Политолог Татьяна СТАНОВАЯ: Катком по оппозиции. Когда и как уступает Кремль? (июл 2019)
Признание необходимости уступок не может быть добровольно-рациональным - к этому можно только принудить
Сергей Собянин комментирует субботнюю акцию оппозиции
После субботней акции протеста российские власти, как в Москве, так и на федеральном уровне, заняли еще более жёсткую позицию в отношении оппозиции, чем ожидалось. Лидеры оппозиции арестованы, СКР завел уголовное дело о массовых беспорядках (еще три дела - о насилии в отношении полицейских), Сергей Собянин выступает с полной поддержкой силовиков и осуждает протестующих за те же «массовые беспорядки». Многие удивляются: почему власть после серии уступок (выбор места для храма в Екатеринбурге, дела Кирилла Серебренникова и Ивана Голунова) вдруг неожиданно консолидировалась и пошла штурмом на оппозицию? Но так ли удивителен это разворот и почему столь жесткая реакция скорее выглядит нормой?
Для того чтобы правильно понимать мотивы и тактику власти в целом, нужно иметь в виду несколько важных особенностей ее функционирования.
Первое и главное. Внутри власти - будь это региональный или федеральный уровни, силовики или гражданские, охранители или системные либералы, конкурирующие башни или кто-либо еще - сформировался жесткий и однозначный консенсус по двум вопросам: внесистемная оппозиция не должна принимать участие в выборах; несанкционированные акции необходимо разгонять. За пределами этих приоритетов и Кремль, и губернаторы могут идти на уступки, делать некие политические жесты, но это ни в коем случае не должно расцениваться как уступка противникам Владимира Путина.
Второе. В выборе тактики реагирования на протесты или недовольство очень многое, если не все, зависит от того, с кем, в глазах Кремля, власть имеет дело. Например, в ситуации вокруг Ивана Голунова речь совершенно не шла об отношениях власти и оппозиции (очень частое заблуждение) - речь шла об отношениях верховной власти с ее репрессивным аппаратом. Подкидывание наркотиков журналисту по заказу криминализованного бизнеса оказалось банальной «подставой» с точки зрения Кремля: низовые силовики просто воспользовались государственным ресурсом (причем создав угрозу для приоритетов Путина), чтобы подыграть бизнесу, пожелавшему «поставить на место» слишком любопытного и упрямого журналиста. И именно это в итоге частично легитимировало сам протест, который оказался даже на руку кремлевским администраторам, получившим «социальную базу» для возможности преподнести урок слишком автономным силовикам.
Другая история - конфликт вокруг строительства церкви в сквере Екатеринбурга. Здесь тоже ни в коем случае не было речи об уступках Кремля протестующим. Напротив, в силу слабой информированности Путина (который исходя из полученных данных просто решил, что большинство населения города должно быть за церковь, а значит, нужно провести опрос) проект банально развалился, как следствие отстраненности федерального центра и нежелания президента тратить силы и время на местечковые проблемы (именно так ему преподнесли ситуацию).
Единственной надеждой как внесистемной оппозиции, так и неорганизованного протеста в целом на то, чтобы быть услышанными, остается раскручивание громких, отвлекающих от «больших дел» региональных конфликтов, которые так не нравятся нынешним кремлевским администраторам. В Екатеринбурге протест сработал только потому, что показался власти (с точки зрения путинских приоритетов) слишком локальным и «техническим», но при этом некомфортным, а значит, нуждающимся в «прикрытии». В Москве нынешний протест не сработает только потому, что в своей базе он возник и развивается как политический проект тех, кто открыто и жестко продвигает антипутинскую повестку.
Третье. Режим, по сути, построен и функционирует таким образом, что изживает из себя все антипутинское. Московские власти могли пойти на определённые жесты и допустить к участию к выборам умеренных либералов или гражданских активистов, знаковые фигуры для либерального сообщества. И, судя по определенным играм, они пытались это сделать. Однако ни московские, ни какие-либо иные власти, включая тем более федеральные, не могут пойти на риск малейшей легитимации внесистемной оппозиции в политическом пространстве. Это даже не вопрос желания или рационального выбора - это сложившийся внутри системы ограничитель, который никем не ставится под сомнение. Внесистемная оппозиция потому и внесистемная: в развитие известного тезиса «нет Путина, нет России», с точки зрения власти в целом, «есть внесистемная оппозиция - есть угроза режиму». Интеракции с внесистемной оппозицией часто расцениваются как игра в поддавки с внутренним врагом.
В данном случае мы говорим о «власти» в целом - то есть о наличии этих консенсусных тем, связывающих вертикаль воедино и заставляющих всю машину работать на обслуживание интереса верховного лица. А учитывая замкнутость Путина на геополитике, неготовность его администрации (в широком смысле) докладывать о проблемах (только об ошибках конкурентов), невозможность говорить в принципе об изъянах режима и системы или о необходимости каких-либо послаблений, - нынешняя реакция на протест выглядит единственно возможной. Судя по всему, Путину было доложено, что в субботних протестах участвовали преимущественно приезжие, что были провокации против органов правопорядка и что последние все отработали четко. Субъектом противостояния власти априори не могло быть население (москвичи), потому что это не вписывается в картину мира президента, соответственно, и акция 27 июля расценивается как бунт провокаторов. Катализатором конфликтности тут выступает и тот факт, что оппозиционеры действуют более решительно - меньше прилагают усилий к согласованию своих акций (или отказываются от этого вообще) и чувствуют себя увереннее с опорой на возросший уличный ресурс.
Для Кремля это безусловно вызов, который ставит вовсе не проблему, что делать с протестом, а проблему, как снять с себя ответственность - чем больше режим испытывает трудностей (политических, экономических), тем острее нуждается в виноватых. И понятно, что искать их проще за пределами системного контура (хотя неофициально поиск виноватых провоцирует и внутриэлитные конфликты, что хорошо видно по нынешним атакам на Собянина). Реакция Путина на эти вызовы легко моделируема: «действуйте по закону», «восстанавливайте порядок» и «впредь не допускайте». В таком случае легко получить добро и на раскручивание «болотного процесса-2» - слишком много внутри режима желающих оказать президенту услугу, что автоматически становится инвестицией в собственное будущее при ожидаемом перераспределении власти. На сегодня все складывается в пользу сценария жесткого и бескомпромиссного разгрома оппозиции.
Отсюда возникает другой вопрос: при каких условиях в таком случае режим в принципе готов идти на уступки? Любые послабления и диалог, судя по всему, допустимы только тогда, когда в качестве контрагента отношений власть будет видеть легитимные силы, то есть, по сути, признает наличие реального, не ангажированного, грубо говоря, «народного» протеста, не спровоцированного внесистемными политиками, Западом или иными «антироссийскими» акторами. При том, что каким бы ни был на самом деле протест, власть будет стремиться видеть в нем ангажированность и манипуляции, так как только это спасает от ответственности за провалы во внутренней политике. Признание необходимости уступок не может быть добровольно-рациональным - это вопрос принуждения к признанию права на протест, что достигается единственным способом - устойчивой массовостью и продолжительностью протестов, независимо от степени наличия/вовлеченности в них внесистемных лидеров. Однако надо понимать, что Кремль будет до конца сопротивляться этому давлению, пока в конце концов, в результате уже внутренних разборок, поиском виноватых не займется Путин. Именно поэтому наиболее ожесточенные бои будут вестись уже не только на фронтовой линии «власть - оппозиция», но и в информационной войне за доверие президента.
Republic (бывший Slon), 31.07.2019
https://republic.ru/posts/94332
Примечание: все выделения в тексте - мои.
Сергей Собянин комментирует субботнюю акцию оппозиции
После субботней акции протеста российские власти, как в Москве, так и на федеральном уровне, заняли еще более жёсткую позицию в отношении оппозиции, чем ожидалось. Лидеры оппозиции арестованы, СКР завел уголовное дело о массовых беспорядках (еще три дела - о насилии в отношении полицейских), Сергей Собянин выступает с полной поддержкой силовиков и осуждает протестующих за те же «массовые беспорядки». Многие удивляются: почему власть после серии уступок (выбор места для храма в Екатеринбурге, дела Кирилла Серебренникова и Ивана Голунова) вдруг неожиданно консолидировалась и пошла штурмом на оппозицию? Но так ли удивителен это разворот и почему столь жесткая реакция скорее выглядит нормой?
Для того чтобы правильно понимать мотивы и тактику власти в целом, нужно иметь в виду несколько важных особенностей ее функционирования.
Первое и главное. Внутри власти - будь это региональный или федеральный уровни, силовики или гражданские, охранители или системные либералы, конкурирующие башни или кто-либо еще - сформировался жесткий и однозначный консенсус по двум вопросам: внесистемная оппозиция не должна принимать участие в выборах; несанкционированные акции необходимо разгонять. За пределами этих приоритетов и Кремль, и губернаторы могут идти на уступки, делать некие политические жесты, но это ни в коем случае не должно расцениваться как уступка противникам Владимира Путина.
Второе. В выборе тактики реагирования на протесты или недовольство очень многое, если не все, зависит от того, с кем, в глазах Кремля, власть имеет дело. Например, в ситуации вокруг Ивана Голунова речь совершенно не шла об отношениях власти и оппозиции (очень частое заблуждение) - речь шла об отношениях верховной власти с ее репрессивным аппаратом. Подкидывание наркотиков журналисту по заказу криминализованного бизнеса оказалось банальной «подставой» с точки зрения Кремля: низовые силовики просто воспользовались государственным ресурсом (причем создав угрозу для приоритетов Путина), чтобы подыграть бизнесу, пожелавшему «поставить на место» слишком любопытного и упрямого журналиста. И именно это в итоге частично легитимировало сам протест, который оказался даже на руку кремлевским администраторам, получившим «социальную базу» для возможности преподнести урок слишком автономным силовикам.
Другая история - конфликт вокруг строительства церкви в сквере Екатеринбурга. Здесь тоже ни в коем случае не было речи об уступках Кремля протестующим. Напротив, в силу слабой информированности Путина (который исходя из полученных данных просто решил, что большинство населения города должно быть за церковь, а значит, нужно провести опрос) проект банально развалился, как следствие отстраненности федерального центра и нежелания президента тратить силы и время на местечковые проблемы (именно так ему преподнесли ситуацию).
Единственной надеждой как внесистемной оппозиции, так и неорганизованного протеста в целом на то, чтобы быть услышанными, остается раскручивание громких, отвлекающих от «больших дел» региональных конфликтов, которые так не нравятся нынешним кремлевским администраторам. В Екатеринбурге протест сработал только потому, что показался власти (с точки зрения путинских приоритетов) слишком локальным и «техническим», но при этом некомфортным, а значит, нуждающимся в «прикрытии». В Москве нынешний протест не сработает только потому, что в своей базе он возник и развивается как политический проект тех, кто открыто и жестко продвигает антипутинскую повестку.
Третье. Режим, по сути, построен и функционирует таким образом, что изживает из себя все антипутинское. Московские власти могли пойти на определённые жесты и допустить к участию к выборам умеренных либералов или гражданских активистов, знаковые фигуры для либерального сообщества. И, судя по определенным играм, они пытались это сделать. Однако ни московские, ни какие-либо иные власти, включая тем более федеральные, не могут пойти на риск малейшей легитимации внесистемной оппозиции в политическом пространстве. Это даже не вопрос желания или рационального выбора - это сложившийся внутри системы ограничитель, который никем не ставится под сомнение. Внесистемная оппозиция потому и внесистемная: в развитие известного тезиса «нет Путина, нет России», с точки зрения власти в целом, «есть внесистемная оппозиция - есть угроза режиму». Интеракции с внесистемной оппозицией часто расцениваются как игра в поддавки с внутренним врагом.
В данном случае мы говорим о «власти» в целом - то есть о наличии этих консенсусных тем, связывающих вертикаль воедино и заставляющих всю машину работать на обслуживание интереса верховного лица. А учитывая замкнутость Путина на геополитике, неготовность его администрации (в широком смысле) докладывать о проблемах (только об ошибках конкурентов), невозможность говорить в принципе об изъянах режима и системы или о необходимости каких-либо послаблений, - нынешняя реакция на протест выглядит единственно возможной. Судя по всему, Путину было доложено, что в субботних протестах участвовали преимущественно приезжие, что были провокации против органов правопорядка и что последние все отработали четко. Субъектом противостояния власти априори не могло быть население (москвичи), потому что это не вписывается в картину мира президента, соответственно, и акция 27 июля расценивается как бунт провокаторов. Катализатором конфликтности тут выступает и тот факт, что оппозиционеры действуют более решительно - меньше прилагают усилий к согласованию своих акций (или отказываются от этого вообще) и чувствуют себя увереннее с опорой на возросший уличный ресурс.
Для Кремля это безусловно вызов, который ставит вовсе не проблему, что делать с протестом, а проблему, как снять с себя ответственность - чем больше режим испытывает трудностей (политических, экономических), тем острее нуждается в виноватых. И понятно, что искать их проще за пределами системного контура (хотя неофициально поиск виноватых провоцирует и внутриэлитные конфликты, что хорошо видно по нынешним атакам на Собянина). Реакция Путина на эти вызовы легко моделируема: «действуйте по закону», «восстанавливайте порядок» и «впредь не допускайте». В таком случае легко получить добро и на раскручивание «болотного процесса-2» - слишком много внутри режима желающих оказать президенту услугу, что автоматически становится инвестицией в собственное будущее при ожидаемом перераспределении власти. На сегодня все складывается в пользу сценария жесткого и бескомпромиссного разгрома оппозиции.
Отсюда возникает другой вопрос: при каких условиях в таком случае режим в принципе готов идти на уступки? Любые послабления и диалог, судя по всему, допустимы только тогда, когда в качестве контрагента отношений власть будет видеть легитимные силы, то есть, по сути, признает наличие реального, не ангажированного, грубо говоря, «народного» протеста, не спровоцированного внесистемными политиками, Западом или иными «антироссийскими» акторами. При том, что каким бы ни был на самом деле протест, власть будет стремиться видеть в нем ангажированность и манипуляции, так как только это спасает от ответственности за провалы во внутренней политике. Признание необходимости уступок не может быть добровольно-рациональным - это вопрос принуждения к признанию права на протест, что достигается единственным способом - устойчивой массовостью и продолжительностью протестов, независимо от степени наличия/вовлеченности в них внесистемных лидеров. Однако надо понимать, что Кремль будет до конца сопротивляться этому давлению, пока в конце концов, в результате уже внутренних разборок, поиском виноватых не займется Путин. Именно поэтому наиболее ожесточенные бои будут вестись уже не только на фронтовой линии «власть - оппозиция», но и в информационной войне за доверие президента.
Republic (бывший Slon), 31.07.2019
https://republic.ru/posts/94332
Примечание: все выделения в тексте - мои.