Энгельгардт "Письма из деревни"
Дочитала, наконец, "Письма из деревни" Энгельгардта.
Приготовьтесь, сейчас будет многабукав.
Александр Николаевич Энгельгардт - химик, профессор, который был сослан после студенческих волнений в начале 1870-х годов в деревню Батищево Смоленской губернии и начал хозяйствовать в купленном там поместье (в первом его письме описаны события 1871 года, последние датированы концом 1880х годов).
После "Положения" (царского указа об отмене крепостного права) хозяйствование у помещиков вообще шло довольно туго, а промышленная революция в России покамест не развернулась.
Жизнь же крестьян была вообще аховая - они почти постоянно находились на грани голодной смерти.
Например, зарисовка: вот едет автор куда-то по делам, встречает бабу Панфёриху (жену крестьянина Панфёра), останавливается, болтает обо всяком. Детей у Панфёра много, помещик интересуется - ну а как вы держитесь в нынешний год, когда хлеба "до нови" (до нового урожая) не хватает? Баба с искренним спокойствием отвечает: ну вот, меньшого-то, младенчика, Господь прибрал, так одним голодным ртом меньше. Бог не без милости, подмирают детушки-то! В общем, бытовая жуть - простодушно радоваться смерти собственного ребёнка. И это деревенская повседневность конца 19 века, заметим. Непривычного человека, прибывшего из столицы образованного профессора Энгельгардта это, конечно, несколько коробит. А для крестьян это - будни.
В первых письмах много очаровательных наблюдений, очерков деревенского быта, они крайне занимательно читаются. В последних письмах (которые, похоже, представляют собой специально написанные статьи в сельскохозяйственные журналы) полно рассуждений о судьбах страны и идей, как нам обустроить аграрное производство России. Честно скажу, домучила я письма с десятого по двенадцатое уже с откровенным трудом.
Но знаете что? Более аргументированного и убедительного текста, агитирующего в пользу организации колхозов, я не читала никогда. И Энгельгардт меня убедил; совершенно не ставя такой цели - наповал.
Сейчас расскажу, как жилось в 70-80 годы 19 века в деревне Смоленской области.
Постоянный голод и балансирование на грани голодной смерти. Так, совершенно естественной была ситуация, когда хлеб для пропитания заканчивался у крестьян задолго до нового урожая ("нови"). У самых бедствующих свой хлеб кончался к Рождеству, у кого-то - к масленой неделе, у кого-то - после Пасхи. В одном из писем Энгельгардт описывает десяток деревенек, в которых своего хлеба регулярно стало хватать до нови, эти несколько близлежащих деревень автор зовёт "Счастливый уголок" и хвалит, как редкую диковинку (спойлер: просто в "Счастливом уголке" крестьяне получили возможность варварски истощать соседний барский надел и беречь свои "нивки").. А обычно поголодать приходилось почти всем.
Крестьяне вешали на шею полотняную торбу и отправлялись "в кусочки" - просить куска хлеба у тех, у кого он ещё был. Подавали всем, не подать было нельзя - не зарекайся, может, и ты через некоторое время "в кусочки" пойдёшь. Пока был свой хлеб, всегда пришедшему по кусочки всегда отрезали и подавали небольшой квадратик хлеба (с ладонь без пальцев). Как только свой заканчивался - сами вешали котомку и отправлялись так же просить хлебца; но подавали всегда до последнего, пока хоть сколько-то хлеба было. Если в кусочки ходил один кто-то со двора (детей, например, посылали), то он набирал кусочков и приносил домой, чтобы ела семья. "Кусочки" - не то же самое, что нищета, это не профессиональное попрошайничество: у крестьянина, отправившегося "в кусочки" была изба, был скот (одна баба с двора всегда оставалась со скотиной дома, даже когда вся остальная семья ходила по кусочки), были сундуки с добром. Просто не хватало хлеба до нового урожая, нечего было есть.
Сперва "в кусочки" шли по соседям, по ближним деревням. Когда и у них заканчивалось, отправлялись просить хлеба и дальше. Если заканчивалось и у тех, то закладывали лошадь и ехали на телеге за кусочками в далёкие деревни, набирали помногу, сушили и с этими сухариками перебивались-таки до нового урожая. И эта картина была рядовой бытовой ситуацией в Смоленской губернии. Фактически, как ни бился крестьянин, но продержаться с хлебом до "нови" - было огромным и мощным достижением, заслуживавшим отдельного упоминания. Чтобы продержаться, крестьяне ели "пушной" хлеб - то есть такой, который смолочен из непровеянной ржи, с шелухой и мякиной.
От постоянной борьбы за жизнь, от серости, скуки и русской тоски баре-помещики запивали (в одну зиму запил и сам Энгельгардт, правда, потом завязал). Крестьяне же практически не пили - слишком заняты были борьбой за выживание, им не до того у них экшна и без того было предостаточно.
Причиной полуголодного крестьянского существования была дичайшая, первобытная агропромышленная культура и низкий уровень проникновения новейших знаний тогдашней сельскохозяйственной науки. Крестьяне обрабатывали землю всё теми же сохами и боронами, что и в 17 веке - а в окно уже стучалась промышленная революция, по стране активно строились фабрики и железные дороги. Хлеба не хватало даже на самостоятельное прокормление, не говоря - на экспорт. А экспортировался хлеб активно: до Первой мировой войны Россия фактически кормила хлебом всю Германию, и с началом Первой мировой войны, когда поставки русского хлеба стали недоступны, в Германии были введены продовольственные карточки.
Кстати: Энгельгардт иронизирует над тем, как отечественные креаклы того времени выдвигали яркие идеи, "как нам обустроить крестьянскую Россию". Например, некто Родионов опубликовал в "Земледельческой газете" предложение: а ведь можно научить крестьян замешивать в хлеб те или иные добавки, дабы на экспорт шло больше зерна и тем самым "укрепился бы кредитный рубль". Энгельгардт страстно критикует эти искромётные идеи отечественной интеллигенции: крестьянину самому есть нечего, детям еды нет, а надо его учить в хлеб картофель замешивать, чтобы больше зерна немцу отвезти! Не дикость ли это?
Новые способы обработки земли (механические орудия, машины) и новые породы скота были, конечно, в принципе доступны, но не приживались практически совсем. Виной были экономические отношения и способ хозяйствования: ну вот механический плуг или сеялка на небольшом крестьянском участке были крайне малоэффективны - разве что на помещичьих больших угодьях. А помещики редко оказывались людьми с коммерческой жилкой и склонностью к агропромышленному труду, да и деньги в этой сфере были совсем небольшими (проще положить столько же сил и организовать промышленную артель или фабрику, чем внедрять сеялки и веялки в Смоленской губернии).
Энгельгардт пишет, что для того, чтобы обрабатывать помещичьи угодья при помощи труда батраков (т.е., на более высоком агротехническом уровне), нужно "иметь интеллект, технологии, капитал" - то есть, подходить к обработке земли, как капиталист-агропромышленник. Но помещики практически всегда привычно жили барским дворянским укладом, как "при матушке Екатерине", и постепенно разорялись - теперь, правда, гораздо быстрее, чем при крепостном праве. То есть, косность и консерватизм в экономическом хозяйствовании проявляли не только крестьяне, но и помещики - повсеместно.
Фактически, крестьяне в конце 19 века жили натуральным хозяйством, изо всех сил стараясь не подряжаться на работы в страду (с 1 июля по 1 сентября), а обрабатывать свой участочек своим плужком и лошадёнкой, сажая там всю ту же рожь, что при дедах и прадедах, а потом пытаясь прокормить семейство собранным урожаем. Новшества приживались с диким скрипом: например, Энгельгардт затеял сеять на неудобьях лён и продавать его. По всем прикидкам оказывалось, что растить лён в несколько раз выгоднее, чем сеять хлеб (так и оказалось в результате). Крестьяне отнеслись к идее крайне скептически: нет, барин, у нас сроду такого не севали, лён весь поляжет, лён испортит землю, после него нельзя хлеб сажать, да не вырастет на твоём участке ничего. Оказалось, что лён отлично растёт на облогах (неудобьях), даёт большие урожаи, его можно продать очень задорого, а на следующий год на участке после льна гораздо лучше вызревает рожь (т.е., лён не портит, а "улучшает" землю). Плюс оказалось, что бабы охотно нанимаются на работу к Энгельгардту, чтобы мять собранный лён, деньги за это выходят им (по деревенским меркам) неплохие.
В итоге лет через 5 многие крестьяне последовали примеру помещика - но это только в отдельном уезде Смоленской губернии! В других местах как сеяли хлеб и только хлеб дедовским способом, как старались посадить столько, чтобы самим пропитаться, и не более, так и не изменилась ситуация. Разводить те культуры, которые выгоднее, растить на продажу - нет, не слышали. Ничего не изменилось, крестьяне по-прежнему жили натуральным хозяйством (конец 19 века, напоминаю, скоро 20 век настанет), обрабатывали свои мини-участки и по-прежнему пухли с голоду и хоронили детей, не доживших до весны.
Последние письма посвящены популяризации идей Энгельгардта о том, "как нам улучшить агротехническое хозяйствование в России". Автор предлагает там: ввести коммунитарную обработку земли (правда, не очень понятно, на каких основаниях договорятся крестьяне-собственники - про единоличную сущность русского мужика ещё скажу дальше); активнее сеять экономически выгодные культуры, например, лён; удобрять землю ну хоть чем-нибудь, кроме как навозом (сам Энгельгардт ввёл на своих полях удобрение фосфоритами ("фосфористыми туками"), и даже крестьяне стали помаленьку просить "а привези-ка ты, барин, и мне мешочек этого волшебного песочка на пробу".
Ну и несколько заносит автора, конечно: довольно долго он рассуждает о том, как в деревню приедут "интеллигентные хозяева" - то есть, культурные, образованные люди, которые будут хозяйствовать "правильно", обрабатывать землю совместно, а потом заведут для собственных целей и общей пользы школы, больницы и филармонии, и настанет всеобщее благоденствие.
Что характерно: 70-80е годы 19 века как раз были временем активного "хождения в народ", и "народники" многократно огребли от осчастливливаемого народа: были биты, были гоняемы, сдаваемы в полицию самими крестьянами. Не доверял народ идеям, пришедшим извне. История такой деревенской "интеллигентской коммуны" очень интересно описана у Амфитеатрова в рассказе "Кёльнерша".
Кстати, ещё по поводу натурального хозяйства: очень интересные культурно-антопологические наблюдения нравов тогдашней смоленской деревни. Так, налог (подушное, подати с крестьянина) брались с одной мужской души - то есть, мужчины в семье считались хозяевами, распоряжались собственностью и орудиями труда. Бабы были обязаны в летние месяцы "работать на хозяина", то есть, выполнять сельскохозяйственные работы по указанию старшего мужчины в семье, а он их, соответственно, кормил (весь год). Все заработанные в остальные месяцы деньги поступали в личную собственность баб, и они их могли копить или покупать на них украшения или лакомства. (Энгельгардт перечисляет бабские украшения: "ленты, крали" - я полезла в Яндекс и нашла, что "кралями" раньше назывались кораллы и вообще любые яркие бусики; вон оно как).
Но! Баба была обязана на свой счёт одеть мужика и детей. Ну, то есть, это была бабья забота: напрясть, наткать, сшить одежду - ну и заботиться о ней, я так полагаю, стирать. Стирка, уборка и приготовление пищи в деревне были бабской работой (в мужичьей артели, если народу немного, готовил кто-то из своих мужиков, а когда артель была многочисленна, то и специальную бабу-кухарку нанимали). Впрочем, были и определённые "понятия": так, баба считала себя обязанной обшивать мужика только до тех пор, пока он ей верен, а как только заводил полюбовницу - то и "иди к ней, пусть она тебя одевает".
Нравы, я так понимаю, в крестьянской среде были довольно простые, романы друг с другом народ крутил только так. Ну и "подработать" продажной любовью бабы не отказывались - правда, обычно с заезжими купцами или чиновниками, со своих-то деревенских что взять? А заезжий барин мог дать и рубль, и пять, и двадцать, да и до сотенки могло доходить - а за то, чтобы целую ночь мять лён, т.е., тяжело трудиться, надрываясь и раня руки, баба получала 15 копеек. Такие "лёгкие" деньги за секс точно были исключительно бабьей собственностью, она ими ни с кем не делилась.
Отношения между крестьянами и помещиками не изменились со времён крепостного права. Например, помещики нанимали крестьян на обработку земли "кругами" - то есть, крестьянин должен был выполнить весь комплекс работ на определённой делянке земли размером в несколько десятин: вспахать, проборонить, засеять, сжать, отвеять и смолотить зерно. При этом нужно было пользоваться собственными орудиями труда и своей лошадью (а пахалось, как уже было сказано, бороной и сохой времён чуть ли не Ивана Грозного). Крестьянам, естественно, было невыгодно бросать свой надел необработанным и идти работать на барина, если собственная пшеница стоит неубранной. Прежде крепостные обязаны были выполнять работы на барщине, тут уж деваться было некуда. А после "Положения" (закона об освобождении крестьян) в ход пошли ухищрения для экономического закабаления: так, полуголодным крестьянам практически всегда не хватало зерна "до нови" (нового урожая), и купить было особо не на что. Помещик же мог не продавать зерно для прокорма, а отдавать его в обмен на "круги" (круговую обработку некоторого участка). Крестьяне шли на это неохотно.
Но оставался ещё один способ заставить крестьян обрабатывать помещичьи земли: "отрезки". Дело в том, что при выкупе крестьян из личной зависимости в 1861 г. землёй их наделили скудно, и нарезали участки самым неудобным образом, чтобы по краю приходилась помещичья земля, прилегала к крестьянскому наделу неудобными клинышками - "отрезками". Таким образом, крестьянин арендовал эти "отрезки", формально не свои, а барские, но которые фактически относились к его собственному участку, и за них брал "круги" на обработку. Кроме того, крестьянам нужны были выгоны (поля для пастьбы скота), луга под покос (ради сена для кормления скота зимой), дрова для тепла и возможность пользоваться лесными угодьями (собирать грибы, ягоды, хворост). Всё это помещик отдавал в аренду в обмен на обработку его посевов. Крестьянам это ужасно не нравилось, да и вообще, повторюсь, было пережитком крепостного способа хозяйствования.
При этом воспеваемые нынче "кулаки" (зажиточные крестьяне) тоже совершенно не интересовались внедрением агропромышленной культуры высокого уровня, а только хотели закабалить в долги как можно больше крестьян, нанять их в безземельные батраки и жесточайшим, изощрённейшим способом их эксплуатировать (чтобы обнищалые люди работали за еду). Как ни удивительно, "эффективные менеджеры", выраставшие из тогдашних кулаков, были совершенно такими же кровососами, что и "эффективные менеджеры" 21 века. Некоторые вещи в России ну совершенно не меняются, да.
Заезжие немцы также низко оценивали перспективы капиталистического освоения земли в России: немец-управляющий говорил Энгельгардту, что надо бы побыстрее разорять крестьян, чтобы они шли нанимались батраками, тогда и земля будет в надлежащей обработке. Но нет, упорные крестьяне, голодая и мыкаясь, всё-таки обрабатывали свой клочок суглинка, выращивая на нём урожай ржи сам-пять. Ели некачественный пушной хлеб, да и тот не вволю, но не сдавались. Немец негодуэ от такого славянского идиотизма.
Русский крестьянин - страшнейший, истовейший единоличник, хотя обрабатывать землю было гораздо эффективнее коллективно. Энгельгардт пишет, что крестьяне с огромной неохотой соглашались выполнять работу совместно (например, косить луг внаём всей деревней). Если даже брали у барина такой заказ на коллективную работу, то уже на месте разделяли луг на "нивки" (надел, который приходился на каждого косаря) и укашивали каждый, сколько кому досталось. Аргументировали это тем, что "косари неровны, каждый по-своему косит" (со своей скоростью, со своим результатом). При этом на этап разделения на нивки могло уйти столько же времени, сколько и на непосредственно саму работу, но это считалось нормальным - главное, чтобы "поровну". При этом работать "в раздел" крестьянам было откровенно невыгодно: так, крестьянские дворы с большим количеством работников стояли "крепко" (например, такой двор, на котором уже выросли и оженились сыновья-работники, а отец-"большак" не торопился их "выделять" в отдельные дворы). Такие многолюдные хозяйства были успешнее, на них хлеба хватало иногда до весны, на них была возможность заводить много скота (удобнее следить разом за несколькими лошадями и коровами, сил столько же, а эффект мультиплицируется). При этом если была возможность (Энгельгардт объясняет это тем, что "бабы мужиков подзуживают"), то выросшие сыновья старались отделиться, чтобы из одного крепкого и сытого хозяйства нарождалось несколько захудалых хуторов. Держать дом вместе удавалось, чаще всего, сильному и властному отцу-хозяину ("большаку"), с его смертью хозяйство разбегалось на несколько дворов.
Крестьяне очень старались не переработать лишку, не потрудиться больше, чем рядом работающий, занятый той же деятельностью. Например, в одном большом дворе, где трое выросших сыновей ещё не выделились своими наделами (хотя к тому шло), бабы считались между собой даже тем, кто сколько вёдер воды от колодца принесёт, не было поблажки даже для той, что была беременна: мы столько принесли, и ты давай! В какой-то год в том дворе были у троих баб младенцы-малыши, так они вместо того, чтобы варить молочную кашу на всех и потом делиться, бабы доили корову в очередь, и в один день одна брала молоко на кашу, в другой - другая и так далее. Счёт во всём вёлся очень мелочный и детальный, это отчётливая примета крестьянского быта.
Конечно, народ описывается и как сметливый, и добрый - но между тем, кулак-мироед живёт в каждом мужике, в каждом, без исключения. Цитата ("Письмо 10"): " Посмотрите, как гуманно относится мужик к ребёнку, к идиоту, к сумасшедшему, к иноверцу, к пленному, к преступнику (...) - вообще ко всякому несчастному человеку. Но при том всём нажать на кого при случае - нажмёт. У крестьян крайне развит индивидуализм, эгоизм, стремление к эксплуатации. Зависть, недоверие друг к другу, подкапывание одного под другого, унижение слабого перед сильным, высокомерие сильного, поклонение богатству, всё это сильно развито в крестьянской среде".
Отношение к царю и к господам (образованному классу, чиновникам) очень разное. Царю доверяют, верят, а "господ", чиновников и студентов подозревают в том, что они прячут от народа царские указы, в которых тот нарезает для земледельцев по-справедливому землю. Царь воспринимается как символ справедливости, правды, государственных интересов. Он "распорядитель земли", который должен продумать и решить, как именно по уму использовать имеющиеся земельные наделы. Слухи, которые ходили в 80-е годы 19 века по России, гласили: ну вот же царю-батюшке невыгодно же, что столько землицы пропадает; это всё студенты и евреи скрывают от народа царскую волю о том, чтобы каждому нарезать землицы по потребностям.
Как раз на 1877-1878 гг приходятся события русско-турецкой войны и Энгельгардт описывает, как они переживались в смоленской глубинке. Так вот, патриотизм и даже некоторое шапкозакидательство в низах были весьма на подъёме. "Надо пойти защитить православную веру - пойдём и защитим". Крестьяне и мелкие предприниматели без сантиментов шли на мобилизационные пункты, спокойно и с готовностью неся убытки и терпя неудобства от бестолковой мобилизации. Например, вот присылают повестку низовому офицеру запаса, который содержит кабак и тем кормится. Тот сворачивает торговлю и уже готов к войне, но нет - погоди ещё, потом вызовем, посиди покамест. И кабатчик ожидает: ни торговлю в полный рост открыть (могут сдёрнуть в любой миг), ни тебе поступить уже в армию и тем самым перейти на казённый кошт; одни убытки и неудобства. При реквизировании крестьянских лошадей в армию бардак творился ещё худший: полицейские начальники сперва затребовали в волость всех лошадей, любого возраста и статей - их пришлось пригонять на несколько дней, отвлекая от работ на хозяйстве - и, промариновав без толку, уводить лошадь обратно.
Да, за лошадей, реквизируемых в армию, назначали действительно неплохую цену, но организовано и это было максимально бестолково и глупо. "Гони, чтобы круто было", указывали волостные начальники - старались нагнать в волость для отбора максимум лошадей, а нужны они или нет, неважно. Лошади стояли несколько суток, оторванные от работ, хозяева были вынуждены их сопровождать - ни самим работать, ни лошадь использовать, а её ещё и корми.
Опять-таки, мужчин-"запасников" в армию забирали, а их жёны-крестьянки оставались в кошмарном, бедственном положении: без средств к существованию, с детьми на руках. Да, солдаткам были положены пенсии, и горожанки-жёны солдат их даже получали. Но куда для этого обратиться в деревне, не знал никто, а чиновники реагировали только раздражением на просьбы несчастных женщин: "Что же мне, ради тебя его высокопревосходительство беспокоить?". При всём при том к войне отношение философическое и даже подъём духа: надо воевать за царя и крест - что же, ребята, пойдём. Если кто и малодушничал, то исключительно интеллигенция и чиновники. В общем, ничего за 150 лет не изменилось, хехе.
Вы как хотите, но "Письма из деревни" для меня выглядят как яркая, неоспоримая агитация за советскую власть и колхозы. В каждой строчке: надо что-то менять. Такая жизнь ужасна и невыносима своей повседневной дикостью. Надо начать коллективно обрабатывать землю (о пользе коллективной обработки почти целиком написано два или три письма). Надо перейти от самопальной сошки, которой крестьянин бесплодно "болтает землю", истощая её ради крохотных урожаев, к современной технике обработки и удобрения земли. Описываются принципы и структура обработки земли - и тут же о нищете, голоде, море, натуральном хозяйстве (так, очень важно, чтобы помещик не запрещал деревенским бабам ходить в свой лес за грибами - без грибов крестьянскому хозяйству до нового урожая не продержаться) и т.п.
Но до идей о структурной перестройке всей системы хозяйствования Энгельгардт не доходит, всё предлагает полумеры: дескать, вот поделить крестьянам землицу, тогда они и заживут-то справно, "заправятся", будут до нови сидеть с хлебушком, может, и школку заведут? Плохая, конечно, будет школа, и не отступят крестьяне от своего натурального хозяйствования, будут варварски истощать почву, как и нынче, ну да ничего. Авось научим народ удобрять жжёными костями и убедим ещё лет за 20 сажать коммерчески выгодный лён, а не только ржицу для пропитания своего собственного семейства. Большие надежды Энгельгардт возлагает на "интеллигентных хозяев" - вот этих самых народников, которые приедут, сядут на землю и станут хозяйствовать "по уму", то есть, как он сам, показывая народу правильную систему обработки земли и способы заработать сельским хозяйством.
Вот только где ж набрать столько разумных и системных хозяев? Энгельгардт сам-то в деревню ехать не планировал, пока его не сослали. Остальные разумные люди имели ещё меньше шансов оказаться в деревенской дыре и балансировать на грани выживания, временами запивая горькую с тоски. А те, кто до деревни добирался, был в итоге не услышан и не понят. Да и не очень интересовались народники лён сажать и землю фосфоритами удобрять, не это их занимало.
Фактически, советская власть отняла у крестьян землю и обобществила её, тем самым сделав возможной совместную обработку и использование машин и механизмов (на "нивках" крестьян-единоличников трактору было бы в прямом смысле негде развернуться). Крестьяне тем самым превратились из собственников-единоличников (каждый из которых был "личинкой кулака", потенциальным мироедом) в наёмных батраков.
Да, да, смотря старые фильмы вроде "Свинарка и пастух", "Волга-Волга", "Кубанские казаки", стоит помнить, что всё это - песни и пляски весёлых батраков, которые рассказывают, как же им здорово живётся при новом строе. При этом, будучи оторванным от натурального хозяйства, колхозники (aka батраки) всё же получили доступ и к новым социальным и гуманитарным технологиям, и к образованию, и к социальным лифтам (слышала, что немцы, посетившие Украину в ходе сперва Первой мировой, а потом вернувшиеся для Второй мировой войны, удивлялись: как! У крестьян теперь есть школы в каждом селе! У них больницы! Со вполне современным оборудованием! Да кто бы мог подумать!) При натуральном хозяйствовании школы, больницы и дороги финансировались по остаточному принципы - Энгельгардт рассказывает, как у них в деревне размыло мост и он его попытался починить на свои деньги, но столкнулся с сопротивлением крестьян, которые "против Божьего изволения" идти не собирались, и заламывали барину запредельные цены за работы по починке моста.
Если честно, мне вот кажется, что "Письме из деревни" Энгельгардта надо читать и разбирать на уроках истории и обществознания. Тогда и причины социалистической революции в России будут куда как явны и очевидны. Не могла она не случиться - с таким диким, глобальным и системным отставанием страны. Понятия "производительные силы" (земля в частной собственности, крайне неэффективно используемая) и "производственные отношения" (дикие единоличные нравы, при которых крестьяне считаются, кто сколько кочек накосил) - всё это должно было измениться.
И оно изменилось.
Потому что - была такая партия.
Не скажу, что теперь можно записывать меня в коммунистки, однако - у Энгельгардта получилось описать огромную системную проблему. Этот нарыв, вызревавший более 50 лет в 1917 году (с момента отмены крепостного права в 1861 году) должен был как-то прорваться. Потому, что большая страна отставала в развитии с каждым днём всё больше, а крестьянское население (90% граждан страны) изнывало в дичайших условиях.
Плохо или хорошо у коммунистов получилось - теперь можно спорить. Однако они единственные, кто взялся решать проблему системно, а не заплатки лепить (как народники или "интеллигентные хозяева" энгельгардтовского толка).