я вам почти верю.
- Вот это вы молодец, - покровительственным тоном похвалил Ч. - Значит, наш коан уже начинает действовать.
- Ладно, - сказал я - А как насчет того, чтобы где-нибудь перекусить?
- Ну, чашечкой какао вы меня, пожалуй, можете угостить, - благосклонно кивнул Ч.
Мы пересекли Пушкинскую площадь и вошли в маленькое «стоячее» кафе. Я спросил Ч., что он будет есть - бутерброды, пирожные, но тот решительно от всего отказался, заметив, что, кроме какао, ни на что другое не стоит и тратиться, и, пока я стоял в очереди у стойки, Ч. как ни в чем не бывало насобирал в блюдечко остатки недоеденных бутербродов и пирожных и, когда я подошел к нему с какао и закупленной снедью, уже с аппетитом жевал и веселым жестом приглашал меня присоединиться.
- Зачем же доедать объедки? - ужаснулся я. - Я бы вас угостил.
- Взгляните, - в свою очередь удивился он, - разве это ни одно и то же?.. А если вы такой щедрый, то лучше отслюните мне некоторый аванс в счет моего будущего гонорара за вашу порочно-непорочную девственницу!
- Что за чушь, какая она девственница?
- Самая что ни на есть - в медицинском смысле, - уверил меня Ч. - На это у меня глаз наметан... Она из тех, что изощрены во всем, кроме самого простого и естественного. Сквозь огонь и воды они несут свой маленький замочек на своем маленьком сокровище в самой искренней и серьезной надежде на встречу с принцем. Это черт знает что за девчонки! Кстати, впоследствии преданности необычайной! Имейте в виду! То, что вам и грезилось, не правда ли?.. Вот я и в своем «путеводителе», - тут он похлопал по лежавшему в кармане блокноту, - в числе основных характеристик и примет отметил эту. У меня для этого свои особые обозначения. Смотрите! В данном случае - рисую простой, непорочный кружок: девственница. В противном случае я бы поставил в этом кружке жирную точку: баба... Итак, с вашего позволения, она будет фигурировать у меня, ну, скажем, под псевдонимом Гретхен. Договорились?