Главный мужчина моей жизни
Сто пятнадцать лет прошло. Больше века.
Моего деда нет уже так давно, что память о нем стала зыбкой и расплывчатой, я с трудом представляю его лицо и очень радуюсь, когда вижу деда во сне. Где-то в памяти все хранится, но безнадежно завалено хламом, а сон подпинывает эту самую память, какую-то дверку в ней открывает, и тогда оживают родные люди, слышны их голоса, видны улыбающиеся лица. Тепло, которым согревают такие сны, живет в душе еще долго, придавая мироощущению ближайших дней ласку, доброту и какой-то неизъяснимый флер грусти и меланхолии.
Итак, если отвлечься от меланхолии. Я свято верю, что человек жив, пока о нем помнят! Я помню вас, дорогие мои.
Сто пятнадцать лет назад родился мой дед Павел.
Он прожил не самую легкую жизнь, но та эпоха никому не давала поблажки, трудно найти семью, где все прожили свой век спокойно. Вот и деду перепало, как и всему их поколению. Так получилось, что я была первым и единственным ребенком, которого дед видел рядом с младенчества, поэтому мне досталась вся его любовь, вся преданность, чем я беззастенчиво пользовалась. Вооружась очередной книгой, я приходила в дедову комнату и усаживалась на спинку его дивана; началось это в совсем юном моем возрасте, потому что, отправляясь за следующей книжкой, я слезала и утешала деда словами "Сяс пиду". Дед это мое "сяс пиду" до конца своих дней помнил. Я росла, "Приключения Незнайки" плавно переходили в "Приключения Мюнхаузена", возникали Гулливер и Робинзон Крузо, я давно умела читать и не помещалась на спинке дивана, но упорно приходила с книжкой в руках. Деда спасла его любовь к Виктору Гюго, которого я не слишком оценила, поэтому потихоньку мы перешли к чтению рядом - но каждый свое.
У деда Павла была феноменальная память. Пожалуй, только Чехова и Гюго он перечитывал не для того, чтобы освежить в памяти, а просто для наслаждения, массу всего прочего он помнил во всех подробностях, пересказывая мне то историю маленького лорда Фаунтлероя, то похождения Д'Артаньяна. А вот стихов дед не любил, к поэзии был совершенно равнодушен. В этой связи я всегда вспоминаю один эпизод из моей молодости: привела я в гости кавалера, представила, познакомила, бабушка с ним мило пообщалась, и они даже почитали друг другу совершенно затоптанного тогда Гумилева, которого я ни черта не знала. Позже я завела разговор об ушедшем госте в полной уверенности, что он бабушку обаял и будет обласкан в нашем доме. Бабушкины слова помню до сих пор: "Я бы не стала слишком доверять мужчине, который так уж любит поэзию". И говорила-то она, вроде бы, в шутку, и мужчины разные бывают, а не забылось, так и остались эти слова этаким эталоном для узнавания "своих", таких, как дед.
Еще дед Павел обладал великолепным чувством юмора. Остроумный, языкастый, он реагировал мгновенно, а потом его словечки оставались жить в доме совершенно самостоятельно. Кстати, дед не шутил зло или злобно, не было в его словах издевки, потому что он любил людей, был к ним справедлив и даже великодушен. Женщин он тоже любил, к моему появлению на свет уже поутихомирился, но oстался галантнейшим кавалером. Таких мужчин не делают больше и сравнить не с кем; в дедовом поведении было то, что можно назвать именно этим старомодным словом галантность, это не было ухаживание, это не было заигрыванием, в поведении деда было какое-то неизменное уважение к женщинам. Надо сказать, что он был совершенно одинаковым и с соседкой Аллочкой, и с комендантшей Клавдией Петровной, и с моими подругами: даму надо посадить, даму надо накормить, напоить чаем и развлечь беседой. А уж сумку подхватить по дороге из магазина - это было святое. Но главное - поговорить! Какой дед был расказчик, сколько всего он знал, как интересно было рядом с ним, ну, это всем было интересно, не только дамам.
В очередной раз могу повторить, что умный человек может преуспеть в самой неожиданной области. Дед Павел не имел технического образования, он Плехановский закончил и там же преподавал, но, когда понадобилось, он переквалифицировался в инженера-механика и стал главным механиком огромного цеха.
Чем дальше, тем больше я понимаю, что мне невероятно повезло! Дело случая, мы могли никогда не встретиться: между нами нет кровного родства, дед был отчимом моей мамы. Я бесконечно благодарна бабушке не только за нее самое, но и за очень счастливое для меня замужество.
Эх! Я люблю мужа, сына, зятя, внука, но ни один из них до деда не дотягивает. Ладно-ладно, я понимаю, у каждого есть недостатки, были они и у деда, но меня это не касалось, мне досталась только любовь.
Моего деда нет уже так давно, что память о нем стала зыбкой и расплывчатой, я с трудом представляю его лицо и очень радуюсь, когда вижу деда во сне. Где-то в памяти все хранится, но безнадежно завалено хламом, а сон подпинывает эту самую память, какую-то дверку в ней открывает, и тогда оживают родные люди, слышны их голоса, видны улыбающиеся лица. Тепло, которым согревают такие сны, живет в душе еще долго, придавая мироощущению ближайших дней ласку, доброту и какой-то неизъяснимый флер грусти и меланхолии.
Итак, если отвлечься от меланхолии. Я свято верю, что человек жив, пока о нем помнят! Я помню вас, дорогие мои.
Сто пятнадцать лет назад родился мой дед Павел.
Он прожил не самую легкую жизнь, но та эпоха никому не давала поблажки, трудно найти семью, где все прожили свой век спокойно. Вот и деду перепало, как и всему их поколению. Так получилось, что я была первым и единственным ребенком, которого дед видел рядом с младенчества, поэтому мне досталась вся его любовь, вся преданность, чем я беззастенчиво пользовалась. Вооружась очередной книгой, я приходила в дедову комнату и усаживалась на спинку его дивана; началось это в совсем юном моем возрасте, потому что, отправляясь за следующей книжкой, я слезала и утешала деда словами "Сяс пиду". Дед это мое "сяс пиду" до конца своих дней помнил. Я росла, "Приключения Незнайки" плавно переходили в "Приключения Мюнхаузена", возникали Гулливер и Робинзон Крузо, я давно умела читать и не помещалась на спинке дивана, но упорно приходила с книжкой в руках. Деда спасла его любовь к Виктору Гюго, которого я не слишком оценила, поэтому потихоньку мы перешли к чтению рядом - но каждый свое.
У деда Павла была феноменальная память. Пожалуй, только Чехова и Гюго он перечитывал не для того, чтобы освежить в памяти, а просто для наслаждения, массу всего прочего он помнил во всех подробностях, пересказывая мне то историю маленького лорда Фаунтлероя, то похождения Д'Артаньяна. А вот стихов дед не любил, к поэзии был совершенно равнодушен. В этой связи я всегда вспоминаю один эпизод из моей молодости: привела я в гости кавалера, представила, познакомила, бабушка с ним мило пообщалась, и они даже почитали друг другу совершенно затоптанного тогда Гумилева, которого я ни черта не знала. Позже я завела разговор об ушедшем госте в полной уверенности, что он бабушку обаял и будет обласкан в нашем доме. Бабушкины слова помню до сих пор: "Я бы не стала слишком доверять мужчине, который так уж любит поэзию". И говорила-то она, вроде бы, в шутку, и мужчины разные бывают, а не забылось, так и остались эти слова этаким эталоном для узнавания "своих", таких, как дед.
Еще дед Павел обладал великолепным чувством юмора. Остроумный, языкастый, он реагировал мгновенно, а потом его словечки оставались жить в доме совершенно самостоятельно. Кстати, дед не шутил зло или злобно, не было в его словах издевки, потому что он любил людей, был к ним справедлив и даже великодушен. Женщин он тоже любил, к моему появлению на свет уже поутихомирился, но oстался галантнейшим кавалером. Таких мужчин не делают больше и сравнить не с кем; в дедовом поведении было то, что можно назвать именно этим старомодным словом галантность, это не было ухаживание, это не было заигрыванием, в поведении деда было какое-то неизменное уважение к женщинам. Надо сказать, что он был совершенно одинаковым и с соседкой Аллочкой, и с комендантшей Клавдией Петровной, и с моими подругами: даму надо посадить, даму надо накормить, напоить чаем и развлечь беседой. А уж сумку подхватить по дороге из магазина - это было святое. Но главное - поговорить! Какой дед был расказчик, сколько всего он знал, как интересно было рядом с ним, ну, это всем было интересно, не только дамам.
В очередной раз могу повторить, что умный человек может преуспеть в самой неожиданной области. Дед Павел не имел технического образования, он Плехановский закончил и там же преподавал, но, когда понадобилось, он переквалифицировался в инженера-механика и стал главным механиком огромного цеха.
Чем дальше, тем больше я понимаю, что мне невероятно повезло! Дело случая, мы могли никогда не встретиться: между нами нет кровного родства, дед был отчимом моей мамы. Я бесконечно благодарна бабушке не только за нее самое, но и за очень счастливое для меня замужество.
Эх! Я люблю мужа, сына, зятя, внука, но ни один из них до деда не дотягивает. Ладно-ладно, я понимаю, у каждого есть недостатки, были они и у деда, но меня это не касалось, мне досталась только любовь.