La Fiesta Исраэля Гальвана. Райский праздник в преисподней.
Дамы и господа!
Богатство представлений, театров, культурных изысков нынешнего времени скукожилось, сжалось в маленький дрожащий комочек, затаилось до грядущего взрыва свободы.
Но мы, зрители, не сдаёмся. Сколько прекрасного явили в последние дни личные запасники. Какие шедевры таились там, виртуально пылились до поры, до времени.
Пора-время пришли.
Чтобы не потерять навыки и порадовать не утративших интереса друзей, постараюсь, как и раньше, делиться.
Только фотографии придётся брать чужие.
Photos by Audrey Scotto
Кто такой Исраэль Гальван?
Для видевших в 2017-м году на Фестивале Израиля его игру во FLAMENCO с загадочным названием FLA.CO.MEN, вопрос риторический.
Исраэль Гальван - гений фламенко. Танцор и певец, исполнитель и музыкальный инструмент, испанец и цыган. Ему бы лавры пожинать, гордо взирая с вершины "чистого" жанра на плодящуюся вокруг "фламенко-попсу", а он отправляется в "детский сад", пытаясь разобраться из каких винтиков и гвоздиков, черепков и лепестков выстроена национальная гордость испанцев.
Объектом исследования для него становится всё, включая собственное тело.
Что такое спектакль La Fiesta?
Бесконечный изнурительный "праздник", вобравший в себя жизнь и смерть, Рождество и Распятие, корриду и генетическую память о ней, ярмарку, паломничество, карнавал.
Сын танцоров Хосе Гальвана и Евгении де лос Рейес, Исраэль Гальван, родившийся в Севилье в 1973 году, вырос в школах таблао и фламенко в атмосфере вечной фиесты и хорошо знаком с её тайнами.
Дороги, гастроли...
La Fiesta для него не была забавой, игрой. Это была работа. Приходилось выступать так, чтобы другие могли веселиться. Гальван часто ощущал себя чужаком на чужом празднике.
Тогда La Fiesta становилась синонимом одиночества, истощения, усталости.
Со временем бунт дал результаты. Разобранное на части и собранное заново FLAMENCO породило FLA.CO.MEN.
А позже и это невероятное представление, записанное на фестивале в Авиньоне в 2017-м году.
Для желающих приобщиться размещу ссылку в комментарии.
Сцена огромным амфитеатром уходит ввысь. Позади древние каменные стены.
Смешной лысоватый коротышка и немолодая женщина ещё меньшего роста.
Niño de Elche, артист, музыкант, поэт, кантаор фламенко, умеющий выпевать множество смыслов без единого слова, творить миры голосом и гитарой.
Uchi, крохотная и несуразная цыганка. Свободная, дикая, мудрая. Сама по себе праздник, по словам Гальвана. Всё в ней - танец, песня и ритм. Её сценическая жизнь, мятежная и невинная, пропитана трагикомедией. Глядя на Uchi, невозможно ускользнуть от видений Альмодовара.
Двое открывают рты, и всё начинается.
Пения нет. Гортанные выкрики. Хлопки в ладоши.
Столики, скамьи, стулья, разбросанные по сцене, выглядящей особенно плоско на дне амфитеатра.
Под "крико-всхлипы", подобные ржавым голосам состарившихся птиц, возникает смешная парочка в зелёных спортивных костюмах,
Хаос звуков, трепетание, клокотание.
В зале на вершине амфитеатра появляется человек в чёрном. Сползает вниз по ступенчатому проходу то на спине, то боком, на четвереньках, локтях, пояснице...
С разноцветным шариком в чёрных волосах, попискивающим жёлтым свистком в зубах. Худой, жилистый, единственный, Исраэль Гальван.
Изломанной птицей взлетает на сцену и начинает её ощупывать, простукивать, впитывая звуки. Ритмы тела, эхо каблуков, пальцев, коленей, перемазанных мелом, вплетаются в какофонию остальных кантооров, создавая антигармонию - истинную гармонию этого действа.
Появляются новые участники.
Певица франко-тунисского происхождения Alia Sellami. Высокая, худая, странная. Напевает что-то грудным голосом, разъезжая по сцене на табуретке с колесиками под хищный смех Uchi.
Пианист Алехандро Рохас Маркос, серьёзный шутник.
Eloísa Cantón, скрипачка, певица, танцовщица удивительной органики, колдунья, умеющая обращаться в тени на полу сцены.
Эмилио Каракафе, величественный и таинственный токаор, бородатый пират гитары. Ему и только ему Гальван доверил соло в сегуирийе, сердце фламенко. Он и только он может поставить зрителей на ноги, заставляя их плясать внешне и внутренне.
Нет среди актёров разделения, традиционного для фламенко. Все умеют всё лучше всех.
Гальван продолжает исследовать телом сценическое пространство.
Дробный отстук скошенных каблуков, огнеподобное мелькание ног байлаора.
Бесстыдное безумие спущенных штанов Маэстро и Niño de Elche, обращающееся в свою противоположность - строгую классику фламенко.
Дрожащие под порханием танцоров столы, дребезжащие ракушками, монетами, металлическими бутылочными крышечками.
Хороводы, подпрыгивания, пируэты под протяжную "гортань".
Бег по кругу, как в Алисе, только без чайника. А Ореховая Соня всякий раз иная.
Всё это было бы смешно и дико, если бы не дивно...
И всегда, понимаете, ВСЕГДА, чудовищный хаос порождает невероятную гармонию.
Осознаётся ещё одна личная радость. Многозвучие обращается в джаз, невиданной мощи Джем, один из лучших виденных мною.
Безудержная радость, праздник, La Fiesta.
Вступает квартет Византийского пения Polytropon. Где-то там, в переполненном зале.
Четыре грека голосами ангельскими творят полифонию, тот объём, в котором тонут зрители Авиньона и мы, прилипшие к далёким экранам.
Праздник становится торжеством, обретая минорные нотки.
И никогда уже не станет более таким абсурдно лихим.
За вершиной следует спуск, за жизнью смерть, за радостью горе.
Актёры продолжают рассказывать истории на птичьем языке, созданном Гальваном.
Зрители, давно уже пойманы, зачарованы, выучили этот невероятный язык, не знаем слов, но понимаем смысл.
И когда под небесное пение греков Polytropon, всхлипывания кантооров и стук каблуков байлаоров фламенко представление уходит, остаёмся мы.
Немного иные.
Те, кому посчастливилось, дамы и господа.