ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ: ЕГИПЕТ (окончание)
== начало здесь ==
Ночной поезд, специально предназначенный для иностранцев и оттого ходящий ныне полупустым, устроен с каким-то ностальгическим шиком: плюшевые пыльные диваны, большие зеркала, умывальник в каждом купе (при этом оконное стекло было треснутое). Идет он до Асуана, а может быть и дальше, но мы ехали только до Луксора. Заоконный пейзаж, невзирая на темноту, был совершенно удивительным. Известно, что в России XIX века был подан в правительство проект закона, предусматривающий соединение двух столиц в один город - предполагалось запретить любое строительство, кроме как вдоль Николаевской железной дороги: итогом должен был стать семисоткилометровый вытянутый вдоль нее город. Нечто подобное, причем без всяких законов, произошло в Египте.
Дело в том, что в здешнем своеобразном климате пригодна для жизни была только сравнительно широкая полоса земли вдоль Нила (плюс несколько оазисов и дельта на севере). Вообще Нил представляет собой необыкновенное явление, кажется, нигде в мире не встречающееся в таких масштабах: полноводная, не имеющая видимых притоков река, текущая по выжженной пустыне, где почти не бывает дождей и раз в год без всяких видимых причин разливающаяся в фантастических масштабах. Древние предполагали, что течет она непосредственно из царства теней - и, честно сказать, даже сегодня иные объяснения кажутся не слишком убедительными. Но в результате многолетнего обживания обоих его берегов (раньше жили на одном, а хоронили на другом; ныне все смешалось) агломерация вытянулась в одну сплошную линию, так что поезд все девять часов идет практически по жилым кварталам.
В Луксор он прибывает без десяти шесть утра. Бравый проводник разбудил нас за час до прибытия, чтобы мы успели насладиться казенным завтраком (булочка и яблоко). На вокзале - тот же митинг оголодавших таксистов, рассчитывавших, должно быть, на чудо - вотще, поскольку с этим поездом прибыло всего пять человек. Цену они, конечно, ломят по местным меркам безбожную, но лучше подтвердить репутацию простоватого иноземца, нежели вырывать кусок хлеба изо рта их голодных детей - в результате едем несчастные три километра за баснословные сто египетских фунтов (семь долларов по нынешнему курсу). В тот же день, слегка отойдя от почти бессонной железнодорожной ночи, мы отправились на другой берег Нила, в Долину Царей.
Давние читатели моих путевых заметок, должно быть, к этой странице уже недоумевают, когда же появится Ишмаэль (i-shmael) - и правда: вот же он, в пробковом шлеме стоит на причале парома. Пересечь Нил можно здесь разными способами: с беспредельным шиком на скоростной моторке, на среднеразмерной лодке, загримированной под старинную и, наконец, на честном работяге-пароме, рассчитанном на сотню-другую пассажиров. Мы выбрали последний вариант и столпились на верхней палубе, аккуратно обтекаемые толпой аборигенов. На том берегу среди беснующейся толпы таксистов и их повозок ("Лоу прайс, мистер!") стоял заранее ангажированный нами автомобиль, в котором, должно быть, ездил полвека назад успешливый наркоторговец из Детройта: весь салон машины, не исключая потолка, был затянут огненно-красной кожей какого-то несчастного животного, создавая у седоков смутно-пренатальное ощущение.
Приехали в Долину Царей: здоровенное ущелье, где на протяжении пятисот лет хоронили фараонов. Большую часть гробниц растащили еще в древности, так что до новейшего времени совсем неповрежденным долежал только Тутанхамон, все содержимое усыпальницы которого перекочевало в музей. Нынешние охранители ввели здесь довольно сложную логистику посещений: за цену базового билета можно зайти в любые три из двадцати открытых гробниц, плюс три особенно замечательные усыпальницы при желании оплачиваются отдельно в специальной кассе. До входа в комплекс можно доехать на специальном полуигрушечном поезде, а дальше разойтись по интересам: у входа в каждую гробницу будет ожидать билетер, который проделает в вашем билете отверстие и начнет вас сопровождать, поминутно требуя бакшиш. Впрочем, дело стоит того: исходные рисунки пострадали от многовековой сырости и были подновлены, но даже эта неполная аутентичность не мешает исключительному впечатлению, которое они производят на зрителей. Здесь росписей больше, чем в гробницах Саккары, а иллюстрации в них преобладают над текстом (впрочем, иероглифическое письмо есть само по себе конгломерат иллюстраций).
Любопытно, среди прочего, как устойчива древнеегипетская художественная манера: некрополи Саккары от захоронений Долины Царей отделяет тысяча лет (первые относятся к Древнему Царству, вторые к Новому), между тем росписи там сходны до степени смешения - конечно, на взгляд дилетанта. С другой стороны, ритуал сам по себе способствует художественному консерватизму. Рисунки эти, покрывающие всю поверхность стен и потолка (поскольку душа будет их читать, взмыв в воздух, художники перспективой себя не утруждали, оставляя верхний ряд иероглифов совершенно невидными с земли) понятны только в очень малой степени. Явные повторяющиеся мотивы - жертвоприношения (корова со связанными ногами и нависающий над ней жрец с ножом), списки приготовленного к загробным странствиям имущества (оно изображается пиктограммами, трогательно похожими на эмодзи), сцены с участием богов. При этом каноны изображения последних толкуются чрезвычайно широко: так, Анубис (с шакальей / собачьей головой) может и лежать, вытянув хвостик, а может вполне антропоморфно стоять, приветливо простирая лапы к тут же намалеванному обитателю гробницы. Некоторые сцены и символы, впрочем, не поддаются профанному истолкованию вовсе: так, например, в одной из гробниц регулярно появляется сцена из трех ползущих наперегонки змей; на другой картине два джентльмена в рогатых тиарах обмениваются какими-то таинственными инструментами (с одной стороны вроде курительной трубки, с другой - явный гвоздодер). Поневоле завидуешь тем, кто изучал здешние иероглифы сто пятьдесят лет назад - до того они своеобразны, изящны, многочисленны и при этом поддаются систематизации.
В соседней Долине Цариц главный экспонат - усыпальница Нефертари; местные жадюги требуют за посещение 1400 фунтов ($ 100) и при этом ограничивают время десятью минутами, запрещают фотографировать и непрерывно ноют по вопросам бакшиша. Впрочем, важное ноу-хау - если вас больше, чем один - разбредитесь по немаленькой усыпальнице, так что покуда сторожевой бедуин будет сепетить над ухом одного из вас, второй сможет сделать несколько снимков. Здесь мы столкнулись с одним довольно странным иероглифом, который впервые приметили в соседней долине: он изображает человеческую голову анфас с радикально оттопыренными ушами. Это не слишком характерно: подавляющее количество фигур здесь изображается в профиль, но любопытно и другое - в некоторых случаях он намечен контуром, без лица, только с гипертрофированными ушами, но потом появляются и черты - и внешность его решительно контрастирует с окружающими его египтянами. Хорошо было бы стать египтологом! Впрочем, решаясь на это в советское время, нужно было твердо сознавать, что в Египет попадет отнюдь не каждый, а я всегда предпочитал работу в поле (которая, между прочем, в моем случая была хоть косвенно, но осенена египетской тенью: в юности я, как на работу, ходил в рукописный отдел Пушкинского дома, проходя мимо улыбчивых сфинксов на набережной: а добыты они были как раз невдалеке от этих мест, в руинах фиванского некрополя).
На следующий день мы ранним утром отправились в Карнакский храм. У входа в отель, стоящий на отшибе, обычно пасутся местные таксисты, наперебой зазывающие туристов пополнить собой статистику дорожных происшествий, но в этот ранний час они покоились в объятиях своего мусульманского Морфея (тогда как машины их, сгрудившись стаей, оставались на вахте). Дороги в Луксоре, как и везде, кроме самого центра Каира, лишены тротуаров, так что идти приходится прямо по обочине, петляя среди повозок, тележек, собачек, выкаченных на мостовую прилавков со свежеиспеченным местным хлебом (удивительно вкусным) и прочими яствами. Туристические потоки, как опять же везде в Египте, устроены как змеевик в самогонном аппарате - чтобы успеть прогнать посетителей через максимум назойливых соблазнов, где он так или иначе расстанется с деньгами. Вообще все это составляет самую неприятную часть программы и парадоксальным образом делает невозможным покупку обычных сувениров: как можно спокойно выбирать приличествующую случаю статую Амона из местного алебастра, когда вокруг тебя толпится верещащая толпа индивидуальных предпринимателей. Да и торговаться я не люблю. (Кстати сказать, единственное лишенное всей этой пагубы место - магазин при Египетском музее в Каире, где хозяин, погруженный в нирвану, молча покуривает под запрещающим знаком, а на брюшках у всех Аписов с Анубисами приклеен ярлычок с ценой).
Карнакский храм - огромный и хорошо сохранившийся комплекс, постепенностью созидания отдаленно напоминающий папский замок в Авиньоне: каждый новый фараон что-нибудь да пристраивал к нему, уповая таким образом сохраниться в веках (между прочим - надежды в основном оказались исполненными). Из-за сокращения потока туристов населен он в основном смотрителями и собачками: первые на удивление индифферентны, вторые традиционно милы. Мы немного торопились - предстоял большой переезд - так что осмотрели его довольно бегло, побывав, впрочем, почти везде, кроме огромного поля фрагментов и руин: очевидно, практические египтологи медленно собирают из этого каменного паззла новые строения, кропотливо подыскивая подходящие друг к другу части.
Карнак соединен с Луксорским храмом аллеей сфинксов, выход к которой закрыт с обеих сторон, чтобы не просочились безбилетники, так что добираться до второго храма нужно снова по городу. Человеческий ум устроен так, что быстро привыкает ко всему (иначе мы до сих пор бегали бы на четвереньках) - и сам стыдишься признаться, что второй за день исполинский древнеегипетский храм есть лишь слегка видоизмененная копия первого: те же исполины, тот же известняк, те же обелиски… Так думал я примерно часа три, до следующей остановки. Два "Хилтона" договорились между собой, что за сравнительно скромную цену доставят нас из Луксора на побережье Красного моря, в курортный конгломерат Марса-Эль-Алам. В техническом смысле это задача непростая: железной дороги тут нет, машину в аренду взять почти невозможно, так что остается или междугородний автобус или такси. Здешние дороги, помимо традиционного отсутствия обочин и весьма внушительного трафика, отличаются еще тремя особенностями. Во-первых, они идут сплошь через населенные пункты с бегающими детьми и фланирующими пешеходами ("если вы кого-нибудь задавите, родственники растерзают вас до приезда полиции", - хладнокровно сообщает путеводитель). Во-вторых - на дороге тут и там, без всякой видимой логики, возведены "лежачие полицейские", никак не отраженные в разметке и знаках, так что время от времени шофер вдруг резко тормозит, бранясь сквозь зубы на арабском, и машина подпрыгивает, стеная амортизаторами. И в третьих - каждые 30-40 километров на шоссе вас ждут военные блокпосты - то ли наследие революции, то ли давних войн. Блокпосты устроены очень внушительно: по периметру каменные вышки, из которых нет-нет да и блеснет вороненая сталь; на самой дороге - череда препятствий, заставляющая машину фривольно вилять кормой, непосредственно на кордоне - толпа вооруженных ребят в штатском, которым водитель сообщает: из Луксора в Марса-Алам, четверо колумбийцев, телефон такой-то.
Сперва нас несколько смущала аттестация в качестве колумбийцев, но мы, признаться, думали, что это какой-то тайный знак, пока на одном из блокпостов, где проверка затянулась, к нам не обратился мечтательно один из полицейских. "Хорошая у вас страна", - сказал он задумчиво. - "Вот только с наркотиками проблема". Мы браво отвечали, что для нас это не проблема, но потом, оказавшись уже в машине, спросили у водителя, почему, собственно, он решил переселить нас на другой континент. Он смущенно рассмеялся и ничего не ответил: впрочем, в следующий раз мы уже были представлены русскими.
Так мы доехали до города Эдфу (Идфу), где заранее запланировали остановку, чтобы осмотреть крупнейший из сохранившихся храмов, посвященных птицеголовому богу Хору. Не знаю как мои спутники, но я был им совершено потрясен. Внешне в нем, помимо габаритов и сохранности, нет ничего слишком примечательного, чего нельзя бы было увидеть в других местах - разве что кривоклювые статуи самого благодетеля в два человеческих роста, выполненные из темного гранита. Но древние строители нашли какую-то особенную тайну, запечатленную в самой архитектуре или в таинственном повторении иероглифов (коими храм покрыт от пола до потолка), которая производит впечатление, сравнимое с тем, как если бы песня "Sign of the Hammer" группы "Manowar" заиграла бы вдруг из концертных маршалловских колонок посреди дремучего леса (дети и пуристы могут заменить "Sign of the Hammer" на "Полет валькирий"). Мы быстро разбрелись по огромному храму; других посетителей, кроме нас, в этот день не было. За основным его залом (наверняка он имеет какое-то особенное название) было построено пять или семь комнат неясного предназначения, тоже сплошь испещренных иероглифами. Хотя они были совершенно одинаковыми по размеру и обличию, чувства они вызывали совершенно различные: в одной охватывала тревога, в другой ярость, в третьей нападал сон. Из четвертой вверх вела лестница, исписанная знаками: поднявшись на три пролета, я был готов к тому, что увижу за следующим поворотом что-то совершенно ужасное - но там всего-навсего была вделана ржавая калитка, скрывающая все дальнейшее. Это меня как-то успокоило и я пошел вниз.
В дороге нас застала ночь, отчего проверки на блокпостах стали тщательнее, лица полицейских напряженнее, а периоды ожидания дольше: здесь пошаливают, так что бойцы дожидались, покуда скопится побольше машин и отправляли нас конвоем. Наконец доехали до цели: здоровенного курортного комплекса, где граждане разных стран обрастают жирком и наливаются загаром, поглощая нелимитированное количество еды и освежающих напитков. Нам всем такое было в новинку, но особенного выбора не было: у национального парка Вади Гемаль своих гостиниц нет, а мы хотели попасть именно туда. День мы провели, адаптируясь к контексту, который оказался не таким уж утомительным - я, честно говоря, боялся шумной дискотеки, пьяных оргий и духа скуки, а вместо этого засел на собственном балконе с ноутбуком и прекрасно поработал, поглядывая на приветливо машущие листья финиковых пальм и плещущий в отдалении прибой.
Зато выяснилась неприятная вещь: в нашем отеле и слыхом не слыхивали про горные походы и организовать нам заброску на джипе никак не могли. Поэтому пришлось спешно нанимать каких-то соседских сафаристов, которые сходу предложили дивный план: "с утра поедем на пляж", - писали они. - "Там, короче, посинячим, потом катнем ненадолго в пустыню, закат посмотрим и обратно в отель к дискотеке". "Нет", - отвечали мы сурово, - "с утра подальше в нацпарк, вверх по вади, куда дойдет джип, дальше пешком, покуда хватит сил". Казалось бы, договорились - но мы недоучли природный оптимизм арабского народа. "Ну че, ребята, на пляж, для начала-то?" - утвердительно спросил приехавший за нами юный джентльмен, одетый в модный серый тренировочный костюм. Мы разрушили его мечты. По пути заехали в магазин за водой: супермаркеты здесь точь-в-точь как настоящие, но только без ценников и касс, так что стоимость любого конкретного продукта будет определяться вашим внешним видом. Наконец, свернули с асфальтовой дороги в вади - систему пересохших русел, проточенных за тысячелетия в местном мягком грунте; несколько раз в год они наполняются водой. Пейзаж очень похож на юг Израиля (о чем в Египте говорить отнюдь не следует), но отличается полной, какой-то демонстративной безлюдностью - походы здесь не в чести. Наконец, остановили машину и пошли: впереди весело шагали мы, сзади тащился, стоная, гид. Километров через пять его сделалось по-настоящему жалко и мы предложили ему посидеть в тенечке, пока мы забежим на гору. "Куда?" - возопил он, как будто перед нами была Аннапурна: в действительности это был холмик метров в двести высотой. "Вы как хотите, я не пойду: высоты боюсь". Минут за двадцать мы не торопясь дошли до верха (оказавшись, возможно, первопроходцами): дивная картина открывалась кругом. Везде, куда хватало глаз, тянулись холмы мягких очертаний, причем благодаря капризу природы они были соединены между собой широкими гребнями: вероятно, не спускаясь вниз, а только переваливая с одной вершинки на другую, по этой системе можно идти километр за километром, не забывая только запаса воды: взять ее тут негде и помощи тоже ждать неоткуда. Когда мы отправились уже назад к машине, гид спросил, сколько мы прошли за день. "Восемь километров", - отвечал я, сверившись со Strav'ой. "Это мой рекорд", - отвечал он печально. Такие тут инструкторы по туризму.
Впрочем, больше он своих ошибок не повторял. Проехав немного по петляющему руслу, мы выехали к большой группе развалин: здесь проходила римская дорога от Береники до Коптоса (Береника сейчас называется Беренис и еще существует; Коптос разрушен в древности). Эту дорогу, одну из многих, построенных римлянами, упоминает Плиний: "От Копта переправляются на верблюдах, причем стоянки расположены там, где можно достать воду: первая называется Гидревма, в 32000 шагах; вторая - в горах, в дне пути; третья - у другой Гидревмы, в 85000 шагах от Копта; опять в горах; затем - у Гидревмы Аполлона, в 184000 шагах от Копта; опять в горах; затем - у Новой Гидревмы, в 236000 шагах от Копта. Есть еще и Старая Гидревма (она называется Троглодитской), где несет службу сторожевая охрана в двух тысячах шагах в стороне от нее; она отстоит от Новой Гидревмы на 7000 шагов. Потом город Береника, где порт Красного моря, в 257000 шагах от Копта. Но так как большая часть пути совершается по ночам из-за жары, а дни пропадают на стоянках, весь путь от Копта до Береники завершается на двенадцатый день". Какая из этих стоянок соответствует нашим руинам, я не знаю, но населенный пункт здесь был весьма внушительных масштабов: сохранился храм, частично высеченный в скале и множество построек в разной степени разрушенности. "Вы, наверное, по горам полазить хотите?", - спросил гид, направляясь в тенечек; мы подтвердили. В результате мы обошли по периметру окрестных холмов примерно половину немаленькой долины; сейчас здесь воды нет (есть один древний колодец километрах в тридцати) - но климат вообще за две тысячи лет сделался более засушливым.
Еще день мы потратили на традиционные курортные забавы: разглядывали морских черепах, парящих в воде, как ангелы в воздухе, купались, комментировали письма Гершензона к родным, гуляли по пляжу, писали книгу про "Общество свободной эстетики", наблюдали за маневрами раков-отшельников. Последние представляют собой удивительную игру природы: придя в мир нагими, они нуждаются в том, чтобы захватить себе для жизни пустую раковину, оставленную скончавшимся моллюском; по мере личностного роста, раковина им делается тесна и они бредут за новой - точь-в-точь менеджеры, переезжающие с повышением жалования из Бирюлева на Кунцевскую. Но бывают среди них и случайные мутанты, тихие тупиковые плоды эволюции: они, презрев обычные банальные ракушки, селятся в тяжелых, неудобных, но невыразимо красивых раковинках конусов. Выйдя рано утром на пляж подальше от людей, можно наблюдать, как стаи их мечутся по полосе прибоя, потешно прячась в своих домиках, как только на них падает ваша грозная тень.
Между тем, другая грозная тень нависла и над нами: пора было возвращаться в Москву. Из Марс-Эль-Алама ближе всего лететь через Хургаду с пересадкой в Каире. Я, признаться, был предубежден против египетских авиалиний, числя их на одной линии с поездами (которые укомплектованы техникой середины прошлого века). Все оказалось гораздо лучше - и нам подали свежайший маленький "Airbus" 220, в котором, как в нашем "Суперджете", салон поделен на две неравные половинки - с двумя и с тремя креслами. Общеегипетская истерическая тяга к безопасности достигает своего апогея в аэропортах: за два перелета нас обыскали (тщательно, с разуванием и ощупыванием!) ровно семь раз: трижды в Хургаде и четырежды в Каире. И, удивительным каким-то послевкусием, нам вдобавок нагрубила таможенница в Москве, что и представить-то можно с трудом: уже несколько лет, как все служащие российских аэропортов представляют собой образец приветливой учтивости. Невыспавшиеся и изумленные, мы вышли под мелкий похрустывающий снег.
Ночной поезд, специально предназначенный для иностранцев и оттого ходящий ныне полупустым, устроен с каким-то ностальгическим шиком: плюшевые пыльные диваны, большие зеркала, умывальник в каждом купе (при этом оконное стекло было треснутое). Идет он до Асуана, а может быть и дальше, но мы ехали только до Луксора. Заоконный пейзаж, невзирая на темноту, был совершенно удивительным. Известно, что в России XIX века был подан в правительство проект закона, предусматривающий соединение двух столиц в один город - предполагалось запретить любое строительство, кроме как вдоль Николаевской железной дороги: итогом должен был стать семисоткилометровый вытянутый вдоль нее город. Нечто подобное, причем без всяких законов, произошло в Египте.
Дело в том, что в здешнем своеобразном климате пригодна для жизни была только сравнительно широкая полоса земли вдоль Нила (плюс несколько оазисов и дельта на севере). Вообще Нил представляет собой необыкновенное явление, кажется, нигде в мире не встречающееся в таких масштабах: полноводная, не имеющая видимых притоков река, текущая по выжженной пустыне, где почти не бывает дождей и раз в год без всяких видимых причин разливающаяся в фантастических масштабах. Древние предполагали, что течет она непосредственно из царства теней - и, честно сказать, даже сегодня иные объяснения кажутся не слишком убедительными. Но в результате многолетнего обживания обоих его берегов (раньше жили на одном, а хоронили на другом; ныне все смешалось) агломерация вытянулась в одну сплошную линию, так что поезд все девять часов идет практически по жилым кварталам.
В Луксор он прибывает без десяти шесть утра. Бравый проводник разбудил нас за час до прибытия, чтобы мы успели насладиться казенным завтраком (булочка и яблоко). На вокзале - тот же митинг оголодавших таксистов, рассчитывавших, должно быть, на чудо - вотще, поскольку с этим поездом прибыло всего пять человек. Цену они, конечно, ломят по местным меркам безбожную, но лучше подтвердить репутацию простоватого иноземца, нежели вырывать кусок хлеба изо рта их голодных детей - в результате едем несчастные три километра за баснословные сто египетских фунтов (семь долларов по нынешнему курсу). В тот же день, слегка отойдя от почти бессонной железнодорожной ночи, мы отправились на другой берег Нила, в Долину Царей.
Давние читатели моих путевых заметок, должно быть, к этой странице уже недоумевают, когда же появится Ишмаэль (i-shmael) - и правда: вот же он, в пробковом шлеме стоит на причале парома. Пересечь Нил можно здесь разными способами: с беспредельным шиком на скоростной моторке, на среднеразмерной лодке, загримированной под старинную и, наконец, на честном работяге-пароме, рассчитанном на сотню-другую пассажиров. Мы выбрали последний вариант и столпились на верхней палубе, аккуратно обтекаемые толпой аборигенов. На том берегу среди беснующейся толпы таксистов и их повозок ("Лоу прайс, мистер!") стоял заранее ангажированный нами автомобиль, в котором, должно быть, ездил полвека назад успешливый наркоторговец из Детройта: весь салон машины, не исключая потолка, был затянут огненно-красной кожей какого-то несчастного животного, создавая у седоков смутно-пренатальное ощущение.
Приехали в Долину Царей: здоровенное ущелье, где на протяжении пятисот лет хоронили фараонов. Большую часть гробниц растащили еще в древности, так что до новейшего времени совсем неповрежденным долежал только Тутанхамон, все содержимое усыпальницы которого перекочевало в музей. Нынешние охранители ввели здесь довольно сложную логистику посещений: за цену базового билета можно зайти в любые три из двадцати открытых гробниц, плюс три особенно замечательные усыпальницы при желании оплачиваются отдельно в специальной кассе. До входа в комплекс можно доехать на специальном полуигрушечном поезде, а дальше разойтись по интересам: у входа в каждую гробницу будет ожидать билетер, который проделает в вашем билете отверстие и начнет вас сопровождать, поминутно требуя бакшиш. Впрочем, дело стоит того: исходные рисунки пострадали от многовековой сырости и были подновлены, но даже эта неполная аутентичность не мешает исключительному впечатлению, которое они производят на зрителей. Здесь росписей больше, чем в гробницах Саккары, а иллюстрации в них преобладают над текстом (впрочем, иероглифическое письмо есть само по себе конгломерат иллюстраций).
Любопытно, среди прочего, как устойчива древнеегипетская художественная манера: некрополи Саккары от захоронений Долины Царей отделяет тысяча лет (первые относятся к Древнему Царству, вторые к Новому), между тем росписи там сходны до степени смешения - конечно, на взгляд дилетанта. С другой стороны, ритуал сам по себе способствует художественному консерватизму. Рисунки эти, покрывающие всю поверхность стен и потолка (поскольку душа будет их читать, взмыв в воздух, художники перспективой себя не утруждали, оставляя верхний ряд иероглифов совершенно невидными с земли) понятны только в очень малой степени. Явные повторяющиеся мотивы - жертвоприношения (корова со связанными ногами и нависающий над ней жрец с ножом), списки приготовленного к загробным странствиям имущества (оно изображается пиктограммами, трогательно похожими на эмодзи), сцены с участием богов. При этом каноны изображения последних толкуются чрезвычайно широко: так, Анубис (с шакальей / собачьей головой) может и лежать, вытянув хвостик, а может вполне антропоморфно стоять, приветливо простирая лапы к тут же намалеванному обитателю гробницы. Некоторые сцены и символы, впрочем, не поддаются профанному истолкованию вовсе: так, например, в одной из гробниц регулярно появляется сцена из трех ползущих наперегонки змей; на другой картине два джентльмена в рогатых тиарах обмениваются какими-то таинственными инструментами (с одной стороны вроде курительной трубки, с другой - явный гвоздодер). Поневоле завидуешь тем, кто изучал здешние иероглифы сто пятьдесят лет назад - до того они своеобразны, изящны, многочисленны и при этом поддаются систематизации.
В соседней Долине Цариц главный экспонат - усыпальница Нефертари; местные жадюги требуют за посещение 1400 фунтов ($ 100) и при этом ограничивают время десятью минутами, запрещают фотографировать и непрерывно ноют по вопросам бакшиша. Впрочем, важное ноу-хау - если вас больше, чем один - разбредитесь по немаленькой усыпальнице, так что покуда сторожевой бедуин будет сепетить над ухом одного из вас, второй сможет сделать несколько снимков. Здесь мы столкнулись с одним довольно странным иероглифом, который впервые приметили в соседней долине: он изображает человеческую голову анфас с радикально оттопыренными ушами. Это не слишком характерно: подавляющее количество фигур здесь изображается в профиль, но любопытно и другое - в некоторых случаях он намечен контуром, без лица, только с гипертрофированными ушами, но потом появляются и черты - и внешность его решительно контрастирует с окружающими его египтянами. Хорошо было бы стать египтологом! Впрочем, решаясь на это в советское время, нужно было твердо сознавать, что в Египет попадет отнюдь не каждый, а я всегда предпочитал работу в поле (которая, между прочем, в моем случая была хоть косвенно, но осенена египетской тенью: в юности я, как на работу, ходил в рукописный отдел Пушкинского дома, проходя мимо улыбчивых сфинксов на набережной: а добыты они были как раз невдалеке от этих мест, в руинах фиванского некрополя).
На следующий день мы ранним утром отправились в Карнакский храм. У входа в отель, стоящий на отшибе, обычно пасутся местные таксисты, наперебой зазывающие туристов пополнить собой статистику дорожных происшествий, но в этот ранний час они покоились в объятиях своего мусульманского Морфея (тогда как машины их, сгрудившись стаей, оставались на вахте). Дороги в Луксоре, как и везде, кроме самого центра Каира, лишены тротуаров, так что идти приходится прямо по обочине, петляя среди повозок, тележек, собачек, выкаченных на мостовую прилавков со свежеиспеченным местным хлебом (удивительно вкусным) и прочими яствами. Туристические потоки, как опять же везде в Египте, устроены как змеевик в самогонном аппарате - чтобы успеть прогнать посетителей через максимум назойливых соблазнов, где он так или иначе расстанется с деньгами. Вообще все это составляет самую неприятную часть программы и парадоксальным образом делает невозможным покупку обычных сувениров: как можно спокойно выбирать приличествующую случаю статую Амона из местного алебастра, когда вокруг тебя толпится верещащая толпа индивидуальных предпринимателей. Да и торговаться я не люблю. (Кстати сказать, единственное лишенное всей этой пагубы место - магазин при Египетском музее в Каире, где хозяин, погруженный в нирвану, молча покуривает под запрещающим знаком, а на брюшках у всех Аписов с Анубисами приклеен ярлычок с ценой).
Карнакский храм - огромный и хорошо сохранившийся комплекс, постепенностью созидания отдаленно напоминающий папский замок в Авиньоне: каждый новый фараон что-нибудь да пристраивал к нему, уповая таким образом сохраниться в веках (между прочим - надежды в основном оказались исполненными). Из-за сокращения потока туристов населен он в основном смотрителями и собачками: первые на удивление индифферентны, вторые традиционно милы. Мы немного торопились - предстоял большой переезд - так что осмотрели его довольно бегло, побывав, впрочем, почти везде, кроме огромного поля фрагментов и руин: очевидно, практические египтологи медленно собирают из этого каменного паззла новые строения, кропотливо подыскивая подходящие друг к другу части.
Карнак соединен с Луксорским храмом аллеей сфинксов, выход к которой закрыт с обеих сторон, чтобы не просочились безбилетники, так что добираться до второго храма нужно снова по городу. Человеческий ум устроен так, что быстро привыкает ко всему (иначе мы до сих пор бегали бы на четвереньках) - и сам стыдишься признаться, что второй за день исполинский древнеегипетский храм есть лишь слегка видоизмененная копия первого: те же исполины, тот же известняк, те же обелиски… Так думал я примерно часа три, до следующей остановки. Два "Хилтона" договорились между собой, что за сравнительно скромную цену доставят нас из Луксора на побережье Красного моря, в курортный конгломерат Марса-Эль-Алам. В техническом смысле это задача непростая: железной дороги тут нет, машину в аренду взять почти невозможно, так что остается или междугородний автобус или такси. Здешние дороги, помимо традиционного отсутствия обочин и весьма внушительного трафика, отличаются еще тремя особенностями. Во-первых, они идут сплошь через населенные пункты с бегающими детьми и фланирующими пешеходами ("если вы кого-нибудь задавите, родственники растерзают вас до приезда полиции", - хладнокровно сообщает путеводитель). Во-вторых - на дороге тут и там, без всякой видимой логики, возведены "лежачие полицейские", никак не отраженные в разметке и знаках, так что время от времени шофер вдруг резко тормозит, бранясь сквозь зубы на арабском, и машина подпрыгивает, стеная амортизаторами. И в третьих - каждые 30-40 километров на шоссе вас ждут военные блокпосты - то ли наследие революции, то ли давних войн. Блокпосты устроены очень внушительно: по периметру каменные вышки, из которых нет-нет да и блеснет вороненая сталь; на самой дороге - череда препятствий, заставляющая машину фривольно вилять кормой, непосредственно на кордоне - толпа вооруженных ребят в штатском, которым водитель сообщает: из Луксора в Марса-Алам, четверо колумбийцев, телефон такой-то.
Сперва нас несколько смущала аттестация в качестве колумбийцев, но мы, признаться, думали, что это какой-то тайный знак, пока на одном из блокпостов, где проверка затянулась, к нам не обратился мечтательно один из полицейских. "Хорошая у вас страна", - сказал он задумчиво. - "Вот только с наркотиками проблема". Мы браво отвечали, что для нас это не проблема, но потом, оказавшись уже в машине, спросили у водителя, почему, собственно, он решил переселить нас на другой континент. Он смущенно рассмеялся и ничего не ответил: впрочем, в следующий раз мы уже были представлены русскими.
Так мы доехали до города Эдфу (Идфу), где заранее запланировали остановку, чтобы осмотреть крупнейший из сохранившихся храмов, посвященных птицеголовому богу Хору. Не знаю как мои спутники, но я был им совершено потрясен. Внешне в нем, помимо габаритов и сохранности, нет ничего слишком примечательного, чего нельзя бы было увидеть в других местах - разве что кривоклювые статуи самого благодетеля в два человеческих роста, выполненные из темного гранита. Но древние строители нашли какую-то особенную тайну, запечатленную в самой архитектуре или в таинственном повторении иероглифов (коими храм покрыт от пола до потолка), которая производит впечатление, сравнимое с тем, как если бы песня "Sign of the Hammer" группы "Manowar" заиграла бы вдруг из концертных маршалловских колонок посреди дремучего леса (дети и пуристы могут заменить "Sign of the Hammer" на "Полет валькирий"). Мы быстро разбрелись по огромному храму; других посетителей, кроме нас, в этот день не было. За основным его залом (наверняка он имеет какое-то особенное название) было построено пять или семь комнат неясного предназначения, тоже сплошь испещренных иероглифами. Хотя они были совершенно одинаковыми по размеру и обличию, чувства они вызывали совершенно различные: в одной охватывала тревога, в другой ярость, в третьей нападал сон. Из четвертой вверх вела лестница, исписанная знаками: поднявшись на три пролета, я был готов к тому, что увижу за следующим поворотом что-то совершенно ужасное - но там всего-навсего была вделана ржавая калитка, скрывающая все дальнейшее. Это меня как-то успокоило и я пошел вниз.
В дороге нас застала ночь, отчего проверки на блокпостах стали тщательнее, лица полицейских напряженнее, а периоды ожидания дольше: здесь пошаливают, так что бойцы дожидались, покуда скопится побольше машин и отправляли нас конвоем. Наконец доехали до цели: здоровенного курортного комплекса, где граждане разных стран обрастают жирком и наливаются загаром, поглощая нелимитированное количество еды и освежающих напитков. Нам всем такое было в новинку, но особенного выбора не было: у национального парка Вади Гемаль своих гостиниц нет, а мы хотели попасть именно туда. День мы провели, адаптируясь к контексту, который оказался не таким уж утомительным - я, честно говоря, боялся шумной дискотеки, пьяных оргий и духа скуки, а вместо этого засел на собственном балконе с ноутбуком и прекрасно поработал, поглядывая на приветливо машущие листья финиковых пальм и плещущий в отдалении прибой.
Зато выяснилась неприятная вещь: в нашем отеле и слыхом не слыхивали про горные походы и организовать нам заброску на джипе никак не могли. Поэтому пришлось спешно нанимать каких-то соседских сафаристов, которые сходу предложили дивный план: "с утра поедем на пляж", - писали они. - "Там, короче, посинячим, потом катнем ненадолго в пустыню, закат посмотрим и обратно в отель к дискотеке". "Нет", - отвечали мы сурово, - "с утра подальше в нацпарк, вверх по вади, куда дойдет джип, дальше пешком, покуда хватит сил". Казалось бы, договорились - но мы недоучли природный оптимизм арабского народа. "Ну че, ребята, на пляж, для начала-то?" - утвердительно спросил приехавший за нами юный джентльмен, одетый в модный серый тренировочный костюм. Мы разрушили его мечты. По пути заехали в магазин за водой: супермаркеты здесь точь-в-точь как настоящие, но только без ценников и касс, так что стоимость любого конкретного продукта будет определяться вашим внешним видом. Наконец, свернули с асфальтовой дороги в вади - систему пересохших русел, проточенных за тысячелетия в местном мягком грунте; несколько раз в год они наполняются водой. Пейзаж очень похож на юг Израиля (о чем в Египте говорить отнюдь не следует), но отличается полной, какой-то демонстративной безлюдностью - походы здесь не в чести. Наконец, остановили машину и пошли: впереди весело шагали мы, сзади тащился, стоная, гид. Километров через пять его сделалось по-настоящему жалко и мы предложили ему посидеть в тенечке, пока мы забежим на гору. "Куда?" - возопил он, как будто перед нами была Аннапурна: в действительности это был холмик метров в двести высотой. "Вы как хотите, я не пойду: высоты боюсь". Минут за двадцать мы не торопясь дошли до верха (оказавшись, возможно, первопроходцами): дивная картина открывалась кругом. Везде, куда хватало глаз, тянулись холмы мягких очертаний, причем благодаря капризу природы они были соединены между собой широкими гребнями: вероятно, не спускаясь вниз, а только переваливая с одной вершинки на другую, по этой системе можно идти километр за километром, не забывая только запаса воды: взять ее тут негде и помощи тоже ждать неоткуда. Когда мы отправились уже назад к машине, гид спросил, сколько мы прошли за день. "Восемь километров", - отвечал я, сверившись со Strav'ой. "Это мой рекорд", - отвечал он печально. Такие тут инструкторы по туризму.
Впрочем, больше он своих ошибок не повторял. Проехав немного по петляющему руслу, мы выехали к большой группе развалин: здесь проходила римская дорога от Береники до Коптоса (Береника сейчас называется Беренис и еще существует; Коптос разрушен в древности). Эту дорогу, одну из многих, построенных римлянами, упоминает Плиний: "От Копта переправляются на верблюдах, причем стоянки расположены там, где можно достать воду: первая называется Гидревма, в 32000 шагах; вторая - в горах, в дне пути; третья - у другой Гидревмы, в 85000 шагах от Копта; опять в горах; затем - у Гидревмы Аполлона, в 184000 шагах от Копта; опять в горах; затем - у Новой Гидревмы, в 236000 шагах от Копта. Есть еще и Старая Гидревма (она называется Троглодитской), где несет службу сторожевая охрана в двух тысячах шагах в стороне от нее; она отстоит от Новой Гидревмы на 7000 шагов. Потом город Береника, где порт Красного моря, в 257000 шагах от Копта. Но так как большая часть пути совершается по ночам из-за жары, а дни пропадают на стоянках, весь путь от Копта до Береники завершается на двенадцатый день". Какая из этих стоянок соответствует нашим руинам, я не знаю, но населенный пункт здесь был весьма внушительных масштабов: сохранился храм, частично высеченный в скале и множество построек в разной степени разрушенности. "Вы, наверное, по горам полазить хотите?", - спросил гид, направляясь в тенечек; мы подтвердили. В результате мы обошли по периметру окрестных холмов примерно половину немаленькой долины; сейчас здесь воды нет (есть один древний колодец километрах в тридцати) - но климат вообще за две тысячи лет сделался более засушливым.
Еще день мы потратили на традиционные курортные забавы: разглядывали морских черепах, парящих в воде, как ангелы в воздухе, купались, комментировали письма Гершензона к родным, гуляли по пляжу, писали книгу про "Общество свободной эстетики", наблюдали за маневрами раков-отшельников. Последние представляют собой удивительную игру природы: придя в мир нагими, они нуждаются в том, чтобы захватить себе для жизни пустую раковину, оставленную скончавшимся моллюском; по мере личностного роста, раковина им делается тесна и они бредут за новой - точь-в-точь менеджеры, переезжающие с повышением жалования из Бирюлева на Кунцевскую. Но бывают среди них и случайные мутанты, тихие тупиковые плоды эволюции: они, презрев обычные банальные ракушки, селятся в тяжелых, неудобных, но невыразимо красивых раковинках конусов. Выйдя рано утром на пляж подальше от людей, можно наблюдать, как стаи их мечутся по полосе прибоя, потешно прячась в своих домиках, как только на них падает ваша грозная тень.
Между тем, другая грозная тень нависла и над нами: пора было возвращаться в Москву. Из Марс-Эль-Алама ближе всего лететь через Хургаду с пересадкой в Каире. Я, признаться, был предубежден против египетских авиалиний, числя их на одной линии с поездами (которые укомплектованы техникой середины прошлого века). Все оказалось гораздо лучше - и нам подали свежайший маленький "Airbus" 220, в котором, как в нашем "Суперджете", салон поделен на две неравные половинки - с двумя и с тремя креслами. Общеегипетская истерическая тяга к безопасности достигает своего апогея в аэропортах: за два перелета нас обыскали (тщательно, с разуванием и ощупыванием!) ровно семь раз: трижды в Хургаде и четырежды в Каире. И, удивительным каким-то послевкусием, нам вдобавок нагрубила таможенница в Москве, что и представить-то можно с трудом: уже несколько лет, как все служащие российских аэропортов представляют собой образец приветливой учтивости. Невыспавшиеся и изумленные, мы вышли под мелкий похрустывающий снег.