Неистовство Диониса (2).
Оригинал взят у kostyantyn1979 в Неистовство Диониса.
Перевод главы "Неистовство Диониса" книги Гарольда Р. Виллоби/ Harold R. Willoughby "Языческое возрождение. Изучение инициаций в мистерии в греко-римском мире".Окончание
Оригинал:http://www.sacred-texts.com/cla/pr/pr05.htm
Оргиастический ритуал даровал отцам ранней Церкви именно тот материал, который они использовали, чтобы дискредитировать язычество. С неподдельным удовлетворением они описывали варварскую церемонию со всеми отвратительными подробностями. Климент Александрийский писал:
«Я не приукрашу ваши мистерии, как это сделал Алкивиад, нет, я их обнажу и выставлю их на открытую сцену жизни перед лицом тех, кто являются свидетелями истинной Мистерии. Почитатели Вакха празднуют свои оргии в честь безумного Диониса. Они прославляют божественное безумие тем, что пожирают сырое мясо. В конце их ритуал завершается тем, что они распределяют плоть убитых жертв. Они увенчаны змеями и выкрикивают имя Евы, той Евы, через которую в мир пришёл грех, и символом их вакхических оргий является священный змей».
В подобной манере Арнобий пишет о «празднествах сырой плоти, во время которых с притворным безумием и утратой здравого рассудка вы обвиваете вокруг себя змей, и чтобы показаться исполненными божественности и величия, вы уничтожаете с окровавленными устами внутренности козлов, которые блеют, взывая о милосердии».
Не стоит замалчивать тот факт, что возможно, в своём первобытном виде, обряд включал в себя человеческие жертвоприношения. Порфирию известно предание, что на Хиосе человек был разорван на куски в культе Диониса Омадия, «Необузданного». Согласно Павсанию, в Потнии жрец Диониса был некогда убит местными жителями, и на них был ниспослан мор как наказание. Они искали спасения, и дельфийский оракул сказал, что им нужно пожертвовать божеству красивого мальчика. Немедленно после того Дионис довёл до сведения, что в качестве замены он примет и козла. Эта история говорит о переходе в первобытной практике от человеческих к животным жертвам. Также та ужасная участь, которую встретил Пенфей от рук собственной матери, как напоминает Еврипид, была поздним литературным отголоском древнего каннибалистического ритуала.
Однако, обратив внимание на эти жуткие подробности, мы упускаем из виду само значение этого дикого обряда. Настоящим же значением оргиастического ритуала было то, чтобы сделать почитателя способным принять божественную субстанцию и так войти в прямое и истинное единение с божеством. Тёплая кровь убитого козла была «священной кровью», согласно Лактанцию Плациду. Верили, что временно бог Дионис пребывает в животной жертве. Одну из самых примечательных иллюстраций этого животного воплощения бога приводит Элиан. О народе Тенедоса он писал: «В древности было принято сохранять самую лучшую корову с телёнком из всех, что были, для Диониса, и когда она телилась, с ней обращались как с рожающей женщиной. Но они приносили в жертву новорожденного телёнка, одев ему на ноги котурны». Использование котурн трагедий символизировало убеждение, что бог временно воплощается в ребёнке-благочестивое мнение в том сомнений не испытывало. Первобытная логика легко убеждала людей в том, что самый лучший путь принять божественную суть - это съесть трепещущую плоть и выпить тёплую кровь жертвенного животного. Некоторые заходили ещё дальше и пытались добиться слияния с божеством тем, что надевали шкуру жертвенного животного. Основным значением этого празднества было то, что оно позволяло почитателю войти в истинное и прямое слияние с божеством.
Другим средством вызывания божественной одержимости и обычно сопутствующим таинству еды и вкушения пищи, которые были только что описаны, было головокружение священного танца. При подготовке к вакхическому пиру, почитатели бога снабжали себя всеми атрибутами Диониса. Подобно ему они несли тирс, посох с наконечником-сосновой шишкой и обычно увитый плющом. Их волосы обвивали змеи, на их плечи была наброшена шкура священного оленя. Иногда они на лбу носили рога. В одежде и атрибутах они уподоблялись богу, насколько это было возможно
Танцы в честь Диониса обычно происходили ночью при свете факелов и им предшествовал пост. Их сопровождала причудливая музыка духовых инструментов и звон тамбуринов. С этой необычной музыкой смешивались крики самих вакханок, когда они покачивали в темноте факелами, тем самым освящая зрелище неземным светом. Танцы были дикими и беспорядочными, характерной чертой их было раскачивание головой и резкие повороты телом. Таким образом, именно этими элементами танца вызывалось быстро физическое исступление, в точности таким же образом, как «танцующие дервиши» ислама теряли над собой контроль в помрачении сознания от своих обрядов. Это было то самое экстатическое переживание, когда вакханки Еврипида томятся, вместе напевая:
Милая ночь, придёшь ли?
Вакху всю я тебя отдам,
Пляске - белые ноги,
Шею- росе студёной. (пер. И.Анненского)
Показательными применительно к помрачающим сознание переживаниям были имена, которые давались женщинам-последовательницам Диониса. Они были менадами или «безумными» и тиадами или «мечущимися безумцами». Эти эпитеты не отличались от тех, которыми описывали женщин-почитательниц, которые были под влиянием бога и во владении его. Более частым названием было более личное, когда почитателя называли по имени самого бога. Женщины, которые принимали участие в неистовых обрядах в честь Диониса, звались Bacchae, в то время как мужчины были Bacchi. Каждый из них, независимо от пола, тем самым переживанием божественной одержимости становился воплощением божества. Это помрачение сознания, вызванное исключительно физическими средствами, было для них духовным опытом, и в результате того рождалось убеждение, глубокое и сильное, что бог пребывает внутри них самих. Плутарх связывал дионисийскую одержимость с вакхическим обычаем жевать листья плюща во время ритуала, и подтверждал, что так «неистовые духи, которые вызывают их экстаз, входят в них». Дионис был как богом плюща, так и богом вина. Менады Диониса таким ритуальным актом жевания плюща помещали в свои тела самого бога. Геродот, говоря об инициации скифского царя Скила, приводит особенный и знаменательный пример дионисийской одержимости. Историк сказал о царе, что «бог овладел им так, что он стал из-за бога безумным и играл роль Вакха». Таким образом, в исступлении ритуального пиршества, в оргиастическом ритуале поедания сырого мыса и питья вина, участники вакханалий переживали единение со своим богом.
Очевидно, что по крайне мере позднее было проведено чёткое разграничение между теми, кто просто потворствовал себе, услаждая себя излишествами плоти на пиршествах Вакха, и теми, кто действительно разделял духовные переживания культа. По крайней мере, нам знакома известная поговорка, приведённая Платоном «многие носят тирс, но почитателей Вакха мало». Если же сам инициат не осознавал контакт с божественным, он не разделял истинный вакхический опыт.
III
Эти преимущественно эмоциональный опыт одержимости, будь то он вызван головокружениями танца или дикими таинствами вина и сырого мыса, отмечал для участников вакханалий начало новой жизни. В прямом смысле это было новым рождением для того, кто это переживал. До сих пор он был просто человеком. Сейчас стал он чем-то большим: он был человеком и богом, обожествлённым человеком. Некоторые аспекты этой новой божественной жизни заслуживают того, чтобы отметить их с той целью, чтобы подчеркнуть контраст с жизнью на обычном уровне человеческого опыта.
В своём временном эмоциональном аспекте он характеризовался исключительной снисходительностью, что контрастировало со взвешенной умеренностью, характерной для греческой жизни в целом. Для греков самоконтроль был одной из основных добродетелей и «ничего излишнего» (прим. пер.- «Medenagan»- «ничего излишнего», надпись на храме Аполлона в Дельфах) было фундаментальным принципом жизни эллинов. Вакхические переживания, однако, полностью низвергали этот принцип. В «Вакханках» Еврипид говорит о Дионисе: «Полумерами его не восхвалить». А Платон признаёт, что «безумие, ниспосланное богом, лучше воздержанности человека». Именно таких взглядов придерживались последователи Диониса.
Вакхические переживания также были причиной нарушения обычаев и условностей повседневной жизни и возвращения к свободе природы. Почитатели Диониса на время покидали свои дома, свободно скитались в горах, и отдавались диким, первобытным, полуживотным страстям. Еврипид показал, как матроны Фив оставляют свои жилища, свою работу, даже своих детей, чтобы странствовать и пировать в горах. Они надевали шкуры оленя и обвивали змеями тела.
Те взяли на руки волчонка, сосунка
От лани и к грудям их приложили
Набухшим. Видно, матери детей
Новорождённых бросили (пер. И.Анненского).
С этим возвращением к природе смешивались вспышки некоторых жизненных порывов. Это была жажда горячей крови и яростная жестокость при разрывании на куски несчастных жертв.
Вакхические пиршества также вызывали радость и забвение самого себя. Вакханки больше не были самими собой, и это освобождало их от бывших ранее ограничений и правил. Еврипид показывает, к каким нелепым крайностям может привести эта утрата самосознания, когда он изображает престарелого Кадма и слепого Тиресия, одетых в оленьи шкуры, скачущими, чтобы присоединиться к вакхическому пиршеству. Древний основатель Фив радостно заявляет:
Я столько силы
В себе почувствовал, что день и ночь
Готов стучать о землю тирсом Вакха:
Веселье нам снимает годы с плеч. (пер.И.Анненского)
И вновь в прекрасных строфах хора Еврипид рисует ещё более глубоким и ещё более привлекательным образом то чувство свободы, которое было характерно для переживаний во время вакханалий. Сравнение, которое он использует, относится к лани, которая избегает ловушек и охотников:
Свистом охотник пускай теперь
Гончих за ланью шлёт.
Ветер - у ней в ногах,
В поле - раздолье.
Берегом мчаться отрадно ей...
И любо лани в чащу леса
Подальше скрыться от людей (пер. И.Анненского).
Следовательно, в целом новая жизнь во время вакханалий была приятным самозабвением, свободой от тягот и ограничений цивилизации, возвращением к непосредственной простоте природы.
Более того, это была жизнь полная чудесной силы; из-за самой божественной одержимости участники вакханалий верили, что они приобретают силу бога. И также они могли лечить болезни, управлять силами природы и даже пророчествовать. Платон выразил распространённую веру в то, что участники вакханалий могли творить чудеса в своём знаменитом сравнении лирических поэтов с менадами. Он писал:
«Лирические поэты не находятся в здравом рассудке, когда они сочиняют свои прекрасные строки; но, попав под власть музыки и ритма, они становятся вдохновенными и одержимыми; как девы-вакханки, которые заставляют реки течь молоком и мёдом, когда ими овладевает Диониса, но рассудок тогда их покидает».
Вакханалии Еврипида буквально кишат чудесами. Там:
Млеком струится земля, и вином, и нектаром
Пчелиным (пер.И.Анненского).
Легковерный пастух Пенфея говорит о самых замечательных чудесах, совершённых менадами:
Вот тирс берёт одна и ударяет
Им о скалу. Оттуда чистый ключ
Воды струится. В землю тирс воткнула
Другая - бог вина источник дал,
А кто хотел напиться белой влаги,
Так стоило лишь землю поскоблить
Концами пальцев - молоко лилося.
С плюща на тирсах капал сладкий мёд...(пер.И.Анненского)
В битве между фиванским народом и участниками вакханалий, о которой далее рассказывалось, видели странное знамение: дротики горожан не ранили, в то время как посохами менады наносили рану за раной... Та же самая драма Еврипида говорит о пророческой силе тех, кто был во власти Диониса. И вновь это Тиресий, который и так сам, по сути, прорицатель, так свидетельствует о Вакхе:
Наш Дионис - и вещий бог: есть дар
Пророчества в вакхическом безумье,
И если в тело властно вступит бог,
Уста безумцев исполняются вещаний. (пер.И.Анненского)
Следовательно, жизнь участника вакханалий была полной силы жизнью, в которой особенная сила божества действовала так, что посредством людей свершались чудесные деяния.
Самым важным в новой вакхической жизни был её эмоциональный и динамический аспект, который виделся ни чем иным, как счастливым существованием в будущем. Фракийцы, среди которых возник культ Диониса, по-видимому, рано пришли к вере в благословенную будущую жизнь вместе с богами. Говоря о гетах, племени среди фракийцев, Геродот утверждает, что «они были самыми доблестными и самыми справедливыми среди фракийцев», и потом он добавляет, объясняя эти характеристики, что «они считали себя бессмертными; они думали, что не умрут, но смерть приведёт их к единению с их богом Залмоксисом». Помпоний Мела, латинский географ периода ранней империи, повторяет подобное свидетельство, относящееся к гетам, отличающееся только одной деталью. Велика вероятность, что этот Залмоксис был исконным гетским божеством, и относился к Сабазию, фракийскому прототипу греческого Диониса. Каким бы то ни было это отношение, очевидно, что в эллинистическом культе Дионис был богом мира мёртвых, и его почитатели ожидали от него того же самого, что геты ожидали от Залмоксиса
Будучи божеством времён года, Дионис стал естественным кандидатом на эту роль. То, что происходило с ним в природе, было постоянным умиранием и воскресением. Но Диониса лишь делали полномочным проходить через эти испытания; так же его уполномочили быть принесённым в жертву, когда он воплощался в священной жертве. Настоящий Дионис был духовным основанием явлений природы, которые вызывали постоянное возрождение жизни. Он был богом, а бессмертие было одной из отличительных характеристик личности бога. Бессмертие и божественность были равнозначными понятиями в первобытном греческом мышлении.
Таким образом, когда участники вакханалий посредством питья и вкушения еды входили в непосредственное единение со своим богом, они с ним разделяли его бессмертие. При поедании плоти, в которой временно воплотился бог и тогда, когда они пили сок винограда, они получали в свои тела не подверженное умиранию вещество. Если при жизни они мистически соединялись со своим богом, то и в смерти они с ним не разлучались, и когда для них наступало время уйти в мир мёртвых, они были уверены, что там разделят со своим богом благословенную жизнь. Так необычные переживания, вызванные дионисийскими ритуалами, опьянением от вина или танцев, безумство оргий, божественный дар прорицания или чудотворства-были более чем просто доказательствами божественной одержимости. Они были определённым предвкушением и уверением в благословенной будущей жизни. В грубой физической эмоциональности вакхического экстаза, следовательно, почитатели бога вина находили опыт нового рождения, который уверял их в счастливом бессмертии.
IV
Остаётся обсудить на вопрос о том, каковым было влияние дионисийского опыта на греко-римский мир. Ещё в седьмом веке нашей эры государственная религия невозмутимых и спокойных олимпийцев оказалась неспособной удовлетворить религиозные потребности огромного количества простых людей Греции. Так они обратились к более личным богам земли, которые имели дело с обыденными вещами в жизни: к Деметре, богине зерна, и к Дионису, богу вина. Таковы были божества, которые разделяли с человеком его тяжкие труды и которые даровали ему радость во время урожая. Культ Диониса, придя с севера, распространился в великой волне религиозного воодушевления, по всей Греции, островным государствам Эгейского моря и на материке Малой Азии. Сначала он встретил сильное противодействие, как показывают легенды о Ликурге и Пенфее. В те древние времена бога редко встречали приветливо так, как, например, Икарий в Аттике. Несмотря, однако, на противостояние, заразительное вдохновение богом вина разнеслось с необыкновенной быстротой по Греции. У городов-государств Греции, чтобы ограничить вакхические крайности, не было иногда выхода, кроме как адаптировать культ, приведя его под государственный контроль, и официальным регулированием в какой-то мере сдерживалось религиозное рвение. В Дельфах Дионис был связан с Аполлоном, и там священными девами овладевало безумие, когда они служили этим богам. В Афине он стал гражданским партнёром Афины, и каждый год в Базилинне совершалось бракосочетание. В Элевсине же его связали с Деметрой и его вели с процессией из кандидатов по Священному пути из Афин. В Теосе и Наксосе он даже стал главным государственным божеством, «богом города» и «защитником самого святого государства».
Скорее это был частный культ, нежели государственная религия, однако и так культ Диониса произвёл глубочайшее впечатление как на греческую, так и эллинистическую жизнь. В частных братствах естественным эмоциям, которые возникали из культовых практик, дозволялось свободно изливаться, и заверения, которыми одаривали инициатов, были самыми реалистичными; поэтому призыв культа и был так силен особенно к народу и главным образом к женщинам. В начале комедии Аристофана Лисистрата, сгорая в нетерпении от ожидания, заявляет, что если бы женщин пригласили в святилище Вакха, «они бы не обошлись без толпы с тимпанами». Действительно, преобладание женщин в культе Диониса было одной из основных черт этого культа.
Такая религия как эта, которая преодолевала политические границы государства и обращалась не только к местным потребностям, но к основным человеческим чувствам и желаниям, имела огромные возможности в эллинистический период. С завоеваниями Александра мир восточного Ссредиземноморья стал открыт влиянию Диониса. Однако трудно проследить независимое существование и влияние мистерий Вакха по той простой причине, что они с готовностью смешивались с подобными культами в Средиземноморье. Религия Диониса продолжала жить в другом облике в орфизме. В Малой Азии она смешалась с культами Аттиса и Сабазия. Плутарх отмечает сходство между ритуалами и легендами, связанными с Адонисом, и их дионисийскими аналогами, в то время как Тибулл в одной из своих элегий недвусмысленно напоминает об идентификации Диониса и Осириса.
Несмотря на такое широкое распространение синкретизма, в литературе эллинистического и греко-римского периода содержится множество указаний, которые показывают силу и величину именно дионисийского влияния. В самом начале эллинистического периода можно увидеть классический пример разобщённости Филиппа Македонского и его царицы Олимпиады. Плутарх придерживался того мнения, что вакхические оргии должны были многое сделать для создания такой несчастливой ситуации. Он писал, что Олимпиада больше, чем все женщины её страны была ревностна в своём служении в Дионисийских оргиях:
«…неистовствовала совсем по-варварски; во время торжественных шествий она несла больших ручных змей, которые часто наводили страх на мужчин, когда, выползая из-под плюща и из священных корзин, они обвивали тирсы и венки женщин» (пер. Перевод М.Н. Ботвинника и И.А. Перельмутера)
Филипп относился с ревностью и подозрением к особенной приверженности своей жены к дионисийскому культу. В Италии в начале второго века до нашей эры культ Диониса распространился так быстро и так сильно всколыхнул общество, что Сенат, после сообщений о разгуле культа, принял решительные меры для его подавления. Всё закончилось с принятием правил, которые жёстко регулировали условия, при которых могли иметь место встречи братства. Диодор Сицилийский, описывая эпоху Августа, сказал: «Во множестве эллинских государств в каждом городе собирались группы вакханок, и для девиц является законным нести тирс и разделять общее воодушевление; в то время как женщины собираются в группы, приносят жертвы богу и пируют, поют гимны в честь Диониса». Плутарх в своём труде делает множество указаний на вакхические ритуалы и особенно необычайные истории рассказывает о вакханках Дельф. Однажды, когда тиады Парнаса были захвачены сильной снежной бурей, добросердечный народ Дельф пошёл их спасать, и их одежды буквально рассыпалась на куски, так было холодно. И вновь, во время священной войны между Фокидой и Дельфами, тиады заблудились и пришли в Амфиссу, не понимая, где они находятся. Здесь они направились на агору и там уснули в крайнем истощении. Женщины города всё время, пока они спали, охраняли их, освежили их, когда они проснулись, их отправили домой в целости и сохранности. Эти истории собраны, чтобы показать, каким уважением пользовались почитатели Диониса в первом веке нашей эры. Плиний говорит о популярности культа Диониса во Фракии даже в его время, в то время как Павсаний указывает на то, что культ бога существовал в местах, находящихся на значительном расстоянии друг от друга. Даже в позднее время язычества Фирмик Матерн пишет, что критяне до сих отправляли свои оргиастические обряды в честь Диониса.
Это всего лишь несколько примеров большого количества свидетельств, которые могут быть приведены, чтобы показать, насколько широко было распространено влияние вакхического типа переживаний со всей его исключительной эмоциональностью в первые века греко-римского мира. В целом людям он был хорошо известен, как доказывает то современная литература. Соответственно, подводя итог, применительно к тому, чем могли языческие религии удовлетворить тех, кто искал спасения в дни Иисуса и Павла, опыт эмоционального возрождения в культе Диониса можно было считать значительным.
Перевод главы "Неистовство Диониса" книги Гарольда Р. Виллоби/ Harold R. Willoughby "Языческое возрождение. Изучение инициаций в мистерии в греко-римском мире".Окончание
Оригинал:http://www.sacred-texts.com/cla/pr/pr05.htm
Оргиастический ритуал даровал отцам ранней Церкви именно тот материал, который они использовали, чтобы дискредитировать язычество. С неподдельным удовлетворением они описывали варварскую церемонию со всеми отвратительными подробностями. Климент Александрийский писал:
«Я не приукрашу ваши мистерии, как это сделал Алкивиад, нет, я их обнажу и выставлю их на открытую сцену жизни перед лицом тех, кто являются свидетелями истинной Мистерии. Почитатели Вакха празднуют свои оргии в честь безумного Диониса. Они прославляют божественное безумие тем, что пожирают сырое мясо. В конце их ритуал завершается тем, что они распределяют плоть убитых жертв. Они увенчаны змеями и выкрикивают имя Евы, той Евы, через которую в мир пришёл грех, и символом их вакхических оргий является священный змей».
В подобной манере Арнобий пишет о «празднествах сырой плоти, во время которых с притворным безумием и утратой здравого рассудка вы обвиваете вокруг себя змей, и чтобы показаться исполненными божественности и величия, вы уничтожаете с окровавленными устами внутренности козлов, которые блеют, взывая о милосердии».
Не стоит замалчивать тот факт, что возможно, в своём первобытном виде, обряд включал в себя человеческие жертвоприношения. Порфирию известно предание, что на Хиосе человек был разорван на куски в культе Диониса Омадия, «Необузданного». Согласно Павсанию, в Потнии жрец Диониса был некогда убит местными жителями, и на них был ниспослан мор как наказание. Они искали спасения, и дельфийский оракул сказал, что им нужно пожертвовать божеству красивого мальчика. Немедленно после того Дионис довёл до сведения, что в качестве замены он примет и козла. Эта история говорит о переходе в первобытной практике от человеческих к животным жертвам. Также та ужасная участь, которую встретил Пенфей от рук собственной матери, как напоминает Еврипид, была поздним литературным отголоском древнего каннибалистического ритуала.
Однако, обратив внимание на эти жуткие подробности, мы упускаем из виду само значение этого дикого обряда. Настоящим же значением оргиастического ритуала было то, чтобы сделать почитателя способным принять божественную субстанцию и так войти в прямое и истинное единение с божеством. Тёплая кровь убитого козла была «священной кровью», согласно Лактанцию Плациду. Верили, что временно бог Дионис пребывает в животной жертве. Одну из самых примечательных иллюстраций этого животного воплощения бога приводит Элиан. О народе Тенедоса он писал: «В древности было принято сохранять самую лучшую корову с телёнком из всех, что были, для Диониса, и когда она телилась, с ней обращались как с рожающей женщиной. Но они приносили в жертву новорожденного телёнка, одев ему на ноги котурны». Использование котурн трагедий символизировало убеждение, что бог временно воплощается в ребёнке-благочестивое мнение в том сомнений не испытывало. Первобытная логика легко убеждала людей в том, что самый лучший путь принять божественную суть - это съесть трепещущую плоть и выпить тёплую кровь жертвенного животного. Некоторые заходили ещё дальше и пытались добиться слияния с божеством тем, что надевали шкуру жертвенного животного. Основным значением этого празднества было то, что оно позволяло почитателю войти в истинное и прямое слияние с божеством.
Другим средством вызывания божественной одержимости и обычно сопутствующим таинству еды и вкушения пищи, которые были только что описаны, было головокружение священного танца. При подготовке к вакхическому пиру, почитатели бога снабжали себя всеми атрибутами Диониса. Подобно ему они несли тирс, посох с наконечником-сосновой шишкой и обычно увитый плющом. Их волосы обвивали змеи, на их плечи была наброшена шкура священного оленя. Иногда они на лбу носили рога. В одежде и атрибутах они уподоблялись богу, насколько это было возможно
Танцы в честь Диониса обычно происходили ночью при свете факелов и им предшествовал пост. Их сопровождала причудливая музыка духовых инструментов и звон тамбуринов. С этой необычной музыкой смешивались крики самих вакханок, когда они покачивали в темноте факелами, тем самым освящая зрелище неземным светом. Танцы были дикими и беспорядочными, характерной чертой их было раскачивание головой и резкие повороты телом. Таким образом, именно этими элементами танца вызывалось быстро физическое исступление, в точности таким же образом, как «танцующие дервиши» ислама теряли над собой контроль в помрачении сознания от своих обрядов. Это было то самое экстатическое переживание, когда вакханки Еврипида томятся, вместе напевая:
Милая ночь, придёшь ли?
Вакху всю я тебя отдам,
Пляске - белые ноги,
Шею- росе студёной. (пер. И.Анненского)
Показательными применительно к помрачающим сознание переживаниям были имена, которые давались женщинам-последовательницам Диониса. Они были менадами или «безумными» и тиадами или «мечущимися безумцами». Эти эпитеты не отличались от тех, которыми описывали женщин-почитательниц, которые были под влиянием бога и во владении его. Более частым названием было более личное, когда почитателя называли по имени самого бога. Женщины, которые принимали участие в неистовых обрядах в честь Диониса, звались Bacchae, в то время как мужчины были Bacchi. Каждый из них, независимо от пола, тем самым переживанием божественной одержимости становился воплощением божества. Это помрачение сознания, вызванное исключительно физическими средствами, было для них духовным опытом, и в результате того рождалось убеждение, глубокое и сильное, что бог пребывает внутри них самих. Плутарх связывал дионисийскую одержимость с вакхическим обычаем жевать листья плюща во время ритуала, и подтверждал, что так «неистовые духи, которые вызывают их экстаз, входят в них». Дионис был как богом плюща, так и богом вина. Менады Диониса таким ритуальным актом жевания плюща помещали в свои тела самого бога. Геродот, говоря об инициации скифского царя Скила, приводит особенный и знаменательный пример дионисийской одержимости. Историк сказал о царе, что «бог овладел им так, что он стал из-за бога безумным и играл роль Вакха». Таким образом, в исступлении ритуального пиршества, в оргиастическом ритуале поедания сырого мыса и питья вина, участники вакханалий переживали единение со своим богом.
Очевидно, что по крайне мере позднее было проведено чёткое разграничение между теми, кто просто потворствовал себе, услаждая себя излишествами плоти на пиршествах Вакха, и теми, кто действительно разделял духовные переживания культа. По крайней мере, нам знакома известная поговорка, приведённая Платоном «многие носят тирс, но почитателей Вакха мало». Если же сам инициат не осознавал контакт с божественным, он не разделял истинный вакхический опыт.
III
Эти преимущественно эмоциональный опыт одержимости, будь то он вызван головокружениями танца или дикими таинствами вина и сырого мыса, отмечал для участников вакханалий начало новой жизни. В прямом смысле это было новым рождением для того, кто это переживал. До сих пор он был просто человеком. Сейчас стал он чем-то большим: он был человеком и богом, обожествлённым человеком. Некоторые аспекты этой новой божественной жизни заслуживают того, чтобы отметить их с той целью, чтобы подчеркнуть контраст с жизнью на обычном уровне человеческого опыта.
В своём временном эмоциональном аспекте он характеризовался исключительной снисходительностью, что контрастировало со взвешенной умеренностью, характерной для греческой жизни в целом. Для греков самоконтроль был одной из основных добродетелей и «ничего излишнего» (прим. пер.- «Medenagan»- «ничего излишнего», надпись на храме Аполлона в Дельфах) было фундаментальным принципом жизни эллинов. Вакхические переживания, однако, полностью низвергали этот принцип. В «Вакханках» Еврипид говорит о Дионисе: «Полумерами его не восхвалить». А Платон признаёт, что «безумие, ниспосланное богом, лучше воздержанности человека». Именно таких взглядов придерживались последователи Диониса.
Вакхические переживания также были причиной нарушения обычаев и условностей повседневной жизни и возвращения к свободе природы. Почитатели Диониса на время покидали свои дома, свободно скитались в горах, и отдавались диким, первобытным, полуживотным страстям. Еврипид показал, как матроны Фив оставляют свои жилища, свою работу, даже своих детей, чтобы странствовать и пировать в горах. Они надевали шкуры оленя и обвивали змеями тела.
Те взяли на руки волчонка, сосунка
От лани и к грудям их приложили
Набухшим. Видно, матери детей
Новорождённых бросили (пер. И.Анненского).
С этим возвращением к природе смешивались вспышки некоторых жизненных порывов. Это была жажда горячей крови и яростная жестокость при разрывании на куски несчастных жертв.
Вакхические пиршества также вызывали радость и забвение самого себя. Вакханки больше не были самими собой, и это освобождало их от бывших ранее ограничений и правил. Еврипид показывает, к каким нелепым крайностям может привести эта утрата самосознания, когда он изображает престарелого Кадма и слепого Тиресия, одетых в оленьи шкуры, скачущими, чтобы присоединиться к вакхическому пиршеству. Древний основатель Фив радостно заявляет:
Я столько силы
В себе почувствовал, что день и ночь
Готов стучать о землю тирсом Вакха:
Веселье нам снимает годы с плеч. (пер.И.Анненского)
И вновь в прекрасных строфах хора Еврипид рисует ещё более глубоким и ещё более привлекательным образом то чувство свободы, которое было характерно для переживаний во время вакханалий. Сравнение, которое он использует, относится к лани, которая избегает ловушек и охотников:
Свистом охотник пускай теперь
Гончих за ланью шлёт.
Ветер - у ней в ногах,
В поле - раздолье.
Берегом мчаться отрадно ей...
И любо лани в чащу леса
Подальше скрыться от людей (пер. И.Анненского).
Следовательно, в целом новая жизнь во время вакханалий была приятным самозабвением, свободой от тягот и ограничений цивилизации, возвращением к непосредственной простоте природы.
Более того, это была жизнь полная чудесной силы; из-за самой божественной одержимости участники вакханалий верили, что они приобретают силу бога. И также они могли лечить болезни, управлять силами природы и даже пророчествовать. Платон выразил распространённую веру в то, что участники вакханалий могли творить чудеса в своём знаменитом сравнении лирических поэтов с менадами. Он писал:
«Лирические поэты не находятся в здравом рассудке, когда они сочиняют свои прекрасные строки; но, попав под власть музыки и ритма, они становятся вдохновенными и одержимыми; как девы-вакханки, которые заставляют реки течь молоком и мёдом, когда ими овладевает Диониса, но рассудок тогда их покидает».
Вакханалии Еврипида буквально кишат чудесами. Там:
Млеком струится земля, и вином, и нектаром
Пчелиным (пер.И.Анненского).
Легковерный пастух Пенфея говорит о самых замечательных чудесах, совершённых менадами:
Вот тирс берёт одна и ударяет
Им о скалу. Оттуда чистый ключ
Воды струится. В землю тирс воткнула
Другая - бог вина источник дал,
А кто хотел напиться белой влаги,
Так стоило лишь землю поскоблить
Концами пальцев - молоко лилося.
С плюща на тирсах капал сладкий мёд...(пер.И.Анненского)
В битве между фиванским народом и участниками вакханалий, о которой далее рассказывалось, видели странное знамение: дротики горожан не ранили, в то время как посохами менады наносили рану за раной... Та же самая драма Еврипида говорит о пророческой силе тех, кто был во власти Диониса. И вновь это Тиресий, который и так сам, по сути, прорицатель, так свидетельствует о Вакхе:
Наш Дионис - и вещий бог: есть дар
Пророчества в вакхическом безумье,
И если в тело властно вступит бог,
Уста безумцев исполняются вещаний. (пер.И.Анненского)
Следовательно, жизнь участника вакханалий была полной силы жизнью, в которой особенная сила божества действовала так, что посредством людей свершались чудесные деяния.
Самым важным в новой вакхической жизни был её эмоциональный и динамический аспект, который виделся ни чем иным, как счастливым существованием в будущем. Фракийцы, среди которых возник культ Диониса, по-видимому, рано пришли к вере в благословенную будущую жизнь вместе с богами. Говоря о гетах, племени среди фракийцев, Геродот утверждает, что «они были самыми доблестными и самыми справедливыми среди фракийцев», и потом он добавляет, объясняя эти характеристики, что «они считали себя бессмертными; они думали, что не умрут, но смерть приведёт их к единению с их богом Залмоксисом». Помпоний Мела, латинский географ периода ранней империи, повторяет подобное свидетельство, относящееся к гетам, отличающееся только одной деталью. Велика вероятность, что этот Залмоксис был исконным гетским божеством, и относился к Сабазию, фракийскому прототипу греческого Диониса. Каким бы то ни было это отношение, очевидно, что в эллинистическом культе Дионис был богом мира мёртвых, и его почитатели ожидали от него того же самого, что геты ожидали от Залмоксиса
Будучи божеством времён года, Дионис стал естественным кандидатом на эту роль. То, что происходило с ним в природе, было постоянным умиранием и воскресением. Но Диониса лишь делали полномочным проходить через эти испытания; так же его уполномочили быть принесённым в жертву, когда он воплощался в священной жертве. Настоящий Дионис был духовным основанием явлений природы, которые вызывали постоянное возрождение жизни. Он был богом, а бессмертие было одной из отличительных характеристик личности бога. Бессмертие и божественность были равнозначными понятиями в первобытном греческом мышлении.
Таким образом, когда участники вакханалий посредством питья и вкушения еды входили в непосредственное единение со своим богом, они с ним разделяли его бессмертие. При поедании плоти, в которой временно воплотился бог и тогда, когда они пили сок винограда, они получали в свои тела не подверженное умиранию вещество. Если при жизни они мистически соединялись со своим богом, то и в смерти они с ним не разлучались, и когда для них наступало время уйти в мир мёртвых, они были уверены, что там разделят со своим богом благословенную жизнь. Так необычные переживания, вызванные дионисийскими ритуалами, опьянением от вина или танцев, безумство оргий, божественный дар прорицания или чудотворства-были более чем просто доказательствами божественной одержимости. Они были определённым предвкушением и уверением в благословенной будущей жизни. В грубой физической эмоциональности вакхического экстаза, следовательно, почитатели бога вина находили опыт нового рождения, который уверял их в счастливом бессмертии.
IV
Остаётся обсудить на вопрос о том, каковым было влияние дионисийского опыта на греко-римский мир. Ещё в седьмом веке нашей эры государственная религия невозмутимых и спокойных олимпийцев оказалась неспособной удовлетворить религиозные потребности огромного количества простых людей Греции. Так они обратились к более личным богам земли, которые имели дело с обыденными вещами в жизни: к Деметре, богине зерна, и к Дионису, богу вина. Таковы были божества, которые разделяли с человеком его тяжкие труды и которые даровали ему радость во время урожая. Культ Диониса, придя с севера, распространился в великой волне религиозного воодушевления, по всей Греции, островным государствам Эгейского моря и на материке Малой Азии. Сначала он встретил сильное противодействие, как показывают легенды о Ликурге и Пенфее. В те древние времена бога редко встречали приветливо так, как, например, Икарий в Аттике. Несмотря, однако, на противостояние, заразительное вдохновение богом вина разнеслось с необыкновенной быстротой по Греции. У городов-государств Греции, чтобы ограничить вакхические крайности, не было иногда выхода, кроме как адаптировать культ, приведя его под государственный контроль, и официальным регулированием в какой-то мере сдерживалось религиозное рвение. В Дельфах Дионис был связан с Аполлоном, и там священными девами овладевало безумие, когда они служили этим богам. В Афине он стал гражданским партнёром Афины, и каждый год в Базилинне совершалось бракосочетание. В Элевсине же его связали с Деметрой и его вели с процессией из кандидатов по Священному пути из Афин. В Теосе и Наксосе он даже стал главным государственным божеством, «богом города» и «защитником самого святого государства».
Скорее это был частный культ, нежели государственная религия, однако и так культ Диониса произвёл глубочайшее впечатление как на греческую, так и эллинистическую жизнь. В частных братствах естественным эмоциям, которые возникали из культовых практик, дозволялось свободно изливаться, и заверения, которыми одаривали инициатов, были самыми реалистичными; поэтому призыв культа и был так силен особенно к народу и главным образом к женщинам. В начале комедии Аристофана Лисистрата, сгорая в нетерпении от ожидания, заявляет, что если бы женщин пригласили в святилище Вакха, «они бы не обошлись без толпы с тимпанами». Действительно, преобладание женщин в культе Диониса было одной из основных черт этого культа.
Такая религия как эта, которая преодолевала политические границы государства и обращалась не только к местным потребностям, но к основным человеческим чувствам и желаниям, имела огромные возможности в эллинистический период. С завоеваниями Александра мир восточного Ссредиземноморья стал открыт влиянию Диониса. Однако трудно проследить независимое существование и влияние мистерий Вакха по той простой причине, что они с готовностью смешивались с подобными культами в Средиземноморье. Религия Диониса продолжала жить в другом облике в орфизме. В Малой Азии она смешалась с культами Аттиса и Сабазия. Плутарх отмечает сходство между ритуалами и легендами, связанными с Адонисом, и их дионисийскими аналогами, в то время как Тибулл в одной из своих элегий недвусмысленно напоминает об идентификации Диониса и Осириса.
Несмотря на такое широкое распространение синкретизма, в литературе эллинистического и греко-римского периода содержится множество указаний, которые показывают силу и величину именно дионисийского влияния. В самом начале эллинистического периода можно увидеть классический пример разобщённости Филиппа Македонского и его царицы Олимпиады. Плутарх придерживался того мнения, что вакхические оргии должны были многое сделать для создания такой несчастливой ситуации. Он писал, что Олимпиада больше, чем все женщины её страны была ревностна в своём служении в Дионисийских оргиях:
«…неистовствовала совсем по-варварски; во время торжественных шествий она несла больших ручных змей, которые часто наводили страх на мужчин, когда, выползая из-под плюща и из священных корзин, они обвивали тирсы и венки женщин» (пер. Перевод М.Н. Ботвинника и И.А. Перельмутера)
Филипп относился с ревностью и подозрением к особенной приверженности своей жены к дионисийскому культу. В Италии в начале второго века до нашей эры культ Диониса распространился так быстро и так сильно всколыхнул общество, что Сенат, после сообщений о разгуле культа, принял решительные меры для его подавления. Всё закончилось с принятием правил, которые жёстко регулировали условия, при которых могли иметь место встречи братства. Диодор Сицилийский, описывая эпоху Августа, сказал: «Во множестве эллинских государств в каждом городе собирались группы вакханок, и для девиц является законным нести тирс и разделять общее воодушевление; в то время как женщины собираются в группы, приносят жертвы богу и пируют, поют гимны в честь Диониса». Плутарх в своём труде делает множество указаний на вакхические ритуалы и особенно необычайные истории рассказывает о вакханках Дельф. Однажды, когда тиады Парнаса были захвачены сильной снежной бурей, добросердечный народ Дельф пошёл их спасать, и их одежды буквально рассыпалась на куски, так было холодно. И вновь, во время священной войны между Фокидой и Дельфами, тиады заблудились и пришли в Амфиссу, не понимая, где они находятся. Здесь они направились на агору и там уснули в крайнем истощении. Женщины города всё время, пока они спали, охраняли их, освежили их, когда они проснулись, их отправили домой в целости и сохранности. Эти истории собраны, чтобы показать, каким уважением пользовались почитатели Диониса в первом веке нашей эры. Плиний говорит о популярности культа Диониса во Фракии даже в его время, в то время как Павсаний указывает на то, что культ бога существовал в местах, находящихся на значительном расстоянии друг от друга. Даже в позднее время язычества Фирмик Матерн пишет, что критяне до сих отправляли свои оргиастические обряды в честь Диониса.
Это всего лишь несколько примеров большого количества свидетельств, которые могут быть приведены, чтобы показать, насколько широко было распространено влияние вакхического типа переживаний со всей его исключительной эмоциональностью в первые века греко-римского мира. В целом людям он был хорошо известен, как доказывает то современная литература. Соответственно, подводя итог, применительно к тому, чем могли языческие религии удовлетворить тех, кто искал спасения в дни Иисуса и Павла, опыт эмоционального возрождения в культе Диониса можно было считать значительным.