Штейнгель, Журналы следственного комитета
28 декабря - взять под арест.
13 января - очная ставка с Семеновым (там еще Трубецкой и Пущин). Там вообще отдельный сюжет про Семенова и Штейнгеля, которому Штейнгель тоже подгадил немало.
7 февраля - допрос. (До него в тот же день допрашивают Якушкина и Горбачевского). И - ага, тадам! - на допросе он баек про цареубийц не рассказывает! Его прорывает в письменных ответах. Они рассматриваются Комитетом 12 февраля с комментарием:
"подтвердил во всем словесное показание, прибавив обстоятельство, что в совещаниях у Рылеева... Каховский более прочих оказывал зверства, а князь Трубецкой и князь Оболенский решительно требовали смерти государя."
Ы.
24 апреля. Очная Штейнгеля с Одоевским про "Ах как славно мы умрем!".
"После очной ставки Одоевский, будучи уличен Штейнгелем, сознался что слова сии произнес, прибавив только что на совещаниях у Рылеева не был. Положили взять в соображение".
30 апреля - допрос. Темы - про Сапожникова и про вечер 14-го и Каховского.
2 мая рассматривают письменные ответы.
3 мая - очная с Каховским про кинжал и вечер 14-го - каждый при своем.
10 мая - очная с Каховским про филантропов.
Очные 16 мая (или 18?) не занесены в журналы, они в делах.
А вот дальше самое интересное. Помните, пассаж из М. Бестужева?
"Поведение его пред тайным судом было не только безукоризненно, но высоко оригинально по резкости ответов. Он и Торсон - может быть, более всех из подсудимых - высказали самодержавному владыке самых горьких для него истин. На вопросный пункт «Что побудило вас вступить в Тайное Общество?» - он поместил, между множеством причин, такой отвратительно-верный портрет нравственности того человека, который принимал скипетр для управления 60 миллионами, что члены суда упрашивали его переписать ответы, давая ему знать, что их будет читать сам государь."
И кусочек из воспоминаний самого Штейнгеля:
"Один написал такую выходку, что его призвали в Комитет и выставили переменить свое показание: «Как вы смели писать такие дерзости против священной особы государя? Нам к делу невозможно присовокупить этого!» - загремел один из членов Комитета - и это был именно один из сикеров 1801 года. Узник отвечал кра¬ко: «Вы требовали во всем искреннего признания; я исполнил ваше желание, а если вам угодно, я это выпущу».- «Ну так выпустите же,- сказали, понизив тон,- вам пришлют переписанные вопросы, но это все-таки мы должны показать государю»,- и не возвратили. Тот же самый в одном дополнительном показании, сделав несколько доводов виновности своей в том только одном, что знал происходившее за последние дни у Рылеева и не донес о том, заключил так: «Вы, м[илостивые] г[осудари], которые должны произнести надо мною суд по совести, приведите - прошу вас - на память этой самой совести событие 1801 года марта на 12 число, вспомните, что и сам покойный государь знал ужасную тайну фон дер Палена и не объявил ее государю - родителю своему. И так были и будут всегда обстоятельства выше всех человеческих постановлений и обязанностей». По этой бумаге не сделали ни укоризны, ни вопроса: «как он это знает?» Но, конечно, этому всему он обязан, что осужден был вечно в каторжную работу"
Запись в журналах следственного комитета 17 июня:
"Слушали...
Записку ...о показании отставного полковника барона Штейнгеля, которое по положению Комиссии было отвергнуто и заменено другим его показанием, сходным с тем, но не вмещающим в себя тех побочных обстоятельств, которые, не относясь к данным вопросам и не служа к оправданию Штейнгеля, ниже к пояснению дела, заключались в единственно лживых, ни на чем не основанных и даже неблагопристойных рассказах. Положили: ...представить государю-императору на благоусмотрение при особом докладе".
13 января - очная ставка с Семеновым (там еще Трубецкой и Пущин). Там вообще отдельный сюжет про Семенова и Штейнгеля, которому Штейнгель тоже подгадил немало.
7 февраля - допрос. (До него в тот же день допрашивают Якушкина и Горбачевского). И - ага, тадам! - на допросе он баек про цареубийц не рассказывает! Его прорывает в письменных ответах. Они рассматриваются Комитетом 12 февраля с комментарием:
"подтвердил во всем словесное показание, прибавив обстоятельство, что в совещаниях у Рылеева... Каховский более прочих оказывал зверства, а князь Трубецкой и князь Оболенский решительно требовали смерти государя."
Ы.
24 апреля. Очная Штейнгеля с Одоевским про "Ах как славно мы умрем!".
"После очной ставки Одоевский, будучи уличен Штейнгелем, сознался что слова сии произнес, прибавив только что на совещаниях у Рылеева не был. Положили взять в соображение".
30 апреля - допрос. Темы - про Сапожникова и про вечер 14-го и Каховского.
2 мая рассматривают письменные ответы.
3 мая - очная с Каховским про кинжал и вечер 14-го - каждый при своем.
10 мая - очная с Каховским про филантропов.
Очные 16 мая (или 18?) не занесены в журналы, они в делах.
А вот дальше самое интересное. Помните, пассаж из М. Бестужева?
"Поведение его пред тайным судом было не только безукоризненно, но высоко оригинально по резкости ответов. Он и Торсон - может быть, более всех из подсудимых - высказали самодержавному владыке самых горьких для него истин. На вопросный пункт «Что побудило вас вступить в Тайное Общество?» - он поместил, между множеством причин, такой отвратительно-верный портрет нравственности того человека, который принимал скипетр для управления 60 миллионами, что члены суда упрашивали его переписать ответы, давая ему знать, что их будет читать сам государь."
И кусочек из воспоминаний самого Штейнгеля:
"Один написал такую выходку, что его призвали в Комитет и выставили переменить свое показание: «Как вы смели писать такие дерзости против священной особы государя? Нам к делу невозможно присовокупить этого!» - загремел один из членов Комитета - и это был именно один из сикеров 1801 года. Узник отвечал кра¬ко: «Вы требовали во всем искреннего признания; я исполнил ваше желание, а если вам угодно, я это выпущу».- «Ну так выпустите же,- сказали, понизив тон,- вам пришлют переписанные вопросы, но это все-таки мы должны показать государю»,- и не возвратили. Тот же самый в одном дополнительном показании, сделав несколько доводов виновности своей в том только одном, что знал происходившее за последние дни у Рылеева и не донес о том, заключил так: «Вы, м[илостивые] г[осудари], которые должны произнести надо мною суд по совести, приведите - прошу вас - на память этой самой совести событие 1801 года марта на 12 число, вспомните, что и сам покойный государь знал ужасную тайну фон дер Палена и не объявил ее государю - родителю своему. И так были и будут всегда обстоятельства выше всех человеческих постановлений и обязанностей». По этой бумаге не сделали ни укоризны, ни вопроса: «как он это знает?» Но, конечно, этому всему он обязан, что осужден был вечно в каторжную работу"
Запись в журналах следственного комитета 17 июня:
"Слушали...
Записку ...о показании отставного полковника барона Штейнгеля, которое по положению Комиссии было отвергнуто и заменено другим его показанием, сходным с тем, но не вмещающим в себя тех побочных обстоятельств, которые, не относясь к данным вопросам и не служа к оправданию Штейнгеля, ниже к пояснению дела, заключались в единственно лживых, ни на чем не основанных и даже неблагопристойных рассказах. Положили: ...представить государю-императору на благоусмотрение при особом докладе".