Сергей МЕДВЕДЕВ: Вирус популизма. Путин как предтеча Brexit и Трампа
Призрак бродит по Европе, призрак популизма. Не успели сторонники Brexit, движимые националистической и антиевропейской риторикой, отпраздновать свою победу на референдуме 24 июня, как свежие новости пришли из Австрии, где 1 июля Конституционный суд отменил итоги прошедших в мае президентских выборов и назначил новые на октябрь 2016 года. В них отличные шансы имеет ультраправая Австрийская партия свободы, во главе которой стоит евроскептик Норберт Хофер.
Вирус правого популизма поразил страны бывшего «восточного блока». В Венгрии уже шесть лет находится у власти «европейский Чавес», харизматичный популист Виктор Орбан по прозвищу Виктатор, лидер консервативно-христианской партии «Фидес», между тем как в рейтингах к ней подбирается ультраправая националистическая партия «Йоббик», третья по значимости политическая сила в стране - антисемитская, антицыганская и гомофобная. В Польше в конце 2015 года на выборах победила консервативная партия «Право и справедливость» с теми же лозунгами: антилиберализм, евроскептицизм, ксенофобия. В марте 2016-го на парламентских выборах в Словакии неожиданные 8% голосов получила правопопулистская Партия народа во главе с Марианом Котлебой. В восточных землях Германии митинги движения ПЕГИДА (Патриотичные европейцы против исламизации Запада) собирают десятки тысяч человек, а новая партия консервативных евроскептиков «Альтернатива для Германии» грозит отобрать часть голосов у Ангелы Меркель на следующих выборах в Бундестаг.
Впечатляют и недавние успехи Национального фронта Марин Ле Пен в первом туре региональных выборов во Франции в 2015 году; хотя она и уступила во втором туре во всех регионах, но, тем не менее, не теряет надежд на успех в президентских выборах 2017 года: ее нынешний рейтинг колеблется около 30%. Популизм задает тон и в греческой политике, где на парламентских выборах в сентябре 2015 года вновь победила левопопулистская партия СИРИЗА Алексиса Ципраса и вместе с правыми популистами «Новых греков» контролирует парламент, и в турецкой, где страной уже 14 лет правит национал-популист и автократ Реджеп Тайип Эрдоган.
И наконец, с другой стороны Атлантического океана во весь трагикомический рост встала проблема Дональда Трампа, незаконной кометой ворвавшегося в президентскую гонку 2016 года и ставшего кандидатом от республиканцев. Даже если эксцентричный миллиардер проиграет на финишном отрезке Хиллари Клинтон, американской политической системе предстоит еще долго осмысливать и переваривать кризис выборов-2016, когда одновременно с двух флангов популисты и демагоги Дональд Трамп и Берни Сандерс разнесли в клочья карточный домик американской партийной политики.
По большому счету, можно говорить об обвале западных политических систем, которые поразила системная болезнь популизма, своего рода трампизация западного мира («Европа Дональдов Трампов», как назвал это в «Нью-Йоркере» Джон Кэссиди). Демагоги и радикалы уже захватили власть, как в Венгрии, или находятся на ближних подступах к ней, как в Австрии и во Франции, монополизировали политическую повестку дня, привели к тектоническим сдвигам: британский референдум по Brexit некоторые сравнивают с падением Берлинской стены. Кризис традиционной партийной политики в странах Запада назревал давно, но всерьез рвануло только в 2014-2016 годах, когда перед Европой одновременно встала проблема ИГИЛ (группировка запрещена в РФ), по континенту прокатилась новая волна терактов, разразился кризис беженцев, а с востока начал плести свои «гибридные войны» Владимир Путин. Элиты и общества оказались не готовы к этому консолидированному вызову, политические системы дали трещины и породили лихорадочную реакцию популизма.
В основе этого кризиса - радикальное усложнение современного мира. Транснациональные потоки мигрантов, информации, денег, образов, идей разрушают привычные локусы и границы, меняют социокультурный ландшафт, угрожают традиционным сообществам. Люди теряются перед сложностью и ищут простых ответов, возврата к прежним формам жизни: нация, религия, раса, семья - к биологическим, органическим, «кровным» коллективам. Эти простые ответы и эти базовые формы коллективной идентичности и предлагает им популизм. Его соблазн не нов, популизм - неизбежный спутник демократии в эпоху современных медиа и массового общества, по крайней мере с конца XIX века.
Но в XXI веке популизм возвращается с новой силой. Сегодня это продукт массовой культуры и потребительского капитализма, которые повысили самооценку и абсолютизировали индивида («ведь я этого достойна»!), это феномен эпохи социальных сетей, что неожиданно позволили каждому из нас вещать на весь мир, создали культ «простого человека», легитимизировали его суждения, сделали их нормативными. Мир постмодерна с его релятивизмом, плюрализмом, многоголосьем, отсутствием авторитетов и моральных суждений привел к упрощению и банализации политики, к наименьшему общему знаменателю - каковым и является популизм, своего рода поп-музыка от политики.
История показывает, что запрос на популизм возрастает после кризисов: именно таким ответом на кризис 1929-1933 годов стало появление в Европе правого популизма и приход к власти фашистских партий во многих странах - процесс, хорошо описанный Вальтером Беньямином. Сегодня популизм стал реакцией на кризис 2008-2009 годов, перешедший в рецессию, на «евросклероз» забюрократизированного ЕС, на миграционный кризис, захлестнувший Европу. Его социальная опора - новые отряды дезадаптантов, групп, проигравших в процессе глобализации. Опросы показывают размывание традиционного среднего класса, бывшего прежде опорой системных партий: вслед за «синими воротничками» под угрозой оказываются «белые воротнички», падающие жертвами оптимизации, роботизации, конкуренции со стороны мигрантов. Беднеющий средний класс стремительно радикализуется, и на этой почве формируется новый всемирный антилиберальный тренд, о котором говорила политолог Мария Снеговая в своем недавнем докладе «Зима близко», о правом повороте в мировой политике.
Что характерно, эта реакция охватывает как старые демократии, так и посткоммунистические страны, выражается как в правом («Фидес» в Венгрии), так и в левом (СИРИЗА в Греции) популизме, а если к ним добавить и традиционный для Латинской Америки популизм, сегодня явившийся в радикальном обличии Уго Чавеса и Николаса Мадуро в Венесуэле, Эво Моралеса в Боливии, рост национализма во многих странах Азии и Африки, то очевидно, что речь идет об универсальной мировой тенденции, об авторитарном «откате», который всякий раз неизбежно следует за периодами модернизации, согласно теории волн демократизации Сэмюэла Хантингтона. Постмодернистский протест «простого человека», усиленный эффектом массмедиа и соцсетей, сметает традиционные политические системы промышленной эпохи, построенные на принципах репрезентации, массовости, митингов, партийных бюрократий. Политика эпохи модерна трещит по швам.
Политик-реваншист
Подобно странам Запада, Россия в 1990-х подверглась собственной болезненной трансформации, обернувшейся распадом и дислокацией и осложненной постимперским синдромом. Реванш традиционализма и патриархальности, которые отлично сохранились в структурах корпоративного государства и сословного общества, наступил в нулевые. Этот антимодернизационный откат возглавил Владимир Путин - сначала символически, в виде Брата-мстителя из фильмов Балабанова (выход «Брата-2» в 1999 году как раз совпал с его восшествием на политический олимп), а затем и в открытую: на его третьем сроке реванш становится государственной политикой. Раздраженный протестным движением 2011-2012 годов и оскорбленный «предательством» либеральной элиты, Путин заключает прямой контракт с электоратом (условным Уралвагонзаводом) и возглавляет марш потерпевших от глобализации, шествие униженных и оскорбленных. До этого на протяжении 20 лет их глашатаем и предстоятелем была карикатурная фигура Владимира Жириновского с лозунгом «За русских, за бедных», но в посткрымской России Путин перехватывает повестку Жириновского, становясь главным популистом страны, выразителем русского ресентимента, заключает прямой, не опосредованный институтами контракт с 86% населения - отныне он сам себе институт и харизматическая легитимизация.
И в этом смысле политика Владимира Путина оказывается востребована в мировом контексте. Более того, со своим разворотом к традиционным ценностям нации, суверенитета, силы и войны он предвосхитил глобальную реакцию и сегодня становится точкой сбора для многих мировых антипрогрессистских сил - от Дональда Трампа до Марин Ле Пен, от Виктора Орбана до чешского президента Милоша Земана. Фигура Путина стала популярной на Западе в противовес традиционным политикам, погрязшим в компромиссах, бюрократических согласованиях и технических деталях, его популизм апеллирует как к российским избирателям, ностальгирующим по «стабильности», так и к западному обывателю, уставшему от проблем, связанных с европейской интеграцией, миграцией и открытыми рынками, и ищущему простых решений и сильной руки.
На основе этого популистского месседжа на Западе складывается так называемый «путинский интернационал» - разношерстная компания популистов, сепаратистов и радикалов, недовольных существующим политическим порядком и видящих в Москве альтернативный центр влияния. Для них в России проводятся разного рода форумы - как, к примеру, скандально известный Международный русский консервативный форум в марте 2015 года в Петербурге, собравший сторонников ультраправых, монархических и неофашистских взглядов. В ответ эти политики, так же, как и ряд европейских регионов (например, в Северной Италии, где традиционно сильны сепаратистские настроения), ратуют за снятие санкций с России и за признание Крыма российской территорией.
По сути, Россия в своей «гибридной политике» пытается манипулировать этим популистским запросом на Западе при помощи своих пропагандистских инструментов типа Russia Today и финансовой поддержки (например, кредит 9 млн евро Национальному фронту Марин Ле Пен от Первого чешско-российского банка в конце 2014 года), разжигая антииммигрантские настроения в Европе, мобилизуя русскоязычные общины. Это во многом похоже на политику НКВД и Коминтерна в 1920-1930-х годах, которые усугубляли нестабильность в странах Европы и рекрутировали политиков и общественных деятелей, включая русских эмигрантов, на поддержку СССР. И одновременно Сталин проводил свою «гибридную политику» раскола Запада, заключая союз с национал-социалистами Гитлера против «англо-саксонской плутократии».
Эту историческую аналогию можно рассматривать как предупреждение. В 1930-е годы западные элиты не хотели и не смогли сдержать рост популизма и национализма, которые эволюционировали в фашистские режимы и привели Европу к Второй мировой. Нынешний рост национал-популизма, усиленного современными медийными и политическими технологиями, может быть столь же опасен. Делая ставку на антисистемные, радикальные силы в Европе, на дестабилизацию Запада изнутри, Россия вновь играет с огнем фашизма, забывая о том, что 75 лет назад это привело ее к катастрофе.
Сергей МЕДВЕДЕВ - историк, политолог, публицист, профессор кафедры прикладной политологии ГУ-ВШЭ. Ведущий программы "Археология" (с 2015 г. - на Радио Свобода). Автор книг и статей по истории и теории политики, проблемам современной России, колумнист "Ведомостей" и русского "Форбс". Кандидат исторических наук.
Учился в МГУ, Карловом Университете в Праге и в Колумбийском Университете в Нью-Йорке. В течение 25 лет работал исследователем и преподавателем в России, Германии, Италии и Финляндии. Многие годы работал ведущим исторических программ на телеканале "Культура", вел программы на радиостанциях "Финам ФМ" и "Столица ФМ".
Сферу научных интересов составляют новейшая история России, демократия и глобализация, а также постмодернизм в искусстве.
Владеет шестью языками: русский, английский, французский, немецкий, чешский, итальянский.
Страница в Facebook: https://www.facebook.com/sergei.medvedev3.
https://ru.wikipedia.org/wiki/Медведев,_Сергей_Александрович_(профессор)
Slon, 08.07.2016
https://slon.ru/posts/70484
Примечание: все выделения в тексте - мои.