Крестьянское кочевничество XIV-XV веков: русская свобода (2)
Описание тягот и рисков, связанных с трудом русского крестьянина доиндустриальной эпохи, возможно, страдает от «опрокидывания в прошлое» реалий нового времени. Ведь информация о низкой и неустойчивой урожайности (которую приводит, например, Л.В.Милов) относится к пашенному земледелию, которым до конца XV века занималась небольшая часть населения. Так, в Северо-Западной Руси она составляла примерно 10%. Основная же часть, около 90%, жила в малых лесных деревнях (обычно не более 4-х дворов), занимаясь подсечно-огневым земледелием.
Эта агротехнология довольно примитивна, она предполагает частое (через 3-4 года) перемещение с одного лесного участка на другой. Однако дошедшие данные свидетельствуют, что она обеспечивала сказочные урожаи около сам-10, более чем выигрышные на фоне урожаев на пашне сам-3-5. Пока крестьянские семьи кочевали по лесу небольшими группами, выжигая под пашню новые участки, их трудно было «достать» как татарским грабителям, так и княжеским боярам. Не было и зависимости от общины, как не было необходимости в самой общине.
Что же заставило русских крестьян отказаться от этого поистине райского образа жизни, напоминающего атмосферой максимальной раскрепощенности личности американский фронтир Дикого Запада? Для объяснения «изгнания из рая» следует вспомнить предложенную Д. Нортом и Р. Томасом интерпретацию неолитической революции. В первобытном обществе господствовала общая собственность, при которой доступ к редким ресурсам (охотничьим угодьям, местам рыбной ловли) был открыт всем без исключения. Это означает, что существует общее право на использование ресурсов до захвата и индивидуальное право на их использование после захвата. В результате каждый заинтересован в хищническом потреблении ресурсов общего доступа «здесь и сейчас», без заботы о воспроизводстве. Возникает хорошо знакомая экономистам трагедия общих благ.
Пока природные ресурсы были изобильны, отрицательные последствия общей собственности не являлись существенной проблемой. Однако истощение ресурсов из-за роста населения привело примерно 10 тысяч лет тому назад к первой в истории революции в производстве и в институтах.
Д.Норт и Р.Томас предложили считать главным содержанием Первой экономической революции (так они называли неолитическую революцию) появление элементов частной собственности, закрепляющей исключительные права индивида, семьи или племени на редкие ресурсы. Именно преодоление трагедии общих благ позволило остановить падение предельного продукта труда.
Предложенная Р. Нортом и Р. Томасом интерпретация неолитической революции объясняет «парадокс Салинза» (названный так по имени открывшего его антрополога Маршалла Салинза): уцелевшие до XX века первобытные племена, не прошедшие стадию неолитической революции и не знающие частной собственности, питаются заметно сытнее, чем питались, судя по археологическим данным, люди раннецивилизованных обществ. Неолитическая революция, как выясняется, - это не метод повышения жизненного уровня, а путь торможения его падения.
Для объяснения перехода от изобильного подсечно-огневого земледелия к скудному пашенному следует использовать ту же логику, что и для объяснения перехода от охоты к сельскому хозяйству. В XV веке, как свидетельствуют данные по Северо-Западной Руси, ее население почти удвоилось. Разросшееся население быстро заполнило некогда безлюдные леса, частично их уничтожив. Крестьяне столкнулись с быстрым падением предельного продукта. Им пришлось переходить на пашенное земледелие, поскольку при избыточной численности более лес давал меньше, чем пашня. Переход от подсечно-огневого земледелия к пашенному произошёл к конце XV века довольно быстро, примерно за 50 лет. Подвергаясь сильному стрессу, крестьяне отчаянно нуждались в помощи. И эта помощь пришла в лице институтов централизованного государства и общины. Свободный труд остался в прошлом, впереди был «восточный деспотизм».
Источник