...
«Он убил в себе марионетку». За этой формулой - или скорее лозунгом, призывом - проступал сковывающий обильно выделяемые чувства холод. Тому, кто «убил», это удалось, но это потребовало долгой работы над превращением изысканий в инстинкты. А у него - тому, кому еще только предстояло «убить» (да и действительно ли предстояло, а не скатывалось по склону чего-то прошедшего?) - были только привычки. Блевать страхами, вопить слабостями, кусать слабыми и больными зубами оттянутую кожицу на руке, провоцируя (про)движения аффекта откуда-то сверху, из района головы, к центру или низу тела. Были и другие привычки, например, крутить по ночам педали, но они давали о себе знать реже, чем он завязывал шнурки или мыл ванну. Чаще он ложился на спину и принимался семенить ножками, так, словно кто-то сверху дергал невидимые нити отрицания. Да, конечно, это была праздная негативность, которая устремлялась к своему пределу - чистой нейтральности, абсолютной потенциальности. Думая в такт этим смешным со стороны движениям, он вспоминал, как же много он хотел сделать, из того, что не сделал. А потом вспоминал, что время не обратимо, и нечто не сделанное неизбежно падает в колодец, из которого в дальнейшем предстоит черпать руками камушки с набитыми на них загадочными сентенциями вроде следующей: поздно, товарищ, тебе никогда не будем дарован последний раз. Он у тебя был тогда, когда был первый.