МАРГИНАЛИИ СОБИРАТЕЛЯ: ТУФАНОВ
Первая книга Александра Васильевича Туфанова1 (1877 - 1943) - поэта-заумника, легендарного ленинградского корректора, одного из самопровозглашенных Председателей Земного шара, франта и горбуна, открывалась декларацией, в которой, среди прочего, говорилось: "Все, написанное до 19 июля 1914 года, накануне всемирной войны, отдано огню на исправление".
Написано, вероятно, действительно было немало, но и уцелели от этого сущие крохи. В 1909 г. он обратился в редакцию главного символистского журнала "Весы" (переживавшего финансовые и организационные трудности и в том же году прекратившегося на декабрьском номере) с предложением опубликовать статью о "Санине" М. Арцыбашева с марксистской точки зрения: ответа он, вероятно, не получил либо получил отрицательный2. Та же незавидная судьба ждала и два приложенных к письму стихотворения, которые представляют собой самые ранние из известных нам его поэтических опытов: в журнале они не появились, даром что, в отличие от предлагаемой статьи, хотя бы отчасти гармонировали бы с "весовским" фоном:
В ТУМАНЕ
Товарищ, водочки стакан
Заглушит боль тяжелых ран;
Чтобы забыть враждебный мир,
Зайдем-ка выпить мы в трактир.
Дождь все льется. Фонари
Все в тумане. Мы одни…
Холод. Смех. Душа гори!
Где же? Где твои огни?!
В трактире женщины, вино,
Цветы, бильярд. Освещено
Так ярко! Музыка… Идем -
Прекрасно время проведем.
Хрустальный замок твоих грез
Разбит. И словно дождь из слез
Идет, смывая пудру тех,
Чей слышен пьяный, звонкий смех.
Дождь все льется. Фонари
Все в тумане. Мы одни…
Холод. Смех. Душа гори!
Что? Горят твои огни?!
Они зовут вот в гости нас…
А дождь все льется. Свет погас.
Так много незаживших ран.
Скорей, товарищ, в ресторан…
2 сентября3.
Обычно рассуждения про руку судьбы, незаметно для персонажа слегка меняющую его траектории ради высших целей, отдают банальностью, но тут почти невозможно от них удержаться. Эта безнадежная посылка в адрес московских "Весов" помечена петербургским адресом, небезразличным любому историку литературы: под текстом стихотворения характерным почерком записано: "Александр Васильевич Туфанов. С.Петерб., Петерб. стор., Песочная ул., д. 10, кв. 5". Более того, под этим же адресом (правда, как положено, без указания квартиры) он значится и в справочнике "Весь Петербург" на 1909 год. Между тем, это - один из самых знаменитых адресов русского модернизма: в маленьком домике на самом краю тогдашней (да и нынешней) столичной цивилизации жили М. Матюшин и Е. Гуро4. Их дом служил штаб-квартирой общества художников "Союз молодежи", но круг общения хозяев был значительно шире: завсегдатаями их салона были Малевич и Крученых, Маяковский и Каменский, Бурлюки, Филонов, Татлин и много кто еще. Переселились они на Песочную в 1912 году - Туфанов же съехал годом или двумя раньше (в 1911 году он живет на Миллионной, 15, но потом меняет адреса ежегодно), но само это совпадение кажется совершенно фантастическим5. Матюшин и Гуро жили в квартире 12 (непонятно, кстати, как в этом домишке могло уместиться столько квартир).
О следующих годах жизни Туфанова мы знаем совсем немного: он работал в "Сыне отечества", редактировал журнал "Обновление школы", периодически печатался в разных петербургских изданиях6. В архиве Л. Рейснер сохранилась его статья и один стихотворный перевод из Малларме7 (впоследствии вошедшие в "Эолову арфу"): они явно были отправлены в один из подведомственных ей журналов - или "Рудин", или "Богему", но напечатаны не были. Ближе прочих изданий Туфанов стоял к "Северному гусляру", о чем, рекламируя его так и не вышедшее продолжение, он писал Брюсову 15 сентября 1915 г.:
"М. Г. Валерий Яковлевич.
В первых числах октября в Петрограде выйдет 1 № нового журнала "Зори первые" (2-хнедельник в 4 печ. листа), продажа которого будет производиться студенческой артелью.
История его возникновения такова. С сент<ября> 1914 г. по янв<арь> 1915 г. в Петрогр<аде> издавался студенч<еский> журн<ал> "Северный Гусляр". В янв<аре> 1915 г. я вступил в состав его редакции, и мне удалось преобразовать его в журнал, который З.Гиппиус и др<угие> сотрудники "Голоса Жизни" окрестили органом анарх<истов>-индивидуалистов8. После падения Ковны и наступления беглого настроения у Петрогр<адской> публики, издат<ели>-студенты эволюционировали в сторону Керенского и Максима Горького и решили издавать (вместо "Сев<ерного> Гусляра") новый журнал.
В новом журнале будет большой отдел социально-политич<еский> с петроградскими "именами". Несмотря на отрицательное отношение М. Горького к Вам и Бальмонту и вообще к эстетическому символизму, я, по-видимому, останусь в этом журнале заведующим отделом "Стихи, музыка и театр", и очень желал бы заручиться Вашим согласием на сотрудничество (адреса Бальмонта я не знаю).
В настоящее время меня всего больше интересует в поэзии Ст. Малларме, и Вашу статью о нем (а также, конечно, и Ваши стихи) я принял бы от Вас с большою благодарностью.
С соверш. уваж.
А. Туфанов"9.
Это письмо помечено адресом по Шамшевой улице, на которой он, вопреки обыкновению, продержался еще два года - здешняя квартира будет указана в качестве склада на спинке обложки его дебютной книги. Еще в начале 1916 г. Туфанов писал В. Мейерхольду: "Думаю издать свою книгу стихов, написанных и ненаписанных, и назвать ее "Театр аналогий" <…> Из "Страды" есть предложение, но мне не хочется начинать дело с ними" 10. Книга была издана за счет автора в 1917 г.; как позже вспоминал сам автор: "Накануне революции мои друзья убедили меня выпустить первую книгу стихов "Эолова Арфа"; в этой книге я показал земному шару, что прошел сквозь все его старые формы творчества и решил больше так не писать"11.
Туфанов А. Эолова арфа. Книга первая, с предисловием и портретом. Пг., 1917.
Экземпляр с автографом автора: "Глубокоуважаемому Михаилу Яковлевичу на память от автора. Туфанов. 9 марта 1922 г. "
Еще один экземпляр. В издательской обложке.
Книга довольно редкая, хотя раз в несколько лет приличные экземпляры все же встречаются.
Стихи, вошедшие в сборник, представляют собой довольно изобретательный путеводитель по темам и приемам петроградской поэзии второй половины 1910-х годов. Больше всего здесь от эгофутуризма (которому Туфанов посвятил отдельную статью), но кое-что выбивается за его рамки: таков, например, прихотливый
СОНЕТ ПОЭТУ-СИМВОЛИСТУ
О, кондор, царь из башни бирюзовой,
в пустыне опаленный пилигрим,
земных страстей в лазури легкий дым,
в лесном отгуле перезвон лиловый,
стремленьем к Солнцу юный, вечно-новый, -
с размаха падай к отблескам земным:
от них, от них путь к далям голубым;
лети к сиянью Солнца сквозь оковы;
разбрызгав стены башни голубой,
будь метеором… поджигай собой,
и вновь… о, вновь в мучительном томленьи
взлетай с земли все выше и гори,
чтоб в мигах алых, сквозь вино в паденьи
испить пред смертью жгучий луч зари.
По образованию и первой профессии Туфанов был учителем, что чувствуется и по некоторым страницам "Эоловой арфы". Так, напечатав в книге стихотворение "Свой дом" ("Подходит на улицах до заката…"), он спохватывается, что кое-какие образы там могут показаться туманными, после чего присоединяет к нему полстраницы объяснений ("Примерное вскрытие содержания для сегодняшнего дня"), набранных мелким шрифтом: "Наступает ночь - палач любви современной динамичной души и быстрого сердца. Одиночество в течение нескольких часов убивает Красоту. Раздаются голоса молчания; в них поэт слышит вопрос: почему символы, отблески разбрызганной Красоты, сами не стучат в дверь. Пробуждается ненависть".
Следующие три года Туфанов провел в странствиях. Как писал он сам в автобиографии "...чтобы испытать Самого Себя в последний раз, я в 1918 г., во время голода в Петрограде, женился (см. рассказ "Затмение" и стихотвор<ение> (рондо) "Голодное Затменье), а на 4-й день свадьбы сказал жене, что мне больше от нее взять нечего, и уехал. Вернулся я в Петроград 28 сент<ября> 1921 г. За эти три года я сделал 20.000 верст. Дорогой я понял, что мне ничего не надо во внешнем мире, кроме бочки Диогена: ни власти, ни денег, ни почестей, ни наслаждений; понял я, что искусство вовсе не познание Платоновых идей, а прием выведения вещей из автоматизма их, что разрушать надо не "существующий строй", а всю вселенную в пространственном восприятии ее человеком"12.
Летом 1918 г. Туфанов со своим младшим братом Николаем уехал из Петрограда в Шенкурск, после в Архангельск (где брат был убит в перестрелке с красноармейцами). В сентябре 1919 г., спасаясь от наступления красных, он перебрался в Томск, который вскоре также был взят Красной армией. По неизвестной причине Туфанов остался на оккупированной территории; в 1920-м году жил в Екатеринбурге, а после, проездом через Москву, поселился в Галиче Костромской области.
Некоторые подробности его странствий могут быть восстановлены из письма Брюсову от 27 сентября 1920 г.:
"Поэту Вал. Брюсову.
Тысячи поэтов, художников, писателей вот уже 2 года бродят по Руси. Много их погибло (Олигер в Чите, Красногорский в Томске и пр. от тифа13), а мы, уцелевшие, бежим, ища Русь - Русь с ее песнями, красками, линиями и звуками, как радугу, когда-то объединявшую всех Ваятелей .
Один красивый жест особенно врезался мне в память за истекшие два года, - это жест Ауслендера, который однажды ночью в сибирскую пургу вышел из Семипалатинска и по сугробам тоже отправился искать ее14.
Искал и я везде на протяжении 18 тыс<яч> верст: и в вечных льдах Карского моря, и на 78о сев<ерной> шир<оты> около о<строва> Белого15 и у остяков в тундрах Сибири, и по Оби; наконец, получил возможность побывать и в Петербурге и в Москве.
И что же?
Там, в далеких тундрах и льдах мы чувствовали, что жив Пер Гюнт, там носили мы в своих котомках, не расставаясь, свои настольные книги (Малларме, Кроммелинка и пр.) и складывали туда исписанные листки со стихами.
Здесь я нашел только три "Мертвых Дома"16 (в Петербурге) и афишу о лекции Брюсова (в Москве).
Здесь, в Саратове, в Самаре и везде, куда ни посмотришь, "близкие" изнывают от тоски среди "слякоти" и пишут, складывая романы и повести в портфель.
На протяжении 18 тыс. верст я видел часто, что жив Пер Гюнт. Здесь, с января, я все не могу узнать, есть ли он и где он. Нет никакой связи даже на расстоянии 5 верст; в Саратове не знают, что пишет Брюсов, а знают, что есть писатель Лев Гумилевский; в г. Галиче, где я случайно живу, знают поэта Туфанова, но не читают Бальмонта, Хлебникова и никого другого.
Пробовал я завести связи с Петроградом. У меня имеются исследования народных частушек Арх<ангельской> губ<ернии> и Обдорского края со стороны метрики, ритмики и инструментовки17. Написал целый том стихов во время путешествия, поэма "Казнь смерти", есть работа "о вортицизме и творческом Я"18. Но ничего у меня не вышло там, где с эстрады выступают Наталии Грушко19.
А в Москве я даже не добрался до рецензий журнала "Москва".
Поэтому я решил обратиться к Вам за разрешением волнующих нас (не одного меня) вопросов.
1. Может быть в самом деле "искусство в опасности", и Пролеткульты, ничем себя не проявившие за два года, Мертвые Дома для нас?
2. Что же делать дальше, чтобы Ваше искусство вышло из Москвы, где человек порабощен властью материального мира над ним, и ему вообще не до искусства, тогда как на протяжении 18 тыс. в. я много встречал уголков с человеком свободным?
3. Что же делать нам в "ямах" и "углах" совершенно одиноким с нашими исканиями?
Есть много и других вопросов, наприм. о новой эстетике, в связи с открытием Бергсона в области теории познания; об отношении художника вообще к двум временам: прошедшему и будущему и пр.
Но для нас поставленные три вопроса являются общими; поэтому, в целях завязать какие-нибудь связи с внешним миром я просил бы Вас ответить на них.
С соверш. уважением
А. Туфанов"20.
Той же осенью он вернулся в Петроград (где, между прочим, произошла его отложенная на двенадцать лет встреча с Матюшиным). Следующая его книга настолько непохожа на "Эолову арфу", как будто ее писал другой человек.
Туфанов А. К зауми. Стихи и исследование согласных фонем. Пб. Издание автора. 1924.
Открывается она теоретическим манифестом "Заумие", за которым следует две группы стихов, написанных для иллюстрации его положений: сперва "Фоническая музыка", составленная из текстов, записанных латиницей и имеющих всемирное звучание, после - "Срывы", сочиненные по-русски. Последние даже внутри одного цикла сильно различаются степенью разъятия привычных слов - от полностью обращенных в первичный бульон до вполне сохранивших первоначальные очертания. Вот, например:
НИНЬ
Неминки нетят натишь кокона
С оцепеневшею неной
Не знаю как нырнуть из окон мне
От ночи с немью нетеной
Юнеют ньюти хнелью пьяные
Но все льюнины сноуны
И нежити зарницы рваные
Ленают в ноке до луны
И только лунь скользнет несмелая
Как тень по склепу на стене
Горит дневное все бестелое
В ожесточенном полотне.
Четвертый раздел называется "По земному шару" и состоит из семи почти традиционных стихотворений. Далее следует "таблица речезвуков", исполненная художником Б. Эндером, учеником Матюшина, и лист экспликации к ней. Тем же Эндером исполнена и красивая цветная обложка книги. Против ожидания, книга совсем не редкая: в 90-е годы она просто бывала на каждом аукционе; позже экземпляры подобрались, но до сих пор порой встречаются.
Последняя его книга была издана через три года.
Туфанов А. Ушкуйники. Фрагменты поэмы. Новгород 1471 г. Левый фланг Л<енинградского> <отделения> В<сероссийского> С<оюза> П<оэтов>. Л., издание автора. 1927.
Весной 1925 г. Туфанов вступил в Союз поэтов и почти одновременно организовал "Орден заумников DSO" (последнюю аббревиатуру, формально восходящую к названию английского ордена, которым посмертно был награжден его брат, сам поэт объяснял так: "DSO - значение заумное: при ослаблении вещественных преград (D) лучевое устремление (S) в века при расширенном восприятии пространства и времени (O)"21). Кажется, в первый и последний раз в жизни Туфанов оказался на удивление конгениален литературному мейнстриму (конечно, в несоветской его части): пятидесятилетний отставной учитель ненадолго сделался в Ленинграде заметной и популярной фигурой: в частности, в "орден заумников" на заре его существования входили юные на тот момент Хармс и Введенский.
"В двадцатые годы в типографии ленинградского кооперативного издательства "Прибой" работал нелепого вида корректор, именовавшийся "старшим", один из лучших корректоров города. Длинные, иной раз нерасчесанные пряди волос спускались на горбатую спину. Нестарое лицо украшали пушистые усы и старомодное пенсне в оправе на черной ленточке, которую он то и дело поправлял, как-то странно похрюкивая.
Особенно нелепый вид корректор приобретал за порогом типографии. Дома он сменял обычную для того времени широкую, без пояса, толстовку на бархатный камзол, а скромный самовяз на кремовое жабо. И тогда начинало казаться, что перед вами персонаж пьесы, действие которой происходит в XVIII веке. Его жена, Мария Валентиновна, ростом чуть повыше, вполне соответствовала внешности мужа: распущенные волосы, сарафан, расшитый жемчугом кокошник. В таком обличии появлялись они и на эстраде, дуэтом читая стихи уже не корректора, а известного в Ленинграде поэта А. В. Туфанова"22.
Несмотря на это, книга его прошла почти незамеченной: известна лишь отрицательная рецензия М. Зенкевича23. Хотя тираж ее объявлен в триста экземпляров, встречается она весьма часто. Возможно из каких-то хозяйственных соображений тираж ее был искусственно занижен, а в действительности составлял 500, а то и тысячу экземпляров, либо нераспроданные в свое время остатки хранились где-то почти до нашего времени.
Еще через четыре года, в 1931 г., Туфанов был арестован по делу "Детского сектора Госиздата": с этого начались его десятилетние мытарства, закончившиеся голодной смертью во время войны.
==
1 Туфанов принадлежит к числу хорошо изученных и исправно изданных писателей. Назовем только ключевые работы, из примечаний к которым можно восстановить почти исчерпывающую библиографию вопроса. Никольская Т. Л. <автором ошибочно указан С. Сигов> Орден заумников // Russian Literature. 1987. Vol. 22. № 1. С. 85-95; Устинов А. Заумник Даниил Хармс: начало пути // Wiener Slawistischer Almanach. 1991. Bd 27. S. 159-228; Дневниковые записи Даниила Хармса. Публ. А. Устинова и А. Кобринского // Минувшее: Исторический альманах. Вып. 11. М.; Спб., 1992. С. 511-513; Богомолов Н. А. Новые материалы о жизни и творчестве А. Туфанова // Русский авангард в кругу европейской культуры. Международная конференция: Тезисы и материалы. М., 1993. С. 89-93; Морев Г. А. К истории русского авангарда: Статья А. Туфанова "Новый эго-футуризм" // Поэзия и живопись: Сб. трудов памяти Н. И. Харджиева. М., 2000. С. 557-564; Эстетика "становления" А. В. Туфанова: Статьи и выступления конца 1910-х - начала 1920-х гг. Вступ. статья, публ. и коммент. Т. М. Двинятиной и А. В. Крусанова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2003-2004 годы. Спб., 2007. С. 614-694; Письма ссыльного литератора: Переписка А. В. и М.В. Туфановых (1921-1942 гг.). Сост., вступ. статья, подгот. текста и коммент. Т. М. Двинятиной и А. В. Крусанова. М., 2013; Крусанов А. В. А. В. Туфанов: Архангельский период (1918-1919 гг.) // Новое литературное обозрение. 1998. № 2. С. 92-119 и мн. др. Впрочем, ниже мы добавим к содержащимся в них сведениям единичные (хотя и не лишние) впервые появляющиеся в печати детали.
2 Недатированное письмо // ИРЛИ. Ф. 240. Оп. 2. Ед. хр. 206. Статья эта нам неизвестна.
3 ИРЛИ. Ф. 240. Оп. 2. Ед. хр. 171. Л. 1.
4 См. специально посвященную этому локусу работу: Повелихина А. В. С.П.Б. Песочная, 10 // Наше наследие. 1989. № 8. С. 117-121.
5 Теоретически, впрочем, нельзя исключить и какого-нибудь логического объяснения: например, общих знакомых в литературных или художественных кругах. См., например, упоминание о сестре Туфанова Таисии, которая порекомендовала в 1909 г. В. В. Хлебникова на роль домашнего учителя в семью своих друзей Михайловых (Велимир Хлебников - домашний учитель: по материалам семейного архива Михайловых. I. О. Ф. Саксон. Воспоминания о Велимире Хлебникове и о семье Михайловых. Предисл. и публ. С. Старкиной. II. Хлебников в альбоме Люды Михайловой // Русская литература. 2003. № 1. С. 213 - 219). Имя сестры впервые указано в работах Т. М. Двинятиной и А. В. Крусанова.
6 Наиболее подробное его жизнеописание содержится в упомянутых выше трудах Т. М. Двинятиной и А. В. Крусанова.
7 РГБ. Ф. 245. Карт. 10. Ед. хр. 42 и 43.
8 "Голос жизни" писал о "Гусляре" в следующих статьях: Я. С. "Студенческий" журнал // Голос жизни. 1915. № 9. 25 февр. С. [10-11]; К-н Н. Современная молодежь // Голос жизни. 1915. № 16. 15 апр. С. [16]; Крайний А. <3. Н. Гиппиус> Зори ли? Грядущего ли? // Голос жизни. 1915. № 17. 22 апр. С. 9-10.
9 РГБ. Ф. 386. Карт. 105. Ед. хр. 35. Л. 1 - 2. Значительный фрагмент его приведен: Дневниковые записи Даниила Хармса // Минувшее. Исторический альманах. Т. 11. М. - Спб., 1992. С. 511 (комм. А. Устинова и А. Кобринского).
10 Цит. по: Богомолов Н. А. "Заумная заумь" // Вопросы литературы. 1993. № 1. С. 309 (письмо от 17 февраля 1916 г.). Страда - петроградское издательство.
11 Из автобиографии 1922 г. // Там же. С. 310. В 1912 и 1914 гг. он издал две брошюры на педагогические темы: их у меня нет и я их никогда не видел.
12 Богомолов Н. А. Новые материалы о жизни и творчестве А. Туфанова // Русский авангард в кругу европейской культуры. Международная конференция: Тезисы и материалы. М., 1993. С. 000. Ни стихотворения, ни рассказа мы не знаем.
13 Николай Федорович Олигер умер в Чите 27 ноября 1919 г.; Василий Петрович Красногорский 1 декабря 1919 г. в Томске (см. о нем: Анисимова В. Н., Нехотин В. В. К биографии В. П. Красногорского (1892 - 1919) // Сюжетология и сюжетография. 2018. № 1. С. 37-63). Не исключено (и даже весьма вероятно), что Туфанов и Красногорский успели познакомиться лично.
14 В Семипалатинске, где жила его мать и сводные сестры, Ауслендер провел, перейдя линию фронта, два осенних месяца 1918 г., после чего уехал в Омск (см.: Посадсков А. Л. Белогвардейские писатели и журналисты в советской литературной среде: формула выживания (1920-1930-е гг.) // Уроки Октября и практики советской системы. 1920-1950-е годы. Материалы X международной научной конференции. Москва, 5-7 декабря 2017 г. М., 2018. С. 662 - 663). Ничего о его пешем походе из Семипалатинска мы не знаем.
15 Большой остров в Карском море, на тот момент (как и ныне) незаселенный. Обстоятельства, при которых Туфанов мог бы туда попасть, кажутся нам крайне загадочными. Вообще укоренившийся в литературе эпизод с его эвакуацией морем из Архангельска в Сибирь в ноябре 1919 г. представляется малореальным: кажется, по обстоятельствам 1910-х годов суда могли пройти этим маршрутом не позднее августа-сентября.
16 Можно было бы предположить, что Туфанов имеет в виду три петроградские тюрьмы ("Кресты", ЧК на Гороховой и Петропавловская крепость), но вполне возможно - что-то еще.
17 Туфанов еще в бытность свою в Архангельске прочел в местном обществе изучения русского севера доклад "Метрика, ритмика и инструментализация народных частушек" (9 февраля 1919 г.); позже он был опубликован в "известиях" этого общества (1919. № 1/2; саму статью я не видел). См. также: Туфанов А. Ритмика и метрика частушек при напевном строе// Красный журнал для всех. 1923. № 7-8. С. 76-81.
18 Поэма "Казнь смерти" хранится в архиве Туфанова (ИРЛИ. Ф. 749. On. 1. Ед. хр. 3); текст ее мне неизвестен. Статья "Слово о творческом Я" опубликована в новейшее время (Эстетика "становления" А. В. Туфанова: Статьи и выступления конца 1910-х - начала 1920-х гг. Вступ. статья, публ. и коммент. Т. М. Двинятиной и А. В. Крусанова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2003-2004 годы. Спб., 2007. С. 672 - 677).
19 Довольно нетипичное упоминание Натальи Васильевны Грушко (1891 - 1974) как символа пошлости.
20 РГБ. Ф. 386. Карт. 105. Ед. хр. 35. Л. 3 - 4 об.
21 Цит. по: Дневниковые записи Даниила Хармса // Минувшее. Исторический альманах. Т. 11. М. - Спб., 1992. С. 511 (комм. А. Устинова и А. Кобринского).
22 Бахтерев И. Когда мы были молодыми // Воспоминания о Заболоцком. М. 1977 С. 64. Ср. недружелюбный портрет: "<…> горбатенький, в длиннополом сюртуке с лоснящимися лацканами и припудренном перхотью воротнике. Поправляя съезжавшее с носа пенсне на шнурочке, он голосом простуженного псаломщика возглашал <…>" (Штейнман З. Стихи и встречи // Звезда. 1959. № 7. С. 185).
Ср.: "Из-за кулис вышел Александр Туфанов, и вздох удивления прошелестел по залу. Перед нами появился маленький горбун, два горба - спереди и сзади. Был он облачен в какой-то средневековый камзол, а рубаха кончалась кружевным жабо, обрамлявшем бледное лицо. Длинные прямые волосы ниспадали на плечи. Пушистые усы и старомодное пенсне в оправе на черной ленточке, которую он то и дело поправлял.
И это Председатель Земного шара?
Но никто не засмеялся. Смешного не было, было как-то неуютно и жалко.
Он вышел с гармоникой в руках, сел на стул, короткие ножки не доставали до пола. Рядом с ним встала женщина с распущенными волосами, в сарафане и расшитом жемчугом кокошнике. Она тоже держала гармонь. В ней мы сразу узнали кассиршу, продававшую билеты.
- Мы с женой, Марией Валентиновной, исполним мои стихи, - неожиданно высоким голосом начал Туфанов.
И вот под аккомпанемент двух гармоник они запели на манер русских северных сказителей его стихи. На бедную женщину было тяжело смотреть, так она смущалась от того, что на нее уставились сотни глаз.
Но когда она взглядывала на мужа, в ее взоре была не просто любовь, а восторг, восхищение прямо религиозное" (Шишман С. Несколько веселых и грустных историй о Данииле Хармсе и его друзьях. Л., 1991. С. 19 - 20).
23 Печать и революция. 1927. Кн. 3. С. 190-193.
Написано, вероятно, действительно было немало, но и уцелели от этого сущие крохи. В 1909 г. он обратился в редакцию главного символистского журнала "Весы" (переживавшего финансовые и организационные трудности и в том же году прекратившегося на декабрьском номере) с предложением опубликовать статью о "Санине" М. Арцыбашева с марксистской точки зрения: ответа он, вероятно, не получил либо получил отрицательный2. Та же незавидная судьба ждала и два приложенных к письму стихотворения, которые представляют собой самые ранние из известных нам его поэтических опытов: в журнале они не появились, даром что, в отличие от предлагаемой статьи, хотя бы отчасти гармонировали бы с "весовским" фоном:
В ТУМАНЕ
Товарищ, водочки стакан
Заглушит боль тяжелых ран;
Чтобы забыть враждебный мир,
Зайдем-ка выпить мы в трактир.
Дождь все льется. Фонари
Все в тумане. Мы одни…
Холод. Смех. Душа гори!
Где же? Где твои огни?!
В трактире женщины, вино,
Цветы, бильярд. Освещено
Так ярко! Музыка… Идем -
Прекрасно время проведем.
Хрустальный замок твоих грез
Разбит. И словно дождь из слез
Идет, смывая пудру тех,
Чей слышен пьяный, звонкий смех.
Дождь все льется. Фонари
Все в тумане. Мы одни…
Холод. Смех. Душа гори!
Что? Горят твои огни?!
Они зовут вот в гости нас…
А дождь все льется. Свет погас.
Так много незаживших ран.
Скорей, товарищ, в ресторан…
2 сентября3.
Обычно рассуждения про руку судьбы, незаметно для персонажа слегка меняющую его траектории ради высших целей, отдают банальностью, но тут почти невозможно от них удержаться. Эта безнадежная посылка в адрес московских "Весов" помечена петербургским адресом, небезразличным любому историку литературы: под текстом стихотворения характерным почерком записано: "Александр Васильевич Туфанов. С.Петерб., Петерб. стор., Песочная ул., д. 10, кв. 5". Более того, под этим же адресом (правда, как положено, без указания квартиры) он значится и в справочнике "Весь Петербург" на 1909 год. Между тем, это - один из самых знаменитых адресов русского модернизма: в маленьком домике на самом краю тогдашней (да и нынешней) столичной цивилизации жили М. Матюшин и Е. Гуро4. Их дом служил штаб-квартирой общества художников "Союз молодежи", но круг общения хозяев был значительно шире: завсегдатаями их салона были Малевич и Крученых, Маяковский и Каменский, Бурлюки, Филонов, Татлин и много кто еще. Переселились они на Песочную в 1912 году - Туфанов же съехал годом или двумя раньше (в 1911 году он живет на Миллионной, 15, но потом меняет адреса ежегодно), но само это совпадение кажется совершенно фантастическим5. Матюшин и Гуро жили в квартире 12 (непонятно, кстати, как в этом домишке могло уместиться столько квартир).
О следующих годах жизни Туфанова мы знаем совсем немного: он работал в "Сыне отечества", редактировал журнал "Обновление школы", периодически печатался в разных петербургских изданиях6. В архиве Л. Рейснер сохранилась его статья и один стихотворный перевод из Малларме7 (впоследствии вошедшие в "Эолову арфу"): они явно были отправлены в один из подведомственных ей журналов - или "Рудин", или "Богему", но напечатаны не были. Ближе прочих изданий Туфанов стоял к "Северному гусляру", о чем, рекламируя его так и не вышедшее продолжение, он писал Брюсову 15 сентября 1915 г.:
"М. Г. Валерий Яковлевич.
В первых числах октября в Петрограде выйдет 1 № нового журнала "Зори первые" (2-хнедельник в 4 печ. листа), продажа которого будет производиться студенческой артелью.
История его возникновения такова. С сент<ября> 1914 г. по янв<арь> 1915 г. в Петрогр<аде> издавался студенч<еский> журн<ал> "Северный Гусляр". В янв<аре> 1915 г. я вступил в состав его редакции, и мне удалось преобразовать его в журнал, который З.Гиппиус и др<угие> сотрудники "Голоса Жизни" окрестили органом анарх<истов>-индивидуалистов8. После падения Ковны и наступления беглого настроения у Петрогр<адской> публики, издат<ели>-студенты эволюционировали в сторону Керенского и Максима Горького и решили издавать (вместо "Сев<ерного> Гусляра") новый журнал.
В новом журнале будет большой отдел социально-политич<еский> с петроградскими "именами". Несмотря на отрицательное отношение М. Горького к Вам и Бальмонту и вообще к эстетическому символизму, я, по-видимому, останусь в этом журнале заведующим отделом "Стихи, музыка и театр", и очень желал бы заручиться Вашим согласием на сотрудничество (адреса Бальмонта я не знаю).
В настоящее время меня всего больше интересует в поэзии Ст. Малларме, и Вашу статью о нем (а также, конечно, и Ваши стихи) я принял бы от Вас с большою благодарностью.
С соверш. уваж.
А. Туфанов"9.
Это письмо помечено адресом по Шамшевой улице, на которой он, вопреки обыкновению, продержался еще два года - здешняя квартира будет указана в качестве склада на спинке обложки его дебютной книги. Еще в начале 1916 г. Туфанов писал В. Мейерхольду: "Думаю издать свою книгу стихов, написанных и ненаписанных, и назвать ее "Театр аналогий" <…> Из "Страды" есть предложение, но мне не хочется начинать дело с ними" 10. Книга была издана за счет автора в 1917 г.; как позже вспоминал сам автор: "Накануне революции мои друзья убедили меня выпустить первую книгу стихов "Эолова Арфа"; в этой книге я показал земному шару, что прошел сквозь все его старые формы творчества и решил больше так не писать"11.
Туфанов А. Эолова арфа. Книга первая, с предисловием и портретом. Пг., 1917.
Экземпляр с автографом автора: "Глубокоуважаемому Михаилу Яковлевичу на память от автора. Туфанов. 9 марта 1922 г. "
Еще один экземпляр. В издательской обложке.
Книга довольно редкая, хотя раз в несколько лет приличные экземпляры все же встречаются.
Стихи, вошедшие в сборник, представляют собой довольно изобретательный путеводитель по темам и приемам петроградской поэзии второй половины 1910-х годов. Больше всего здесь от эгофутуризма (которому Туфанов посвятил отдельную статью), но кое-что выбивается за его рамки: таков, например, прихотливый
СОНЕТ ПОЭТУ-СИМВОЛИСТУ
О, кондор, царь из башни бирюзовой,
в пустыне опаленный пилигрим,
земных страстей в лазури легкий дым,
в лесном отгуле перезвон лиловый,
стремленьем к Солнцу юный, вечно-новый, -
с размаха падай к отблескам земным:
от них, от них путь к далям голубым;
лети к сиянью Солнца сквозь оковы;
разбрызгав стены башни голубой,
будь метеором… поджигай собой,
и вновь… о, вновь в мучительном томленьи
взлетай с земли все выше и гори,
чтоб в мигах алых, сквозь вино в паденьи
испить пред смертью жгучий луч зари.
По образованию и первой профессии Туфанов был учителем, что чувствуется и по некоторым страницам "Эоловой арфы". Так, напечатав в книге стихотворение "Свой дом" ("Подходит на улицах до заката…"), он спохватывается, что кое-какие образы там могут показаться туманными, после чего присоединяет к нему полстраницы объяснений ("Примерное вскрытие содержания для сегодняшнего дня"), набранных мелким шрифтом: "Наступает ночь - палач любви современной динамичной души и быстрого сердца. Одиночество в течение нескольких часов убивает Красоту. Раздаются голоса молчания; в них поэт слышит вопрос: почему символы, отблески разбрызганной Красоты, сами не стучат в дверь. Пробуждается ненависть".
Следующие три года Туфанов провел в странствиях. Как писал он сам в автобиографии "...чтобы испытать Самого Себя в последний раз, я в 1918 г., во время голода в Петрограде, женился (см. рассказ "Затмение" и стихотвор<ение> (рондо) "Голодное Затменье), а на 4-й день свадьбы сказал жене, что мне больше от нее взять нечего, и уехал. Вернулся я в Петроград 28 сент<ября> 1921 г. За эти три года я сделал 20.000 верст. Дорогой я понял, что мне ничего не надо во внешнем мире, кроме бочки Диогена: ни власти, ни денег, ни почестей, ни наслаждений; понял я, что искусство вовсе не познание Платоновых идей, а прием выведения вещей из автоматизма их, что разрушать надо не "существующий строй", а всю вселенную в пространственном восприятии ее человеком"12.
Летом 1918 г. Туфанов со своим младшим братом Николаем уехал из Петрограда в Шенкурск, после в Архангельск (где брат был убит в перестрелке с красноармейцами). В сентябре 1919 г., спасаясь от наступления красных, он перебрался в Томск, который вскоре также был взят Красной армией. По неизвестной причине Туфанов остался на оккупированной территории; в 1920-м году жил в Екатеринбурге, а после, проездом через Москву, поселился в Галиче Костромской области.
Некоторые подробности его странствий могут быть восстановлены из письма Брюсову от 27 сентября 1920 г.:
"Поэту Вал. Брюсову.
Тысячи поэтов, художников, писателей вот уже 2 года бродят по Руси. Много их погибло (Олигер в Чите, Красногорский в Томске и пр. от тифа13), а мы, уцелевшие, бежим, ища Русь - Русь с ее песнями, красками, линиями и звуками, как радугу, когда-то объединявшую всех Ваятелей .
Один красивый жест особенно врезался мне в память за истекшие два года, - это жест Ауслендера, который однажды ночью в сибирскую пургу вышел из Семипалатинска и по сугробам тоже отправился искать ее14.
Искал и я везде на протяжении 18 тыс<яч> верст: и в вечных льдах Карского моря, и на 78о сев<ерной> шир<оты> около о<строва> Белого15 и у остяков в тундрах Сибири, и по Оби; наконец, получил возможность побывать и в Петербурге и в Москве.
И что же?
Там, в далеких тундрах и льдах мы чувствовали, что жив Пер Гюнт, там носили мы в своих котомках, не расставаясь, свои настольные книги (Малларме, Кроммелинка и пр.) и складывали туда исписанные листки со стихами.
Здесь я нашел только три "Мертвых Дома"16 (в Петербурге) и афишу о лекции Брюсова (в Москве).
Здесь, в Саратове, в Самаре и везде, куда ни посмотришь, "близкие" изнывают от тоски среди "слякоти" и пишут, складывая романы и повести в портфель.
На протяжении 18 тыс. верст я видел часто, что жив Пер Гюнт. Здесь, с января, я все не могу узнать, есть ли он и где он. Нет никакой связи даже на расстоянии 5 верст; в Саратове не знают, что пишет Брюсов, а знают, что есть писатель Лев Гумилевский; в г. Галиче, где я случайно живу, знают поэта Туфанова, но не читают Бальмонта, Хлебникова и никого другого.
Пробовал я завести связи с Петроградом. У меня имеются исследования народных частушек Арх<ангельской> губ<ернии> и Обдорского края со стороны метрики, ритмики и инструментовки17. Написал целый том стихов во время путешествия, поэма "Казнь смерти", есть работа "о вортицизме и творческом Я"18. Но ничего у меня не вышло там, где с эстрады выступают Наталии Грушко19.
А в Москве я даже не добрался до рецензий журнала "Москва".
Поэтому я решил обратиться к Вам за разрешением волнующих нас (не одного меня) вопросов.
1. Может быть в самом деле "искусство в опасности", и Пролеткульты, ничем себя не проявившие за два года, Мертвые Дома для нас?
2. Что же делать дальше, чтобы Ваше искусство вышло из Москвы, где человек порабощен властью материального мира над ним, и ему вообще не до искусства, тогда как на протяжении 18 тыс. в. я много встречал уголков с человеком свободным?
3. Что же делать нам в "ямах" и "углах" совершенно одиноким с нашими исканиями?
Есть много и других вопросов, наприм. о новой эстетике, в связи с открытием Бергсона в области теории познания; об отношении художника вообще к двум временам: прошедшему и будущему и пр.
Но для нас поставленные три вопроса являются общими; поэтому, в целях завязать какие-нибудь связи с внешним миром я просил бы Вас ответить на них.
С соверш. уважением
А. Туфанов"20.
Той же осенью он вернулся в Петроград (где, между прочим, произошла его отложенная на двенадцать лет встреча с Матюшиным). Следующая его книга настолько непохожа на "Эолову арфу", как будто ее писал другой человек.
Туфанов А. К зауми. Стихи и исследование согласных фонем. Пб. Издание автора. 1924.
Открывается она теоретическим манифестом "Заумие", за которым следует две группы стихов, написанных для иллюстрации его положений: сперва "Фоническая музыка", составленная из текстов, записанных латиницей и имеющих всемирное звучание, после - "Срывы", сочиненные по-русски. Последние даже внутри одного цикла сильно различаются степенью разъятия привычных слов - от полностью обращенных в первичный бульон до вполне сохранивших первоначальные очертания. Вот, например:
НИНЬ
Неминки нетят натишь кокона
С оцепеневшею неной
Не знаю как нырнуть из окон мне
От ночи с немью нетеной
Юнеют ньюти хнелью пьяные
Но все льюнины сноуны
И нежити зарницы рваные
Ленают в ноке до луны
И только лунь скользнет несмелая
Как тень по склепу на стене
Горит дневное все бестелое
В ожесточенном полотне.
Четвертый раздел называется "По земному шару" и состоит из семи почти традиционных стихотворений. Далее следует "таблица речезвуков", исполненная художником Б. Эндером, учеником Матюшина, и лист экспликации к ней. Тем же Эндером исполнена и красивая цветная обложка книги. Против ожидания, книга совсем не редкая: в 90-е годы она просто бывала на каждом аукционе; позже экземпляры подобрались, но до сих пор порой встречаются.
Последняя его книга была издана через три года.
Туфанов А. Ушкуйники. Фрагменты поэмы. Новгород 1471 г. Левый фланг Л<енинградского> <отделения> В<сероссийского> С<оюза> П<оэтов>. Л., издание автора. 1927.
Весной 1925 г. Туфанов вступил в Союз поэтов и почти одновременно организовал "Орден заумников DSO" (последнюю аббревиатуру, формально восходящую к названию английского ордена, которым посмертно был награжден его брат, сам поэт объяснял так: "DSO - значение заумное: при ослаблении вещественных преград (D) лучевое устремление (S) в века при расширенном восприятии пространства и времени (O)"21). Кажется, в первый и последний раз в жизни Туфанов оказался на удивление конгениален литературному мейнстриму (конечно, в несоветской его части): пятидесятилетний отставной учитель ненадолго сделался в Ленинграде заметной и популярной фигурой: в частности, в "орден заумников" на заре его существования входили юные на тот момент Хармс и Введенский.
"В двадцатые годы в типографии ленинградского кооперативного издательства "Прибой" работал нелепого вида корректор, именовавшийся "старшим", один из лучших корректоров города. Длинные, иной раз нерасчесанные пряди волос спускались на горбатую спину. Нестарое лицо украшали пушистые усы и старомодное пенсне в оправе на черной ленточке, которую он то и дело поправлял, как-то странно похрюкивая.
Особенно нелепый вид корректор приобретал за порогом типографии. Дома он сменял обычную для того времени широкую, без пояса, толстовку на бархатный камзол, а скромный самовяз на кремовое жабо. И тогда начинало казаться, что перед вами персонаж пьесы, действие которой происходит в XVIII веке. Его жена, Мария Валентиновна, ростом чуть повыше, вполне соответствовала внешности мужа: распущенные волосы, сарафан, расшитый жемчугом кокошник. В таком обличии появлялись они и на эстраде, дуэтом читая стихи уже не корректора, а известного в Ленинграде поэта А. В. Туфанова"22.
Несмотря на это, книга его прошла почти незамеченной: известна лишь отрицательная рецензия М. Зенкевича23. Хотя тираж ее объявлен в триста экземпляров, встречается она весьма часто. Возможно из каких-то хозяйственных соображений тираж ее был искусственно занижен, а в действительности составлял 500, а то и тысячу экземпляров, либо нераспроданные в свое время остатки хранились где-то почти до нашего времени.
Еще через четыре года, в 1931 г., Туфанов был арестован по делу "Детского сектора Госиздата": с этого начались его десятилетние мытарства, закончившиеся голодной смертью во время войны.
==
1 Туфанов принадлежит к числу хорошо изученных и исправно изданных писателей. Назовем только ключевые работы, из примечаний к которым можно восстановить почти исчерпывающую библиографию вопроса. Никольская Т. Л. <автором ошибочно указан С. Сигов> Орден заумников // Russian Literature. 1987. Vol. 22. № 1. С. 85-95; Устинов А. Заумник Даниил Хармс: начало пути // Wiener Slawistischer Almanach. 1991. Bd 27. S. 159-228; Дневниковые записи Даниила Хармса. Публ. А. Устинова и А. Кобринского // Минувшее: Исторический альманах. Вып. 11. М.; Спб., 1992. С. 511-513; Богомолов Н. А. Новые материалы о жизни и творчестве А. Туфанова // Русский авангард в кругу европейской культуры. Международная конференция: Тезисы и материалы. М., 1993. С. 89-93; Морев Г. А. К истории русского авангарда: Статья А. Туфанова "Новый эго-футуризм" // Поэзия и живопись: Сб. трудов памяти Н. И. Харджиева. М., 2000. С. 557-564; Эстетика "становления" А. В. Туфанова: Статьи и выступления конца 1910-х - начала 1920-х гг. Вступ. статья, публ. и коммент. Т. М. Двинятиной и А. В. Крусанова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2003-2004 годы. Спб., 2007. С. 614-694; Письма ссыльного литератора: Переписка А. В. и М.В. Туфановых (1921-1942 гг.). Сост., вступ. статья, подгот. текста и коммент. Т. М. Двинятиной и А. В. Крусанова. М., 2013; Крусанов А. В. А. В. Туфанов: Архангельский период (1918-1919 гг.) // Новое литературное обозрение. 1998. № 2. С. 92-119 и мн. др. Впрочем, ниже мы добавим к содержащимся в них сведениям единичные (хотя и не лишние) впервые появляющиеся в печати детали.
2 Недатированное письмо // ИРЛИ. Ф. 240. Оп. 2. Ед. хр. 206. Статья эта нам неизвестна.
3 ИРЛИ. Ф. 240. Оп. 2. Ед. хр. 171. Л. 1.
4 См. специально посвященную этому локусу работу: Повелихина А. В. С.П.Б. Песочная, 10 // Наше наследие. 1989. № 8. С. 117-121.
5 Теоретически, впрочем, нельзя исключить и какого-нибудь логического объяснения: например, общих знакомых в литературных или художественных кругах. См., например, упоминание о сестре Туфанова Таисии, которая порекомендовала в 1909 г. В. В. Хлебникова на роль домашнего учителя в семью своих друзей Михайловых (Велимир Хлебников - домашний учитель: по материалам семейного архива Михайловых. I. О. Ф. Саксон. Воспоминания о Велимире Хлебникове и о семье Михайловых. Предисл. и публ. С. Старкиной. II. Хлебников в альбоме Люды Михайловой // Русская литература. 2003. № 1. С. 213 - 219). Имя сестры впервые указано в работах Т. М. Двинятиной и А. В. Крусанова.
6 Наиболее подробное его жизнеописание содержится в упомянутых выше трудах Т. М. Двинятиной и А. В. Крусанова.
7 РГБ. Ф. 245. Карт. 10. Ед. хр. 42 и 43.
8 "Голос жизни" писал о "Гусляре" в следующих статьях: Я. С. "Студенческий" журнал // Голос жизни. 1915. № 9. 25 февр. С. [10-11]; К-н Н. Современная молодежь // Голос жизни. 1915. № 16. 15 апр. С. [16]; Крайний А. <3. Н. Гиппиус> Зори ли? Грядущего ли? // Голос жизни. 1915. № 17. 22 апр. С. 9-10.
9 РГБ. Ф. 386. Карт. 105. Ед. хр. 35. Л. 1 - 2. Значительный фрагмент его приведен: Дневниковые записи Даниила Хармса // Минувшее. Исторический альманах. Т. 11. М. - Спб., 1992. С. 511 (комм. А. Устинова и А. Кобринского).
10 Цит. по: Богомолов Н. А. "Заумная заумь" // Вопросы литературы. 1993. № 1. С. 309 (письмо от 17 февраля 1916 г.). Страда - петроградское издательство.
11 Из автобиографии 1922 г. // Там же. С. 310. В 1912 и 1914 гг. он издал две брошюры на педагогические темы: их у меня нет и я их никогда не видел.
12 Богомолов Н. А. Новые материалы о жизни и творчестве А. Туфанова // Русский авангард в кругу европейской культуры. Международная конференция: Тезисы и материалы. М., 1993. С. 000. Ни стихотворения, ни рассказа мы не знаем.
13 Николай Федорович Олигер умер в Чите 27 ноября 1919 г.; Василий Петрович Красногорский 1 декабря 1919 г. в Томске (см. о нем: Анисимова В. Н., Нехотин В. В. К биографии В. П. Красногорского (1892 - 1919) // Сюжетология и сюжетография. 2018. № 1. С. 37-63). Не исключено (и даже весьма вероятно), что Туфанов и Красногорский успели познакомиться лично.
14 В Семипалатинске, где жила его мать и сводные сестры, Ауслендер провел, перейдя линию фронта, два осенних месяца 1918 г., после чего уехал в Омск (см.: Посадсков А. Л. Белогвардейские писатели и журналисты в советской литературной среде: формула выживания (1920-1930-е гг.) // Уроки Октября и практики советской системы. 1920-1950-е годы. Материалы X международной научной конференции. Москва, 5-7 декабря 2017 г. М., 2018. С. 662 - 663). Ничего о его пешем походе из Семипалатинска мы не знаем.
15 Большой остров в Карском море, на тот момент (как и ныне) незаселенный. Обстоятельства, при которых Туфанов мог бы туда попасть, кажутся нам крайне загадочными. Вообще укоренившийся в литературе эпизод с его эвакуацией морем из Архангельска в Сибирь в ноябре 1919 г. представляется малореальным: кажется, по обстоятельствам 1910-х годов суда могли пройти этим маршрутом не позднее августа-сентября.
16 Можно было бы предположить, что Туфанов имеет в виду три петроградские тюрьмы ("Кресты", ЧК на Гороховой и Петропавловская крепость), но вполне возможно - что-то еще.
17 Туфанов еще в бытность свою в Архангельске прочел в местном обществе изучения русского севера доклад "Метрика, ритмика и инструментализация народных частушек" (9 февраля 1919 г.); позже он был опубликован в "известиях" этого общества (1919. № 1/2; саму статью я не видел). См. также: Туфанов А. Ритмика и метрика частушек при напевном строе// Красный журнал для всех. 1923. № 7-8. С. 76-81.
18 Поэма "Казнь смерти" хранится в архиве Туфанова (ИРЛИ. Ф. 749. On. 1. Ед. хр. 3); текст ее мне неизвестен. Статья "Слово о творческом Я" опубликована в новейшее время (Эстетика "становления" А. В. Туфанова: Статьи и выступления конца 1910-х - начала 1920-х гг. Вступ. статья, публ. и коммент. Т. М. Двинятиной и А. В. Крусанова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2003-2004 годы. Спб., 2007. С. 672 - 677).
19 Довольно нетипичное упоминание Натальи Васильевны Грушко (1891 - 1974) как символа пошлости.
20 РГБ. Ф. 386. Карт. 105. Ед. хр. 35. Л. 3 - 4 об.
21 Цит. по: Дневниковые записи Даниила Хармса // Минувшее. Исторический альманах. Т. 11. М. - Спб., 1992. С. 511 (комм. А. Устинова и А. Кобринского).
22 Бахтерев И. Когда мы были молодыми // Воспоминания о Заболоцком. М. 1977 С. 64. Ср. недружелюбный портрет: "<…> горбатенький, в длиннополом сюртуке с лоснящимися лацканами и припудренном перхотью воротнике. Поправляя съезжавшее с носа пенсне на шнурочке, он голосом простуженного псаломщика возглашал <…>" (Штейнман З. Стихи и встречи // Звезда. 1959. № 7. С. 185).
Ср.: "Из-за кулис вышел Александр Туфанов, и вздох удивления прошелестел по залу. Перед нами появился маленький горбун, два горба - спереди и сзади. Был он облачен в какой-то средневековый камзол, а рубаха кончалась кружевным жабо, обрамлявшем бледное лицо. Длинные прямые волосы ниспадали на плечи. Пушистые усы и старомодное пенсне в оправе на черной ленточке, которую он то и дело поправлял.
И это Председатель Земного шара?
Но никто не засмеялся. Смешного не было, было как-то неуютно и жалко.
Он вышел с гармоникой в руках, сел на стул, короткие ножки не доставали до пола. Рядом с ним встала женщина с распущенными волосами, в сарафане и расшитом жемчугом кокошнике. Она тоже держала гармонь. В ней мы сразу узнали кассиршу, продававшую билеты.
- Мы с женой, Марией Валентиновной, исполним мои стихи, - неожиданно высоким голосом начал Туфанов.
И вот под аккомпанемент двух гармоник они запели на манер русских северных сказителей его стихи. На бедную женщину было тяжело смотреть, так она смущалась от того, что на нее уставились сотни глаз.
Но когда она взглядывала на мужа, в ее взоре была не просто любовь, а восторг, восхищение прямо религиозное" (Шишман С. Несколько веселых и грустных историй о Данииле Хармсе и его друзьях. Л., 1991. С. 19 - 20).
23 Печать и революция. 1927. Кн. 3. С. 190-193.