Дионисийские женщины.
Автор - Евгений Головин.
Ты едешь пьяная и очень бледная,
По темным улицам, совсем одна.
Петр Лещенко
Она сидит одинокая за угловым столиком ресторана - бутылка водки, закуски нет - медленно тянется вверх красивый подбородок, рюмка выпита, глаза поникают. Женщины её сторонятся, время от времени приближается пьяный мужчина, но его развязность разбивается о бешенство её взгляда…
Пьяное застолье, она вскакивает со стула, опрокидывая стаканы и салаты; а я, бля, вот что скажу: пошли вы все, люблю токо Ксан Ксаныча, всех вас, гадов, разорву, Саш, ты хороший, бля, подём отсуда…Правильное лицо падает в тарелку с бутербродами, превращаясь по дороге в ужасающую морду бультерьера…
Она похмельно трясётся на скамейке в парке, стараясь согреть руки в подмышках рваного, заблёванного пиджака. Прохожая старушка торопится к менту, тот козыряет, слушает, поворачивается, идёт…
Пьяных женщин боятся даже алкоголики, пьяные женщины хуже атомной бомбы.
Ни одному правительству даже в страшных снах не пригрезится повальное женское пьянство.
Сие необходимо лечить, как необходимо лечить любую живую жизнь.
Ибо, как весьма изысканно сказал Поль Валери, "жизнь только изъян в кристалле небытия".
Мы рождаемся язычниками и только в зрелом возрасте получаем образование, профессию и религию. Монотеистические религии исторически обусловлены и очень специфичны: они учитывают людей определённой расы и социальной парадигмы. До всего остального им дела нет. Всё остальное - охотничьи угодья хищной научной мысли.
Язычество пронизывает человека и природу, небо и землю силой космогонического Эроса. Магия это эротика, магия - знание притяжений и отталкиваний: аметист любит звезду Беттельгейзе, белый коралл страшится "Волос Вероники". Богами санкционированы любые человеческие действия, развлечения, преступления. Однако надобно быть достойными богов. Вора судят за неловкость, убийцу - за трусость или жестокость, ибо они позорят своих небесных покровителей. Но единственный бог, с которым греческий полис так и не сумел поладить - Дионис, творец виноградной лозы.
Дионис, прежде всего, бог женщин, свободных от материнства, семьи и домашнего очага. Он - мистериальное божество пьяных женщин.
Первое представление о дионисийских женщинах в греческой поэзии - стремительное бегство от законодателя Ликурга (Ilias,6,132). В ужасе бросают они сакральные тирсы и сосуды и помышляют лишь о спасении. Отчаянье и страх вполне обоснованы - сам Дионис бежит неудержимо и бросается в морскую глубину. Содержание мифа культово интерпретируется на празднестве агрионий: жрец яростно преследует женщин и каждую настигнутую ударяет мечом (Plutarch, Quaest.Gr.38).
Так входит смерть в пространство "расточителя восторгов" и "донатора богатств". Дионис - страдающий и умирающий бог - в славе своего молодого величия должен погибнуть от агрессии могущественных врагов. И в Дельфах была его могила. И его спутницы, зачарованные вечной весной, погибают насильственной смертью.
Миф знает о трагизме судьбы, культ его выражает. Это не случайная и не злая судьба. Из дикого, напряжённого безумия вырастает безжалостная необходимость. Дионис не только фасцинирует, но и ужасает, и сам становится жертвой ужаса. Зловещая, творящая безумие истина проступает не только в его агрессии, но и в его страданиях. В знаменитом мифе о его гибели он - Загреос, "великий охотник", сам превращается в затравленного зверя. Его - кровожадного, раздирающего, самого разрывают на куски. За преследованиями, страданиями, смертью его спутниц встаёт тень их собственных чудовищных злодеяний. Рассказ о беспощадном нападении на женщин в праздник агрионий сразу напоминает неутолимую жажду крови дочерей Миниаса.
Они игнорировали зов Диониса, прилежно занимались домашней работой и поджидали возвращения супругов. И тогда обрушился на них дивный, божественный кошмар и бросили они жребий касательно своих маленьких сыновей. Жребий указал на сына Левкиппы, и три дочери Миниаса жадно его пожрали. Неукротимая жестокость женщин, до той поры добродетельных и верных материнскому долгу, послана за пренебрежение к божественному призыву. Но подобного объяснения, как верно заметил Велькер (Griech. Gotterl., I, 445), недостаточно. Взрывы безумия свойственны дионисизму, равно как фасцинация любви, восторга и кровожадности. Бог наполняет молоком груди менад, менады кормят детёнышей диких зверей, но вполне способны разорвать их ногтями и зубами.
Дионису не воздали почестей в Аргосе. Результат: женщины впали в делириум и пожрали собственных детей (Apollod. 3,37). В данном случае тоже логично предположить божественное возмездие. Бог, наказуя столь кошмарно, обнажает ужас своего бытия. Жестокость, бешенство, ярость порой обращаются против него самого. По Ноннию (Nonnos, 48,917) Аура, возлюбленная Диониса, убила и съела собственного ребёнка.
Жестокость вопиёт из культа и мифа. Очевидно: беспредельное, где кипит хмель жизни, угрожает опьянением, распадом, уничтожением. Мы распознаём в страдании, преследовании, уничтожении спутниц Диониса и самого бога, судьбу, порождённую их собственной жестокостью. Много воспоминаний сохранилось об их кровавых подвигах. Прокна с помощью своей сестры Филомелы зарезала собственного сынка и предложила супругу на обед: за трапезу сию их преследовали с топорами и мечами (Ovid. Metam., 6,687). Этот день регулярно отмечался оргиастическим дионисийским празднеством.
Миф о гибели Пентея: родная мать разорвала сына в клочья. В "Ленах" Теокрита три сестры убили и разрезали слишком любопытного юнца (одна из сестёр - его мать).
Дионисийские женщины занимаются не только детьми человеческими. С Дионисом ворвался дух первобытной вселенной и обусловил дикое счастье в чащобах. Мы упоминали, как эти женщины кормили грудью оленят и волчат. Это не только сладостный хмель необузданной нежности, это тропа в гибельный делириум.
Согласно поэтам и художникам, бешеные менады сжимают и разрывают диких зверей, разбрасывают окровавленное мясо. У Эврипида ("Вакханки") нападают менады на стадо рогатого скота, отрывая несчастным животным ноги и головы. Однако предпочтительные жертвы - дикие звери, сколько бы поначалу за ними не ухаживали (Catull 64,337, Lukian, Bacch.,2). У Эврипида (Orest.1492) Орест и Пилад, в чьи руки попала Гермиона, сравниваются с беспощадными вакханками. Даже волки и медведи - объекты их кровожадного менадического счастья. Так волшебство безбрежного материнства сменяется безудержным охотничьим фанатизмом. Но ведь оии только подражают своему божественному властелину. Дионис и сам охотник. В "Эвменидах" Эсхила сказано: "Как зайца, затравил он несчастного Пентея." "Мудрым странником в травах и деревьях" называет его Агава ("Вакханки") и хор отвечает: "Да, бог - охотник." Там же сравниваются менады с охотничьими собаками. Но они охотницы, прежде всего.
Но какова охота! Убить, растерзать, в эйфории пожирать сырое мясо! "В сакральной оленьей шкуре преследует он диких козлов, радостно предчувствуя кровавое мясо", - возглашает хор ("Вакханки"), имея в виду Диониса. Подобно своему властелину, набрасываются менады на истекающую кровью дичь (Apollon Rhod., I,636). Это даже не охота, но активность хищников.
Так проступает мрачная сторона демиурга-фасцинатора.
Его страсть к метаморфозам комментируется весьма часто. "Врывается быком, многоглавым драконом, львом огнедышащим…"(Эврипид "Вакханки"). В борьбе с гигантами - лев. Дочерям Миниоса поначалу явился прекрасной девицей, потом быком, львом, пантерой. В поэме Нонния жалуется индиец Дериад на бесполезность сражения с Дионисом: бог ускользает в образах быка, медведя, кабана, льва, пантеры, змеи, исчезает в деревьях, огне, воде…
Но гораздо серьёзней подобной множественности главная противоречивость его бытия. Плутарх повествует об Антонии, который как "новый Дионис", роскошный и радостный въехал в Александрию: многие восторженно встретили его, но для большинства был он и остался "бешеным хищным зверем" (Antohn.3,78,Pausan.2,5). Впрочем, звери, сопровождающие Диониса, звери, в коих любит он превращаться, отличаются резкой видовой оппозицией. Одни - козёл, бык, осёл - символизируют эротическую силу и плодовитость, другие - пантера, лев, рысь - кровавую страсть уничтожения.
В легендах, особенно легендах позднего происхождения, в бесчисленных произведениях искусства, пантера - излюбленный зверь Диониса. "Пантера напоминает вакханку изяществом и лёгкостью движений и потому приятна для глаз бога." (Philostr.imag.1,19). К тому же пантера, согласно поверью, обожает вино. Неукротимой яростью пантера напоминает Диониса. Лев также избранный зверь Диониса, если вспомнить его борьбу с титанами. В седьмом гомерическом гимне, где поведано о пленении Диониса, внезапный прыжок на палубу льва вызвал панический ужас у морских разбойников. Дочерям Миниоса Дионис сам предстал в образе льва.
Пантера, леопард, рысь - по римской литературе ещё и тигр - соответствуют сущности и функциональности менад. Пантера почти всегда сопровождает Диониса. Из всего семейства фелинов, так или иначе преданного Дионису, пантера самая гибкая и фасцинативная и к тому же самая дикая и кровожадная. Молнийное проворство, совершенная элегантность движений, направленных на убийство, симбиоз красоты и смертельной угрозы - всё это напоминает одержимых спутниц Диониса. Отрешённая очарованность глаз, бешеная радость гибельного прыжка, растерзание и пожирание трепетной плоти. Пантеры, леопарды и рыси кровожадней других хищников, ибо уничтожают гораздо более, нежели для пропитания необходимо. И самая кровожадная из всех - кормящая пантера - как тут не вспомнить о менадах.
Другие боги, понятно, тоже не однозначны, но противоречие Диониса куда радикальней. Дионис: властелин очарованного мира, вечно восхваляемый даритель вина, избавитель от забот и печалей, расточитель наслаждений и восторгов, экстатический танцор и любовник. Но этот лучезарно-восторженный бог страшней всех остальных богов. Никто не внушает ужаса столь беспредельного - разве только монстры вечной тьмы.
В своём весьма учёном сочинении (Arch.Zeit,31) Дильтей проводит аналогию меж дионисийскими женщинами и призраками потустороннего мира. По его мнению, "сакральное безумие менад" похоже на "мимическое представление процессии загробных обитателей". Это взгляд односторонний, однако нельзя не признать: менады в пароксизме кровавого безумия впадают в ледяное безмолвие. Царство мёртвых беззвучно - недаром римляне называли богов чёрных глубин tacitas, молчаливыми.
Мы живём на женской планете, где мужские роли весьма незначительны. Мужчины - всегда дети, сколь бы не тешились они патриархатом, гениальностью, игрой в науку и власть. Олдос Хаксли в "Гении и богине" отлично передал её всёпонимающий, иронический взгляд на него - великого физика, нобелевского лауреата, в сущности, похотливого младенца, погибающего вдали от её сосков.
Общество и семья живут благодаря женщинам. Их помощники и защитники - только "братья матери", по определению К.Г. Юнга. Остракизм по отношению к "женщинам пьяным" исходит, прежде всего, от нормального женского коллектива. Хозе Ортега-и-Гассет заметил: эта пошлая эпоха превратила космическую проблему вина…в алкоголизм. Добавим: она превратила менад, жриц Диониса, в алкоголичек. Размеренный, прагматический социум, ради собственной безопасности, всегда будет преследовать искательниц раскалённых секунд.
Источник
Ты едешь пьяная и очень бледная,
По темным улицам, совсем одна.
Петр Лещенко
Она сидит одинокая за угловым столиком ресторана - бутылка водки, закуски нет - медленно тянется вверх красивый подбородок, рюмка выпита, глаза поникают. Женщины её сторонятся, время от времени приближается пьяный мужчина, но его развязность разбивается о бешенство её взгляда…
Пьяное застолье, она вскакивает со стула, опрокидывая стаканы и салаты; а я, бля, вот что скажу: пошли вы все, люблю токо Ксан Ксаныча, всех вас, гадов, разорву, Саш, ты хороший, бля, подём отсуда…Правильное лицо падает в тарелку с бутербродами, превращаясь по дороге в ужасающую морду бультерьера…
Она похмельно трясётся на скамейке в парке, стараясь согреть руки в подмышках рваного, заблёванного пиджака. Прохожая старушка торопится к менту, тот козыряет, слушает, поворачивается, идёт…
Пьяных женщин боятся даже алкоголики, пьяные женщины хуже атомной бомбы.
Ни одному правительству даже в страшных снах не пригрезится повальное женское пьянство.
Сие необходимо лечить, как необходимо лечить любую живую жизнь.
Ибо, как весьма изысканно сказал Поль Валери, "жизнь только изъян в кристалле небытия".
Мы рождаемся язычниками и только в зрелом возрасте получаем образование, профессию и религию. Монотеистические религии исторически обусловлены и очень специфичны: они учитывают людей определённой расы и социальной парадигмы. До всего остального им дела нет. Всё остальное - охотничьи угодья хищной научной мысли.
Язычество пронизывает человека и природу, небо и землю силой космогонического Эроса. Магия это эротика, магия - знание притяжений и отталкиваний: аметист любит звезду Беттельгейзе, белый коралл страшится "Волос Вероники". Богами санкционированы любые человеческие действия, развлечения, преступления. Однако надобно быть достойными богов. Вора судят за неловкость, убийцу - за трусость или жестокость, ибо они позорят своих небесных покровителей. Но единственный бог, с которым греческий полис так и не сумел поладить - Дионис, творец виноградной лозы.
Дионис, прежде всего, бог женщин, свободных от материнства, семьи и домашнего очага. Он - мистериальное божество пьяных женщин.
Первое представление о дионисийских женщинах в греческой поэзии - стремительное бегство от законодателя Ликурга (Ilias,6,132). В ужасе бросают они сакральные тирсы и сосуды и помышляют лишь о спасении. Отчаянье и страх вполне обоснованы - сам Дионис бежит неудержимо и бросается в морскую глубину. Содержание мифа культово интерпретируется на празднестве агрионий: жрец яростно преследует женщин и каждую настигнутую ударяет мечом (Plutarch, Quaest.Gr.38).
Так входит смерть в пространство "расточителя восторгов" и "донатора богатств". Дионис - страдающий и умирающий бог - в славе своего молодого величия должен погибнуть от агрессии могущественных врагов. И в Дельфах была его могила. И его спутницы, зачарованные вечной весной, погибают насильственной смертью.
Миф знает о трагизме судьбы, культ его выражает. Это не случайная и не злая судьба. Из дикого, напряжённого безумия вырастает безжалостная необходимость. Дионис не только фасцинирует, но и ужасает, и сам становится жертвой ужаса. Зловещая, творящая безумие истина проступает не только в его агрессии, но и в его страданиях. В знаменитом мифе о его гибели он - Загреос, "великий охотник", сам превращается в затравленного зверя. Его - кровожадного, раздирающего, самого разрывают на куски. За преследованиями, страданиями, смертью его спутниц встаёт тень их собственных чудовищных злодеяний. Рассказ о беспощадном нападении на женщин в праздник агрионий сразу напоминает неутолимую жажду крови дочерей Миниаса.
Они игнорировали зов Диониса, прилежно занимались домашней работой и поджидали возвращения супругов. И тогда обрушился на них дивный, божественный кошмар и бросили они жребий касательно своих маленьких сыновей. Жребий указал на сына Левкиппы, и три дочери Миниаса жадно его пожрали. Неукротимая жестокость женщин, до той поры добродетельных и верных материнскому долгу, послана за пренебрежение к божественному призыву. Но подобного объяснения, как верно заметил Велькер (Griech. Gotterl., I, 445), недостаточно. Взрывы безумия свойственны дионисизму, равно как фасцинация любви, восторга и кровожадности. Бог наполняет молоком груди менад, менады кормят детёнышей диких зверей, но вполне способны разорвать их ногтями и зубами.
Дионису не воздали почестей в Аргосе. Результат: женщины впали в делириум и пожрали собственных детей (Apollod. 3,37). В данном случае тоже логично предположить божественное возмездие. Бог, наказуя столь кошмарно, обнажает ужас своего бытия. Жестокость, бешенство, ярость порой обращаются против него самого. По Ноннию (Nonnos, 48,917) Аура, возлюбленная Диониса, убила и съела собственного ребёнка.
Жестокость вопиёт из культа и мифа. Очевидно: беспредельное, где кипит хмель жизни, угрожает опьянением, распадом, уничтожением. Мы распознаём в страдании, преследовании, уничтожении спутниц Диониса и самого бога, судьбу, порождённую их собственной жестокостью. Много воспоминаний сохранилось об их кровавых подвигах. Прокна с помощью своей сестры Филомелы зарезала собственного сынка и предложила супругу на обед: за трапезу сию их преследовали с топорами и мечами (Ovid. Metam., 6,687). Этот день регулярно отмечался оргиастическим дионисийским празднеством.
Миф о гибели Пентея: родная мать разорвала сына в клочья. В "Ленах" Теокрита три сестры убили и разрезали слишком любопытного юнца (одна из сестёр - его мать).
Дионисийские женщины занимаются не только детьми человеческими. С Дионисом ворвался дух первобытной вселенной и обусловил дикое счастье в чащобах. Мы упоминали, как эти женщины кормили грудью оленят и волчат. Это не только сладостный хмель необузданной нежности, это тропа в гибельный делириум.
Согласно поэтам и художникам, бешеные менады сжимают и разрывают диких зверей, разбрасывают окровавленное мясо. У Эврипида ("Вакханки") нападают менады на стадо рогатого скота, отрывая несчастным животным ноги и головы. Однако предпочтительные жертвы - дикие звери, сколько бы поначалу за ними не ухаживали (Catull 64,337, Lukian, Bacch.,2). У Эврипида (Orest.1492) Орест и Пилад, в чьи руки попала Гермиона, сравниваются с беспощадными вакханками. Даже волки и медведи - объекты их кровожадного менадического счастья. Так волшебство безбрежного материнства сменяется безудержным охотничьим фанатизмом. Но ведь оии только подражают своему божественному властелину. Дионис и сам охотник. В "Эвменидах" Эсхила сказано: "Как зайца, затравил он несчастного Пентея." "Мудрым странником в травах и деревьях" называет его Агава ("Вакханки") и хор отвечает: "Да, бог - охотник." Там же сравниваются менады с охотничьими собаками. Но они охотницы, прежде всего.
Но какова охота! Убить, растерзать, в эйфории пожирать сырое мясо! "В сакральной оленьей шкуре преследует он диких козлов, радостно предчувствуя кровавое мясо", - возглашает хор ("Вакханки"), имея в виду Диониса. Подобно своему властелину, набрасываются менады на истекающую кровью дичь (Apollon Rhod., I,636). Это даже не охота, но активность хищников.
Так проступает мрачная сторона демиурга-фасцинатора.
Его страсть к метаморфозам комментируется весьма часто. "Врывается быком, многоглавым драконом, львом огнедышащим…"(Эврипид "Вакханки"). В борьбе с гигантами - лев. Дочерям Миниоса поначалу явился прекрасной девицей, потом быком, львом, пантерой. В поэме Нонния жалуется индиец Дериад на бесполезность сражения с Дионисом: бог ускользает в образах быка, медведя, кабана, льва, пантеры, змеи, исчезает в деревьях, огне, воде…
Но гораздо серьёзней подобной множественности главная противоречивость его бытия. Плутарх повествует об Антонии, который как "новый Дионис", роскошный и радостный въехал в Александрию: многие восторженно встретили его, но для большинства был он и остался "бешеным хищным зверем" (Antohn.3,78,Pausan.2,5). Впрочем, звери, сопровождающие Диониса, звери, в коих любит он превращаться, отличаются резкой видовой оппозицией. Одни - козёл, бык, осёл - символизируют эротическую силу и плодовитость, другие - пантера, лев, рысь - кровавую страсть уничтожения.
В легендах, особенно легендах позднего происхождения, в бесчисленных произведениях искусства, пантера - излюбленный зверь Диониса. "Пантера напоминает вакханку изяществом и лёгкостью движений и потому приятна для глаз бога." (Philostr.imag.1,19). К тому же пантера, согласно поверью, обожает вино. Неукротимой яростью пантера напоминает Диониса. Лев также избранный зверь Диониса, если вспомнить его борьбу с титанами. В седьмом гомерическом гимне, где поведано о пленении Диониса, внезапный прыжок на палубу льва вызвал панический ужас у морских разбойников. Дочерям Миниоса Дионис сам предстал в образе льва.
Пантера, леопард, рысь - по римской литературе ещё и тигр - соответствуют сущности и функциональности менад. Пантера почти всегда сопровождает Диониса. Из всего семейства фелинов, так или иначе преданного Дионису, пантера самая гибкая и фасцинативная и к тому же самая дикая и кровожадная. Молнийное проворство, совершенная элегантность движений, направленных на убийство, симбиоз красоты и смертельной угрозы - всё это напоминает одержимых спутниц Диониса. Отрешённая очарованность глаз, бешеная радость гибельного прыжка, растерзание и пожирание трепетной плоти. Пантеры, леопарды и рыси кровожадней других хищников, ибо уничтожают гораздо более, нежели для пропитания необходимо. И самая кровожадная из всех - кормящая пантера - как тут не вспомнить о менадах.
Другие боги, понятно, тоже не однозначны, но противоречие Диониса куда радикальней. Дионис: властелин очарованного мира, вечно восхваляемый даритель вина, избавитель от забот и печалей, расточитель наслаждений и восторгов, экстатический танцор и любовник. Но этот лучезарно-восторженный бог страшней всех остальных богов. Никто не внушает ужаса столь беспредельного - разве только монстры вечной тьмы.
В своём весьма учёном сочинении (Arch.Zeit,31) Дильтей проводит аналогию меж дионисийскими женщинами и призраками потустороннего мира. По его мнению, "сакральное безумие менад" похоже на "мимическое представление процессии загробных обитателей". Это взгляд односторонний, однако нельзя не признать: менады в пароксизме кровавого безумия впадают в ледяное безмолвие. Царство мёртвых беззвучно - недаром римляне называли богов чёрных глубин tacitas, молчаливыми.
Мы живём на женской планете, где мужские роли весьма незначительны. Мужчины - всегда дети, сколь бы не тешились они патриархатом, гениальностью, игрой в науку и власть. Олдос Хаксли в "Гении и богине" отлично передал её всёпонимающий, иронический взгляд на него - великого физика, нобелевского лауреата, в сущности, похотливого младенца, погибающего вдали от её сосков.
Общество и семья живут благодаря женщинам. Их помощники и защитники - только "братья матери", по определению К.Г. Юнга. Остракизм по отношению к "женщинам пьяным" исходит, прежде всего, от нормального женского коллектива. Хозе Ортега-и-Гассет заметил: эта пошлая эпоха превратила космическую проблему вина…в алкоголизм. Добавим: она превратила менад, жриц Диониса, в алкоголичек. Размеренный, прагматический социум, ради собственной безопасности, всегда будет преследовать искательниц раскалённых секунд.
Источник