Раздавленные кремлёвской стеной(президентский полк)(87)
«…Пламенный посланник,
Возьми своё письмо,
Горячею стрелой помчись
Домой в своё восьмое небо.
Скажи, что я не вижу смысла
В самосожжении для людей,
Преследовании праведных идей…»
Павел Кашин. Пламенный посланник.
Предыдущая часть
Часть четвёртая. Признаки жизни.
Глава первая. Возвращение.
- Мне абсолютно по хе..у, считаете ли вы себя пупами, брусками, или кем-то ещё! Мне вообще не интересно, как вы служили в Купавне. Я сам недавно только из Кремля к вам сюда, в Завидово, за косяк перевёлся и никому не было интересно, как я там жил, - монолог сержанта, Кесарева Саши, затянулся. Недолгого знакомства хватило, чтобы понять, что этот парень разговорчив, добродушен, по армейским стандартам, к тому же не глуп, а через двадцать дней станет химинструктором пятнадцатой роты. Последнее заставляло прислушиваться тщательней к его болтовне. Кесарев тоже внимательно всматривался в наши лица, слушал наши речи, явно пытаясь понять, на что мы годны и продолжал говорить:
- Я буду просто смотреть сейчас на вас, присматриваться и решать, кто из вас долбо..б, а кто нормальный чувак. Кто будет рулить, а кто тупить. И от этого будет зависеть, как вы будете жить. Вам ясно? - конечно, мы всё понимали. Хотя для меня удивило то, что исполняющим обязанности старшины роты, собирался стать переведенец из Кремля. "Наверно умеет рулить ротой этот Кесарев, не зря увещевает, а то, таких переведённых опускают обычно", - думал я.
Мы вернулись в Завидово, буквально несколько часов назад, дня ещё не прошло. Раскидали пожитки, поздоровались со всеми и теперь выслушивали желающих поговорить с нами. Их было много, все хотели потрепаться с приехавшими из Купавны. Несмотря на насыщенность армейской жизни, она всё же была скучна. Уверенные рядовые, сержанты и ефрейторы, с первых минут ждали от нас одного: мы возьмём на себя грязную работу, будем следить за порядком, пока они расслабляются. Собственно, нам ничего не оставалось, кроме как оправдывать ожидания, в том случае, если мы хотели жить относительно благополучно.
Лично мне больше всего хотелось пообщаться с уверенными брусками, из числа тех, кому через двадцать дней предстояло стать стариками, ну и с не менее уверенными собратьями, теми самыми Мишами Бородиными, Сашами Шевченко, Мишами Бирюковыми и прочими, усиленно рожавшими в течении первого и, несомненно, второго полугодий. Ну то есть, как хотелось пообщаться? Вообще-то я бы предпочёл одиночество и самоизоляцию, но об этом не было и речи.
Предводителем собратьев по призыву был Бородин, что нисколько не удивляло. Я ожидал от него некоторой враждебности, ведь полгода назад мы, можно сказать, были по разные стороны баррикад. Он никогда не нравился мне, за слишком серьёзное отношение к армейским понятиям и суевериям. Казалось, он собирается не два жалких года тут служить, а как минимум лет двадцать. Тем не менее, интеллект в его голове присутствовал. Миша вёл себя, как дипломат, армейского разлива. Он поприветствовал новоиспечённых сержантов, улыбаясь, порасспрашивал о Купавне и задал самый главный вопрос:
- Ладно, чуваки. Главный у вас кто? Кто за всех ответит, если что? - я молчал, а Миша явно ждал ответа от Савченкова Олега, поглядывая на него то и дело. Полгода назад они были в одной команде. Ответил за нас, как ни странно, Руслан Коняхин:
- Да Санёк Воробьёв у нас главный! Он нас всех вытягивал полгода из говна, вместе с Максом Филоновым! - эта реплика слегка польстила мне, хотя радости не принесла. Глухов Антон что-то бормотнул, соглашаясь с Русланом, остальные молча кивали. Хотелось ли отвечать за всех «если что», тем более, что в неизбежности этого самого «если что» я не сомневался, зная неплохо того же Савченкова, или Носикова? У них, что ни день, так обязательно косяк. Но разве я мог ожидать меньшей роли? Независимо от желания, или нежелания, в сержантском коллективе именно я был главным. Макс Филонов, без сомнения взял бы на себя роль предводителя, я был готов разделить её с ним, или просто подвинуться. Но Макса надо было ждать двадцать дней, а ответ на вопрос требовался сейчас.
Новость о моём старшинстве обескуражила Бородин. Звучит по-детски - «главный я», но для собратьев по призыву подобные субординационные ограничения значили много. Тем сильнее было недоумение уверенных: разве не я отказывался рожать, кидался с кулаками на пузырей и вообще, пытался изо всех сил саботировать рожательный процесс в течение всего первого полугодия? Удивился не только Бородин. Все уверенные переглядывались, смотрели на нас, новых сержантов, недоверчиво. Моей крутости, сразу и безоговорочно рад был один Андрей Фурсов. Читатель помнит, что этот уверенный, рожавший изо всех сил парень, отличавшийся благородством и честностью, никогда не считал меня за убогого. Мы с ним почти дружили, много общались, втихаря, чтобы остальные крутые не заметили и авторитет Андрея не пострадал.
Меня определили во второй взвод, стажироваться на должность командира первого отделения. Стажироваться на командира второго отделения, назначили Савченкова Олега, чем я был немало огорчён. У третьего отделения временно не было никакого стажёра-командира. Должен был приехать незнакомый, служивший ранее в Кремле, младший сержант из Купавны, которому предстояло стать командиром третьего отделения моего взвода. Его я ждал с лёгкой тревогой.
Стажироваться мне предстояло ровно двадцать дней, до тех пор, пока старьё не покинет роту. Естественно, стажировка носила формальный характер, по факту же, как только мы приехали в Завидово, все сержантские обязанности сразу были навешены на нас в полном объёме и даже сверх того.
От стариков, бывших для меня в первом полугодии уверенными брусками, я ожидал неприязненного отношения, желания «отомстить», как-то насолить нам. Так всегда было: старики отрывались на приехавших из Купавны младших сержантах, в течение пресловутых двадцати дней, пытаясь возместить всё то, что последние им «недодали» за полгода. Зная Борщенёва Васю, Шуманова Лёху, Ручникова Сашу, Домнина Андрея и остальных садистов, ничего кроме всего самого отвратительного я от них не ожидал.
Заместителем командира моего взвода был Денис Шамлинский. Я уже рассказывал читателю про этого высокого, худощавого, слегка пучеглазого малого, со странным, вредно-добродушным характером. Его старая-добрая кличка, «Лупи», иногда трансформировавшаяся в «Лупи, ты опять в зал..пе», никуда не делась, в чём я вскоре убедился. Мне повезло с таким стариком, потому что он был хоть и уверенным, но добродушным пофигистом. Денис испытывал ко мне, вроде как лёгкую неприязнь, но проявлять эту неприязнь ленился. Я решил, что надо постараться не создавать конфликтных ситуаций, выполняя обязанности командира отделения, сразу за троих. Одним словом, со стариком во взводе мне повезло, ведь за двадцать оставшихся дней, можно было вдоволь нахлебаться горюшка, будь на месте Шамлинского какой-нибудь идиот.
Идиот во взводе тоже был, но из числа брусков, а не старья. Я с ним быстро познакомился и оценил степень его идиотизма. Приличная была степень, существенная. Звали парня Сашей Давыденко, было у него и прозвище - «Давыд». Давыденко, как и Кесарев, был переведенцем из Кремля. Он командовал первым отделением моего взвода и вскоре должен был получить должность Шамлинского Дениса. Саша был средний во всём: среднего роста, среднего телосложения, среднего ума, средней, но устойчивой и многообещающей уверенности, в конце концов. Но и идиотом я его назвал неспроста, дело в том, что Давыденко был самовлюблённым нарциссом, к тому же сильно закомплексованным. Из-за этого общаться с ним было сложно. Давыд постоянно предъявлял всем претензии, не только младшим призывам, но и своим собратьям. Если последние отшучивались, посылая его куда подальше, то нам, пузырям, приходилось терпеть и подчиняться. Особенно туго приходилось мне, ведь я был стажером Давыда и буквально через несколько дней после возвращения в Завидово, он переложил на меня свои обязанности, почти в полном объёме. Весь нарциссизм, всё высокомерие и остальные отрицательные черты Саши, я ощутил на себе, буквально с первых часов знакомства.
Меня сильно огорчило известие о том, что со мной во взводе будет жить Лёха Шуманов, по кличке «Крот». Ничего хорошего от этого типа я не ждал. Испуг мой не был долог и сменился большим облегчением - я узнал, что Лёха не опасен: крутые собратья по призыву забили ему старость, лишили уверенности. Читатель возможно помнит - во второй части повествования я упоминал этого персонажа, любящего орудовать табуретом. Полгода назад его зачислили в клан уверенных, он вовсю лютовал, подтверждая статус крутого чувака, доставал слонов похлеще любого пузыря и питал ко мне сильную неприязнь. Конечно, Кроту оставалось жить в роте всего двадцать дней, но я не сомневался в его умении использовать время с толком.
Забили Лёхе старость по каким-то туманным причинам. Я повыяснял их из любопытства и толком ничего не понял. Ну, то есть понял конечно, не зря же я год торчал в этой клоаке. Просто, туманность причин обусловливалась отвратительными правилами, в которые я по-настоящему никогда не вникал, не вдавался в детали. Типа, для уверенного он был слишком добрым. Добрым? Это злобная скотина Шуманов-то? Ещё одной причиной было то, что уверенных стало слишком много, а когда все кругом уверенные, откуда убогим взяться? С этим я уже был согласен, с оговоркой: если в какой-то момент уверенных может стать слишком много, то с усиленным рожанием в первый год службы связаны большие риски. Понаплетут тебе в уши с три короба уверенные чуваки: смотрите на нас, рожайте, станете такими же, как мы. Станем, как вы, или как Граченко с Шумановым.
Вечно сидящий в скорбной позе Шуманов, улучшал мне настроение своим унылым видом. Он напоминал плюшевого мишку, прибитого бабушкой к пню для украшения газона во дворе старой пятиэтажки. Была у меня бабушка-соседка, любившая украшать газоны во дворе плюшевыми игрушками. Эти игрушки нагоняли печаль, особенно после дождя. Вот и Лёха, всегда грустно улыбался, общался на невесёлые темы с другими убогими стариками, например, с Юрой Граченко, которого, как вероятно помнит читатель, похожим образом лишили уверенности почти год назад.
Шуманов, вместе с другими любопытствующими, порасспрашивал меня о Купавне, порадовался, или сделал вид, что радуется, моей неожиданной уверенности. Я общался с Лёхой вежливо, ни словом не обмолвившись о его утраченной крутости, ведь он всё же был старым, несмотря на убогость, его положено было уважать. Конечно, унижение, или сильное злорадство не привлекали меня, независимо от статуса Шуманова, но он причинил мне столько зла в прошлом, что упрёк прямо вертелся на языке. «Ну, Лёха, ты понял, что твоя любимая система - насквозь гнилая? То, на что ты потратил столько сил, ради чего издевался над людьми, в конце концов тебя предало, дало пинка под зад. Для того, чтобы чувствовать себя в этой системе комфортно, надо быть конченой, злой скотиной. Остальных эта непредсказуемая система не щадит», - примерно такие слова я хотел бы сказать Шуманову, но не сказал. Впрочем, он бы вряд ли что-то понял, интеллект не был его сильной стороной. С такими людьми надо общаться на уровне эмоций, слова плохо до них доходят. Возможно, сама жизненная ситуация, в которой он в конце концов оказался, роль, отведённая ему Президентским Полком, чему-то его научили, пообщавшись с ним как следует, на языке инстинктов и эмоций.
Как бы там ни было, зачуханный Лёха Шуманов, будучи каким-то грязным, неухоженным, но готовящимся к скорой демобилизации, через несколько дней попросил у меня зимнюю шапку, взамен своей потёртой и затасканной. Кроту хотелось приехать домой не в самом никчёмном виде. Шапку отдавать не хотелось, но я махнулся с ним из жалости, понимая, что найду себе обновку без проблем.
Домнин Андрей, мой туповатый уверенный дембель-земляк, постоянно норовил со мной поболтать. Андрея наполняла гордость от того, что его убогий земан, которого полгода назад он стыдился, стал теперь уверенным. Вот так метаморфоза, круто! Впрочем, Домнин хорошо знал слово «круто», но «метаморфоза», было слишком сложным. Происходивший из богатой семьи, имевший доступ к родительским деньгам, присылаемым в неограниченных количествах, этот тип год назад усиленно рожал и потом всю службу этим кичился. Таких ребят, как Домнин, ничуть не смущало то, что своего армейского положения они добивались исключительно за счёт родительских кошельков. И не могло смущать, потому что любая рефлексия всегда связана с работой мозга, а тут, простите, какой уж мозг? Так, межушный нервный ганглий. Потрясающая тупость, малодушие подобных персонажей, поражали воображение. Андрея я относил к числу людей, не отличающихся особой свирепостью, или противностью, но бывших совершенно своеобразно неприятными. Живёт рядом такая тупая скотина и Бог бы с ней, но когда по какой-то причине её надо слушаться, изображать уважение, меня начинает тошнить. Таких странных понятий, как «земляк», я никогда не понимал. Если перед тобой стоит дурачина-простофиля, но вы с ним из одного города, что же теперь, пойти его расцеловать?
Поговорив с разными изумлёнными, удивлёнными и любопытствующими персонажами, мы, новоиспечённые сержанты, принялись совещаться, как жить дальше. Мне было очень тяжело и тоскливо. Задумав покопаться в своей голове, я нашёл бы зияющую пустоту там, где совсем недавно находился образ Филонова Максима. Как выживать теперь, когда Макса, с которым мы целых полгода делали значительные дела, рядом не было, я не знал. Ну, почти не знал. Роль ротного тирана меня всё-таки не устраивала, я ужасно хотел разделить её с кем-то, или уступить кому-то, но с кем её было делить, кому уступать?
- Ну что, пацаны? Как жить будем? Коля, что будешь делать? - обратился я к Носикову, продолжавшему олицетворять собой, в моих глазах, воплощение неудачливости, бестолковости и лености. Коля шмыгнул носом, ничего не ответив.
- А что ты сопли распускаешь? Ты теперь сержант. Видишь, во-о-он там слоны порядок наводят? - продолжил я, - так вот иди и рули ими. Прямо сейчас. И всем нам, чуваки, можно начинать рулить изо всех сил, если мы жить хотим нормально.
Прежде, чем начинать рулить молодыми, мы всё же с ними познакомились. Я, с позволения старья, брусков и прочих уверенных, буквально собрал всех молодых на взлётке, построил и объявил условия безбедного сосуществования, представлявшиеся мне вполне приемлемыми.
- Привет, пацаны. Меня зовут Саша Воробьёв, - остальные сержанты тоже представились и я продолжил:
- Нам от вас нужен порядок. Пока вы слоны и наведение порядка - ваша основная обязанность. Скоро приедут новые слоны, а вы станете пупами и будете ими рулить. И тут тоже всё очень просто: будет порядок - у вас не будет проблем и наоборот… - я наговорил ещё много чуши, пытаясь объяснить слонам, что издевательства и избиения мне не интересны, если подчинённые будут стараться, многих проблем можно будет избежать. Проблема большинства будущих пузырей была в том, что они, как и Шуманов, с трудом понимали слова. Им нужны были эмоции, инстинкты, они привыкли общаться на языке армейских табуретов. К описываемому времени я понимал, что подавляющее большинство людей склонно принимать доброту за слабость и на многое не рассчитывал, но всё же надеялся, что среди слонов найдётся пара-тройка нормальных, понятливых ребят.
Знакомство с большинством сослуживцев состоялось, слоны были оповещены о возможных неприятностях. Оставалось крохотное дельце - переговорить со стариками, понять, чего от них ждать.
Вечером второго дня после приезда в роту, незадолго до ужина, я снова обратился к сержантам:
- Итак, пацаны, что будем делать? Перед старьём проставляться будем? - собратья реагировали так, будто мысль о проставе не приходила им в голову.
- Хрен знает, Санька, - отвечал за всех Коняхин Руслан, - старьё-то с тобой не общались, на эту тему? - подобные вопросы и наивность сослуживцев меня обескураживали. Я понимал, что старьё просто так не оставит нас в покое, но при этом уверенные не станут бегать за нами и требовать проставы. Бегать, по их мнению, следовало нам, я не сомневался, что старички ждут от нас знака внимания.
- Нет, Руслан, я ни с кем из старых не говорил, - на секунду я замялся, собираясь с мыслями и тут меня неожиданно перебил Глухов Антон.
- Да ладно пацаны, вы что? Разве не ясно, что надо просто взять и проставиться перед старьём? Нам же с ними двадцать дней жить. Они нам устроят веселье, - я с благодарностью посмотрел на Антона, сказав:
- Да. Я тоже так считаю. Двадцать дней - это много. Поэтому надо проставиться. Вы как думаете? - собратья, ни о чём особенно не думавшие, были сражены наповал нашими с Глуховым доводами. Я понимал, что старики уедут через двадцать дней и их место займут новые придурки. Но терпеть издевательства, которые точно не заставили бы себя ждать, я не собирался. В конце концов, старые придурки - старые проблемы, новые придурки - новые проблемы.
Итак, делегация, в составе меня, Глухова и Коняхина, пришла на поклон к старикам, как раз сидевшим кружочком в располаге, в ожидании ужина. Главным среди дедов, без всякого сомнения был Борщенёв Вася и держался он, почти как какой-то падишах. Разве что в позе лотоса не сидел, на подушках. Поговорили на удивление спокойно и мирно. Требования стариков не были запредельными, я ожидал худшего. Добавил колорита в наше совещание уверенный старый, Саша Ручников. Как помнит читатель, это был очень сильный физически парень, со слабым интеллектом. Имел обидное прозвище, «рядовой Сруч», прославлен был избиением старья, полгода назад, о чём я подробно писал в первой части повествования.
Так вот, наш Сруч вдруг спросил:
- А где же мой земляк? Почему он с вами к нам не пришёл? - земляком Ручникова был никто иной, как Носиков. Что ему было делать на подобном сборище и как следовало вежливо сообщить о носиковской убогости, уверенному Сручу? Впрочем, не мог же он забыть своего земляка, или ожидать его чудесного преображения?
- Ну, Саша, Носиков не слишком участвует в общих делах… - я слегка замялся, но меня неожиданно выручил Борщенёв, который, расхохотавшись, сказал:
- Да, не участвует, потому что Коля - жалкий убоган.
- Кто убоган? Мой земан - убоган? - с весёлой злостью в голосе вопросил Ручников.
- Да, твой земан - убоган и он похож на свинку, - подтвердил Борщенёв, смеясь.
- Да он… Он не свинка! - взревел Сруч, - он кабан! Ка-а-а-ба-а-ан!!! - заорал Саша.
- Ка-а-а-б-а-а-ан! - Сруч решил таким образом подозвать Носикова. Проблема была в том, что Коля не знал о своей кабаньей природе.
Честно сказать, я слегка растерялся, не зная, как реагировать на вопли Ручникова. Может, пойти, позвать Носикова? Попытаться объяснить уверенному чуваку, что Носиков не знает о своей «кабанистости»? Саша предвосхитил все мои возможные действия, вдруг спрыгнув со шконки и выбежав в располагу.
Носиков в это время мирно ковырялся в своей тумбочке и конечно слышал, как Сруч зовёт какого-то кабана; но мог ли Коля знать, что кабан, это он? Развитый интеллект не относился к сильным сторонам Ручникова, поэтому Саша не стал ничего Носикову объяснять, а просто подбежал к нему, сильно ударил в грудь и заорал, брызгая слюной в лицо:
- Каба-ан! Ты кабан, или нет, земанище?!! - бедный Носиков порядком опешил и стал мямлить в ответ:
- Нет, нет, я не кабан. Я - пузырь… - Коля не знал, как правильно ответить на странные претензии Ручникова. То ли шутит его уверенный земляк, то ли на самом деле что-то предъявляет? «Да, кабан ты, Коля, кабан, блин, неужели не ясно?» - обречённо думал я, наблюдая за происходящим. Борщенёв с престарелыми товарищами следили за представлением из кубика и хохотали во весь голос.
- Ты - мой земляк! - орал уверенный Саша, - про тебя говорят, что ты, знаешь кто?! Я тебя спрашиваю, знаешь ты, как тебя называют?!!
- Не знаю, Саша, - мямлил Коля, - Носиков-пердосиков, что-то такое ещё…
- Пердосиков? Нет, тебя называют похожим на свинку! На свинку, ты понимаешь?! Но ты не свинка, слышишь?! Ты - кабан! Ты - секач! Потому что ты - мой земляк! - Да, да, - продолжал мямлить Носиков, - я понял, понял…
- Кто ты такой?
- Я… секач, - неуверенно промямлил Носиков.
Но никакой уверенный земляк не мог ничем помочь Коле. Свинке не суждено было стать секачом и я очень скоро в этом убедился. Носикова, Орлова Лёху и Коняхина Руслана определили стажироваться в третий взвод, на должности командиров отделений. С первых дней стало ясно, что из этих персонажей, понадеяться можно только на Коняхина. Он завоёвывал авторитет, следил за порядком во взводе.
В первом взводе успешно рулил молодыми, Антон Глухов. С ним вместе в первый взвод определили Сашу Дьякова, довольно тупого парня, но всё же более толкового, чем Носиков, Савченков, или Орлов.
Иными словами, ротой предстояло заниматься мне, Глухову и Коняхину. Остальные только мешались. Носикова не воспринимали всерьёз даже слоны, на которых была единственная его надежда. Когда рота начинала наводить порядок, мне приходилось руководить своим и третьим взводами сразу. А иногда и первым. Я пытался так же, объяснять молодым солдатам из третьего взвода, что игнорить Колю, или Орлова, это не выход. Выход - подчиняться разумным и не совсем разумным требованиям сержантов, нормально наводить порядок. Наградой за послушание должна была стать относительно спокойная жизнь. До поры, до времени я верил даже, что слоны способны понять эту простую закономерность ...продолжение следует
Возьми своё письмо,
Горячею стрелой помчись
Домой в своё восьмое небо.
Скажи, что я не вижу смысла
В самосожжении для людей,
Преследовании праведных идей…»
Павел Кашин. Пламенный посланник.
Предыдущая часть
Часть четвёртая. Признаки жизни.
Глава первая. Возвращение.
- Мне абсолютно по хе..у, считаете ли вы себя пупами, брусками, или кем-то ещё! Мне вообще не интересно, как вы служили в Купавне. Я сам недавно только из Кремля к вам сюда, в Завидово, за косяк перевёлся и никому не было интересно, как я там жил, - монолог сержанта, Кесарева Саши, затянулся. Недолгого знакомства хватило, чтобы понять, что этот парень разговорчив, добродушен, по армейским стандартам, к тому же не глуп, а через двадцать дней станет химинструктором пятнадцатой роты. Последнее заставляло прислушиваться тщательней к его болтовне. Кесарев тоже внимательно всматривался в наши лица, слушал наши речи, явно пытаясь понять, на что мы годны и продолжал говорить:
- Я буду просто смотреть сейчас на вас, присматриваться и решать, кто из вас долбо..б, а кто нормальный чувак. Кто будет рулить, а кто тупить. И от этого будет зависеть, как вы будете жить. Вам ясно? - конечно, мы всё понимали. Хотя для меня удивило то, что исполняющим обязанности старшины роты, собирался стать переведенец из Кремля. "Наверно умеет рулить ротой этот Кесарев, не зря увещевает, а то, таких переведённых опускают обычно", - думал я.
Мы вернулись в Завидово, буквально несколько часов назад, дня ещё не прошло. Раскидали пожитки, поздоровались со всеми и теперь выслушивали желающих поговорить с нами. Их было много, все хотели потрепаться с приехавшими из Купавны. Несмотря на насыщенность армейской жизни, она всё же была скучна. Уверенные рядовые, сержанты и ефрейторы, с первых минут ждали от нас одного: мы возьмём на себя грязную работу, будем следить за порядком, пока они расслабляются. Собственно, нам ничего не оставалось, кроме как оправдывать ожидания, в том случае, если мы хотели жить относительно благополучно.
Лично мне больше всего хотелось пообщаться с уверенными брусками, из числа тех, кому через двадцать дней предстояло стать стариками, ну и с не менее уверенными собратьями, теми самыми Мишами Бородиными, Сашами Шевченко, Мишами Бирюковыми и прочими, усиленно рожавшими в течении первого и, несомненно, второго полугодий. Ну то есть, как хотелось пообщаться? Вообще-то я бы предпочёл одиночество и самоизоляцию, но об этом не было и речи.
Предводителем собратьев по призыву был Бородин, что нисколько не удивляло. Я ожидал от него некоторой враждебности, ведь полгода назад мы, можно сказать, были по разные стороны баррикад. Он никогда не нравился мне, за слишком серьёзное отношение к армейским понятиям и суевериям. Казалось, он собирается не два жалких года тут служить, а как минимум лет двадцать. Тем не менее, интеллект в его голове присутствовал. Миша вёл себя, как дипломат, армейского разлива. Он поприветствовал новоиспечённых сержантов, улыбаясь, порасспрашивал о Купавне и задал самый главный вопрос:
- Ладно, чуваки. Главный у вас кто? Кто за всех ответит, если что? - я молчал, а Миша явно ждал ответа от Савченкова Олега, поглядывая на него то и дело. Полгода назад они были в одной команде. Ответил за нас, как ни странно, Руслан Коняхин:
- Да Санёк Воробьёв у нас главный! Он нас всех вытягивал полгода из говна, вместе с Максом Филоновым! - эта реплика слегка польстила мне, хотя радости не принесла. Глухов Антон что-то бормотнул, соглашаясь с Русланом, остальные молча кивали. Хотелось ли отвечать за всех «если что», тем более, что в неизбежности этого самого «если что» я не сомневался, зная неплохо того же Савченкова, или Носикова? У них, что ни день, так обязательно косяк. Но разве я мог ожидать меньшей роли? Независимо от желания, или нежелания, в сержантском коллективе именно я был главным. Макс Филонов, без сомнения взял бы на себя роль предводителя, я был готов разделить её с ним, или просто подвинуться. Но Макса надо было ждать двадцать дней, а ответ на вопрос требовался сейчас.
Новость о моём старшинстве обескуражила Бородин. Звучит по-детски - «главный я», но для собратьев по призыву подобные субординационные ограничения значили много. Тем сильнее было недоумение уверенных: разве не я отказывался рожать, кидался с кулаками на пузырей и вообще, пытался изо всех сил саботировать рожательный процесс в течение всего первого полугодия? Удивился не только Бородин. Все уверенные переглядывались, смотрели на нас, новых сержантов, недоверчиво. Моей крутости, сразу и безоговорочно рад был один Андрей Фурсов. Читатель помнит, что этот уверенный, рожавший изо всех сил парень, отличавшийся благородством и честностью, никогда не считал меня за убогого. Мы с ним почти дружили, много общались, втихаря, чтобы остальные крутые не заметили и авторитет Андрея не пострадал.
Меня определили во второй взвод, стажироваться на должность командира первого отделения. Стажироваться на командира второго отделения, назначили Савченкова Олега, чем я был немало огорчён. У третьего отделения временно не было никакого стажёра-командира. Должен был приехать незнакомый, служивший ранее в Кремле, младший сержант из Купавны, которому предстояло стать командиром третьего отделения моего взвода. Его я ждал с лёгкой тревогой.
Стажироваться мне предстояло ровно двадцать дней, до тех пор, пока старьё не покинет роту. Естественно, стажировка носила формальный характер, по факту же, как только мы приехали в Завидово, все сержантские обязанности сразу были навешены на нас в полном объёме и даже сверх того.
От стариков, бывших для меня в первом полугодии уверенными брусками, я ожидал неприязненного отношения, желания «отомстить», как-то насолить нам. Так всегда было: старики отрывались на приехавших из Купавны младших сержантах, в течение пресловутых двадцати дней, пытаясь возместить всё то, что последние им «недодали» за полгода. Зная Борщенёва Васю, Шуманова Лёху, Ручникова Сашу, Домнина Андрея и остальных садистов, ничего кроме всего самого отвратительного я от них не ожидал.
Заместителем командира моего взвода был Денис Шамлинский. Я уже рассказывал читателю про этого высокого, худощавого, слегка пучеглазого малого, со странным, вредно-добродушным характером. Его старая-добрая кличка, «Лупи», иногда трансформировавшаяся в «Лупи, ты опять в зал..пе», никуда не делась, в чём я вскоре убедился. Мне повезло с таким стариком, потому что он был хоть и уверенным, но добродушным пофигистом. Денис испытывал ко мне, вроде как лёгкую неприязнь, но проявлять эту неприязнь ленился. Я решил, что надо постараться не создавать конфликтных ситуаций, выполняя обязанности командира отделения, сразу за троих. Одним словом, со стариком во взводе мне повезло, ведь за двадцать оставшихся дней, можно было вдоволь нахлебаться горюшка, будь на месте Шамлинского какой-нибудь идиот.
Идиот во взводе тоже был, но из числа брусков, а не старья. Я с ним быстро познакомился и оценил степень его идиотизма. Приличная была степень, существенная. Звали парня Сашей Давыденко, было у него и прозвище - «Давыд». Давыденко, как и Кесарев, был переведенцем из Кремля. Он командовал первым отделением моего взвода и вскоре должен был получить должность Шамлинского Дениса. Саша был средний во всём: среднего роста, среднего телосложения, среднего ума, средней, но устойчивой и многообещающей уверенности, в конце концов. Но и идиотом я его назвал неспроста, дело в том, что Давыденко был самовлюблённым нарциссом, к тому же сильно закомплексованным. Из-за этого общаться с ним было сложно. Давыд постоянно предъявлял всем претензии, не только младшим призывам, но и своим собратьям. Если последние отшучивались, посылая его куда подальше, то нам, пузырям, приходилось терпеть и подчиняться. Особенно туго приходилось мне, ведь я был стажером Давыда и буквально через несколько дней после возвращения в Завидово, он переложил на меня свои обязанности, почти в полном объёме. Весь нарциссизм, всё высокомерие и остальные отрицательные черты Саши, я ощутил на себе, буквально с первых часов знакомства.
Меня сильно огорчило известие о том, что со мной во взводе будет жить Лёха Шуманов, по кличке «Крот». Ничего хорошего от этого типа я не ждал. Испуг мой не был долог и сменился большим облегчением - я узнал, что Лёха не опасен: крутые собратья по призыву забили ему старость, лишили уверенности. Читатель возможно помнит - во второй части повествования я упоминал этого персонажа, любящего орудовать табуретом. Полгода назад его зачислили в клан уверенных, он вовсю лютовал, подтверждая статус крутого чувака, доставал слонов похлеще любого пузыря и питал ко мне сильную неприязнь. Конечно, Кроту оставалось жить в роте всего двадцать дней, но я не сомневался в его умении использовать время с толком.
Забили Лёхе старость по каким-то туманным причинам. Я повыяснял их из любопытства и толком ничего не понял. Ну, то есть понял конечно, не зря же я год торчал в этой клоаке. Просто, туманность причин обусловливалась отвратительными правилами, в которые я по-настоящему никогда не вникал, не вдавался в детали. Типа, для уверенного он был слишком добрым. Добрым? Это злобная скотина Шуманов-то? Ещё одной причиной было то, что уверенных стало слишком много, а когда все кругом уверенные, откуда убогим взяться? С этим я уже был согласен, с оговоркой: если в какой-то момент уверенных может стать слишком много, то с усиленным рожанием в первый год службы связаны большие риски. Понаплетут тебе в уши с три короба уверенные чуваки: смотрите на нас, рожайте, станете такими же, как мы. Станем, как вы, или как Граченко с Шумановым.
Вечно сидящий в скорбной позе Шуманов, улучшал мне настроение своим унылым видом. Он напоминал плюшевого мишку, прибитого бабушкой к пню для украшения газона во дворе старой пятиэтажки. Была у меня бабушка-соседка, любившая украшать газоны во дворе плюшевыми игрушками. Эти игрушки нагоняли печаль, особенно после дождя. Вот и Лёха, всегда грустно улыбался, общался на невесёлые темы с другими убогими стариками, например, с Юрой Граченко, которого, как вероятно помнит читатель, похожим образом лишили уверенности почти год назад.
Шуманов, вместе с другими любопытствующими, порасспрашивал меня о Купавне, порадовался, или сделал вид, что радуется, моей неожиданной уверенности. Я общался с Лёхой вежливо, ни словом не обмолвившись о его утраченной крутости, ведь он всё же был старым, несмотря на убогость, его положено было уважать. Конечно, унижение, или сильное злорадство не привлекали меня, независимо от статуса Шуманова, но он причинил мне столько зла в прошлом, что упрёк прямо вертелся на языке. «Ну, Лёха, ты понял, что твоя любимая система - насквозь гнилая? То, на что ты потратил столько сил, ради чего издевался над людьми, в конце концов тебя предало, дало пинка под зад. Для того, чтобы чувствовать себя в этой системе комфортно, надо быть конченой, злой скотиной. Остальных эта непредсказуемая система не щадит», - примерно такие слова я хотел бы сказать Шуманову, но не сказал. Впрочем, он бы вряд ли что-то понял, интеллект не был его сильной стороной. С такими людьми надо общаться на уровне эмоций, слова плохо до них доходят. Возможно, сама жизненная ситуация, в которой он в конце концов оказался, роль, отведённая ему Президентским Полком, чему-то его научили, пообщавшись с ним как следует, на языке инстинктов и эмоций.
Как бы там ни было, зачуханный Лёха Шуманов, будучи каким-то грязным, неухоженным, но готовящимся к скорой демобилизации, через несколько дней попросил у меня зимнюю шапку, взамен своей потёртой и затасканной. Кроту хотелось приехать домой не в самом никчёмном виде. Шапку отдавать не хотелось, но я махнулся с ним из жалости, понимая, что найду себе обновку без проблем.
Домнин Андрей, мой туповатый уверенный дембель-земляк, постоянно норовил со мной поболтать. Андрея наполняла гордость от того, что его убогий земан, которого полгода назад он стыдился, стал теперь уверенным. Вот так метаморфоза, круто! Впрочем, Домнин хорошо знал слово «круто», но «метаморфоза», было слишком сложным. Происходивший из богатой семьи, имевший доступ к родительским деньгам, присылаемым в неограниченных количествах, этот тип год назад усиленно рожал и потом всю службу этим кичился. Таких ребят, как Домнин, ничуть не смущало то, что своего армейского положения они добивались исключительно за счёт родительских кошельков. И не могло смущать, потому что любая рефлексия всегда связана с работой мозга, а тут, простите, какой уж мозг? Так, межушный нервный ганглий. Потрясающая тупость, малодушие подобных персонажей, поражали воображение. Андрея я относил к числу людей, не отличающихся особой свирепостью, или противностью, но бывших совершенно своеобразно неприятными. Живёт рядом такая тупая скотина и Бог бы с ней, но когда по какой-то причине её надо слушаться, изображать уважение, меня начинает тошнить. Таких странных понятий, как «земляк», я никогда не понимал. Если перед тобой стоит дурачина-простофиля, но вы с ним из одного города, что же теперь, пойти его расцеловать?
Поговорив с разными изумлёнными, удивлёнными и любопытствующими персонажами, мы, новоиспечённые сержанты, принялись совещаться, как жить дальше. Мне было очень тяжело и тоскливо. Задумав покопаться в своей голове, я нашёл бы зияющую пустоту там, где совсем недавно находился образ Филонова Максима. Как выживать теперь, когда Макса, с которым мы целых полгода делали значительные дела, рядом не было, я не знал. Ну, почти не знал. Роль ротного тирана меня всё-таки не устраивала, я ужасно хотел разделить её с кем-то, или уступить кому-то, но с кем её было делить, кому уступать?
- Ну что, пацаны? Как жить будем? Коля, что будешь делать? - обратился я к Носикову, продолжавшему олицетворять собой, в моих глазах, воплощение неудачливости, бестолковости и лености. Коля шмыгнул носом, ничего не ответив.
- А что ты сопли распускаешь? Ты теперь сержант. Видишь, во-о-он там слоны порядок наводят? - продолжил я, - так вот иди и рули ими. Прямо сейчас. И всем нам, чуваки, можно начинать рулить изо всех сил, если мы жить хотим нормально.
Прежде, чем начинать рулить молодыми, мы всё же с ними познакомились. Я, с позволения старья, брусков и прочих уверенных, буквально собрал всех молодых на взлётке, построил и объявил условия безбедного сосуществования, представлявшиеся мне вполне приемлемыми.
- Привет, пацаны. Меня зовут Саша Воробьёв, - остальные сержанты тоже представились и я продолжил:
- Нам от вас нужен порядок. Пока вы слоны и наведение порядка - ваша основная обязанность. Скоро приедут новые слоны, а вы станете пупами и будете ими рулить. И тут тоже всё очень просто: будет порядок - у вас не будет проблем и наоборот… - я наговорил ещё много чуши, пытаясь объяснить слонам, что издевательства и избиения мне не интересны, если подчинённые будут стараться, многих проблем можно будет избежать. Проблема большинства будущих пузырей была в том, что они, как и Шуманов, с трудом понимали слова. Им нужны были эмоции, инстинкты, они привыкли общаться на языке армейских табуретов. К описываемому времени я понимал, что подавляющее большинство людей склонно принимать доброту за слабость и на многое не рассчитывал, но всё же надеялся, что среди слонов найдётся пара-тройка нормальных, понятливых ребят.
Знакомство с большинством сослуживцев состоялось, слоны были оповещены о возможных неприятностях. Оставалось крохотное дельце - переговорить со стариками, понять, чего от них ждать.
Вечером второго дня после приезда в роту, незадолго до ужина, я снова обратился к сержантам:
- Итак, пацаны, что будем делать? Перед старьём проставляться будем? - собратья реагировали так, будто мысль о проставе не приходила им в голову.
- Хрен знает, Санька, - отвечал за всех Коняхин Руслан, - старьё-то с тобой не общались, на эту тему? - подобные вопросы и наивность сослуживцев меня обескураживали. Я понимал, что старьё просто так не оставит нас в покое, но при этом уверенные не станут бегать за нами и требовать проставы. Бегать, по их мнению, следовало нам, я не сомневался, что старички ждут от нас знака внимания.
- Нет, Руслан, я ни с кем из старых не говорил, - на секунду я замялся, собираясь с мыслями и тут меня неожиданно перебил Глухов Антон.
- Да ладно пацаны, вы что? Разве не ясно, что надо просто взять и проставиться перед старьём? Нам же с ними двадцать дней жить. Они нам устроят веселье, - я с благодарностью посмотрел на Антона, сказав:
- Да. Я тоже так считаю. Двадцать дней - это много. Поэтому надо проставиться. Вы как думаете? - собратья, ни о чём особенно не думавшие, были сражены наповал нашими с Глуховым доводами. Я понимал, что старики уедут через двадцать дней и их место займут новые придурки. Но терпеть издевательства, которые точно не заставили бы себя ждать, я не собирался. В конце концов, старые придурки - старые проблемы, новые придурки - новые проблемы.
Итак, делегация, в составе меня, Глухова и Коняхина, пришла на поклон к старикам, как раз сидевшим кружочком в располаге, в ожидании ужина. Главным среди дедов, без всякого сомнения был Борщенёв Вася и держался он, почти как какой-то падишах. Разве что в позе лотоса не сидел, на подушках. Поговорили на удивление спокойно и мирно. Требования стариков не были запредельными, я ожидал худшего. Добавил колорита в наше совещание уверенный старый, Саша Ручников. Как помнит читатель, это был очень сильный физически парень, со слабым интеллектом. Имел обидное прозвище, «рядовой Сруч», прославлен был избиением старья, полгода назад, о чём я подробно писал в первой части повествования.
Так вот, наш Сруч вдруг спросил:
- А где же мой земляк? Почему он с вами к нам не пришёл? - земляком Ручникова был никто иной, как Носиков. Что ему было делать на подобном сборище и как следовало вежливо сообщить о носиковской убогости, уверенному Сручу? Впрочем, не мог же он забыть своего земляка, или ожидать его чудесного преображения?
- Ну, Саша, Носиков не слишком участвует в общих делах… - я слегка замялся, но меня неожиданно выручил Борщенёв, который, расхохотавшись, сказал:
- Да, не участвует, потому что Коля - жалкий убоган.
- Кто убоган? Мой земан - убоган? - с весёлой злостью в голосе вопросил Ручников.
- Да, твой земан - убоган и он похож на свинку, - подтвердил Борщенёв, смеясь.
- Да он… Он не свинка! - взревел Сруч, - он кабан! Ка-а-а-ба-а-ан!!! - заорал Саша.
- Ка-а-а-б-а-а-ан! - Сруч решил таким образом подозвать Носикова. Проблема была в том, что Коля не знал о своей кабаньей природе.
Честно сказать, я слегка растерялся, не зная, как реагировать на вопли Ручникова. Может, пойти, позвать Носикова? Попытаться объяснить уверенному чуваку, что Носиков не знает о своей «кабанистости»? Саша предвосхитил все мои возможные действия, вдруг спрыгнув со шконки и выбежав в располагу.
Носиков в это время мирно ковырялся в своей тумбочке и конечно слышал, как Сруч зовёт какого-то кабана; но мог ли Коля знать, что кабан, это он? Развитый интеллект не относился к сильным сторонам Ручникова, поэтому Саша не стал ничего Носикову объяснять, а просто подбежал к нему, сильно ударил в грудь и заорал, брызгая слюной в лицо:
- Каба-ан! Ты кабан, или нет, земанище?!! - бедный Носиков порядком опешил и стал мямлить в ответ:
- Нет, нет, я не кабан. Я - пузырь… - Коля не знал, как правильно ответить на странные претензии Ручникова. То ли шутит его уверенный земляк, то ли на самом деле что-то предъявляет? «Да, кабан ты, Коля, кабан, блин, неужели не ясно?» - обречённо думал я, наблюдая за происходящим. Борщенёв с престарелыми товарищами следили за представлением из кубика и хохотали во весь голос.
- Ты - мой земляк! - орал уверенный Саша, - про тебя говорят, что ты, знаешь кто?! Я тебя спрашиваю, знаешь ты, как тебя называют?!!
- Не знаю, Саша, - мямлил Коля, - Носиков-пердосиков, что-то такое ещё…
- Пердосиков? Нет, тебя называют похожим на свинку! На свинку, ты понимаешь?! Но ты не свинка, слышишь?! Ты - кабан! Ты - секач! Потому что ты - мой земляк! - Да, да, - продолжал мямлить Носиков, - я понял, понял…
- Кто ты такой?
- Я… секач, - неуверенно промямлил Носиков.
Но никакой уверенный земляк не мог ничем помочь Коле. Свинке не суждено было стать секачом и я очень скоро в этом убедился. Носикова, Орлова Лёху и Коняхина Руслана определили стажироваться в третий взвод, на должности командиров отделений. С первых дней стало ясно, что из этих персонажей, понадеяться можно только на Коняхина. Он завоёвывал авторитет, следил за порядком во взводе.
В первом взводе успешно рулил молодыми, Антон Глухов. С ним вместе в первый взвод определили Сашу Дьякова, довольно тупого парня, но всё же более толкового, чем Носиков, Савченков, или Орлов.
Иными словами, ротой предстояло заниматься мне, Глухову и Коняхину. Остальные только мешались. Носикова не воспринимали всерьёз даже слоны, на которых была единственная его надежда. Когда рота начинала наводить порядок, мне приходилось руководить своим и третьим взводами сразу. А иногда и первым. Я пытался так же, объяснять молодым солдатам из третьего взвода, что игнорить Колю, или Орлова, это не выход. Выход - подчиняться разумным и не совсем разумным требованиям сержантов, нормально наводить порядок. Наградой за послушание должна была стать относительно спокойная жизнь. До поры, до времени я верил даже, что слоны способны понять эту простую закономерность ...продолжение следует