Александр БАУНОВ: Фальшивое меньшинство и мировой обком
Иллюстрация: Ирина Фомина. Среди белых ворон
Наблюдая за разговорами про Украину и Крым, вообще за русскими спорами последнего времени, я обнаружил одну странность: большинство, которое хочет чувствовать себя меньшинством.
Конечно, есть и люди незатейливые, исповедующие простые вещи: знание - сила; техника - молодежи; в здоровом теле здоровый дух; кого больше, тот и прав, а это мы.
Но никак не меньше других - прибедняющихся, тех, кому мало соглашаться с народом и подбадривать начальство, а надо, соглашаясь и подбадривая, представить себя бунтарями: повстанцами против сплоченного большинства.
Недостаточно вместе с руководством, вместе с государственным телевидением и радио, вместе с «ТАСС уполномочен заявить» осудить усомнившихся, заколебавшихся, неприсоединившихся, а весьма желательно еще и предстать при этом диссидентами, мятежниками, декабристами, Прометеем и всемирным Че Геварой. Этот, хоть и сам с вершок, спорит с грозной птицей.
В самом деле, почему нельзя просто поддержать руководство или большинство народа, если ты с ним согласен? Почему поддерживать нужно непременно в форме бунта? Изобразить себя, почувствовать себя в позиции гонимого меньшинства, испытать горечь и обиду, тревожный восторг обездоленности?
Размышляя, зачем это нужно, не могу ничего придумать, кроме того, что таким образом выговаривается себе право на злость, а также на практическое измерение злости - на призыв к расправе, на согласие с расправой, - которую иначе поддержать или просто не заметить неудобно.
Это даже говорит в пользу играющих в бунт людей, это значит, что они знакомы с самыми простыми, детскими, школьными понятиями приличия: маленьких не обижают, лежачих не бьют, семеро на одного нечестно, не трожь тех, кто меньше ростом. Поэтому надо сначала поменяться местами: нет, это я маленький, я лежачий, это их семеро.
Перенос границ
Хотя этот карнавальный бунт направлен против интеллигенции, те, кто с горьким удовольствием вживается в роль меньшинства, сплошь и рядом тоже люди умственных занятий и реализуют сокровенное интеллигентское желание быть не как все: отличаться, сопротивляться, носить другое. И еще преодолеть разрыв с народом, вернуть утраченную с интеллектуальным грехопадением (змей был хитрей всех зверей полевых) принадлежность к национальному коллективу.
Между тем преодолевающие разрыв с коллективом не всегда замечают, что критическое, скептическое отношение к собственному народу - как раз свойство великих, наиболее состоявшихся наций нашего мира. Это как раз и есть самое простое отличие: там, где большинство интеллигенции хвалит свой народ, от него в восторге, с ним солидарно - перед нами малая нация. Там, где не в восторге, глядит скептически, иронизирует - большая. Когда интеллигенция больших наций впадает в очарование народом, начинаются мировые войны.
Если хочется бить слабого и не нарушать заповедей поэта крошке сыну, если выступаешь от имени большинства против меньшинства, а хочешь чувствовать, что, наоборот, нужно переместить границу этого большинства: сменить оптику удобным для себя образом.
Это происходит и у нас не первый раз, и мы здесь не первые в истории. Патриарх Московский и другие официальные голоса нашей церкви то говорят как власть имеющие, от имени большинства, от всего русского народа, который то ли на 80, то ли на 90% православный, то вдруг переходят на язык гонимого христианства первых веков, отроков в печи вавилонской, начинают выступать от имени бедной, бездомной, угрожаемой церкви, против которой весь мир, только бы ночь простоять да день продержаться до второго пришествия.
И снова хорошо видно, когда они переключаются на язык гонимых: когда хотят злиться и призвать к расправам. Вообще-то расправы не очень христианское занятие, но если ты глава гонимой церкви, находящейся на грани исчезновения, тогда еще вроде бы куда ни шло.
Мао Цзэдун, единоличный властитель своей партии и своего народа, хотел - заставлял лить сталь из кастрюль, хотел - морил голодом, когда собирался ополчиться на кого-то, раздавить, растереть в пыль - сперва строил беспомощность: бюрократы, умники засели, подмяли все под себя, а мы, революционеры, настоящие коммунисты, в собственной партии в меньшинстве, уеду я из Пекина, а вы, молодежь, спасайте. И толпы школьников и студентов с чувством взбунтовавшегося меньшинства поездами, которые специально подавала для них государственная железная дорога, ехали по стране уничтожать несколько десятков тысяч образованных бюрократов, экономистов, управленцев и преподавателей, объявленных зловредным большинством, против которого сам Мао бессилен.
В националистических и религиозно-сословных диктатурах Европы ХХ века было такое же раздвоение: то мы самые сильные, гордые, самые значительные, плевать, кто что о нас думает, то вдруг - когда надо кого-то бить - самые маленькие и обиженные на свете.
Крайний политический исламизм прямо сейчас занят тем, что прививает национальному и религиозному большинству своих стран переживания обойденного и гонимого меньшинства. От такой обиды сразу хочется перебить сирийских армян, сжечь коптскую церковь, а потом взорвать «Старбакс».
Всемирный ЦДХ
Насколько все это фантастическая конструкция, видно на частных случаях. Ведь по этой логике расстрелянный поэт Гумилев - представитель всесильного большинства, а расстрелявшая его политическая полиция - отважные бунтари: ведь за Гумилевым расправила плечи «Антанта». Мандельштам, Есенин, Ахматова, Бродский, Аверинцев - представители мирового порядка, а НКВД, Союз писателей СССР, Главлит и ленинградский парторг Жданов - храброе восставшее меньшинство. Композитор Шостакович со своей «Леди Макбет» и 4-й симфонией - член репрессивного мирового обкома, Всемирного союза композиторов, навязывающего дегенеративные стандарты, а партийный публицист Заславский, автор статьи «Сумбур вместо музыки», - дерзновенный патриот. В мире же художников настоящий смелый новатор - кремлевский портретист, не боявшийся писать Брежнева в маршальском кителе при всех орденах: вот кто бросил вызов всемирному ЦДХ.
Мировое большинство, однако, обычно оказывается не очень-то в состоянии помочь своим представителям, оно, как правило, вообще не в курсе их существования или проблем до начала каких-нибудь особенно громких и неуклюжих гонений. И главное, сами поэты-композиторы, художники-режиссеры, экономисты, журналисты и неприсоединившиеся офицеры армии и автослесари обычно не в курсе, что представляют всю мощь мирового порядка, и уж точно не к этому стремятся. Они обычно представляют не мировые силы, а просто собственный мозг, уж какой есть.
Нелегко сказать, что, собственно, связывало поэта Бродского или вот сейчас режиссера Сокурова, музыканта Гребенщикова и музыканта Макаревича с мировым обкомом, каким образом они на него опирались: что пели не песни Пахмутовой на стихи Добронравова, а свои?
Довольно очевидно, что поэт Бродский, музыканты Гребенщиков и Макаревич гораздо меньше связаны с глобальным финансовым порядком, чем любой человек с деньгами и властью, сколь бы патриотично последний ни высказывался - не из-за квартир в Майами, которые не у всех ведь и есть, а хотя бы потому, что акции российских госкомпаний и ее суверенные облигации торгуются на мировых рынках, а у Гребенщикова с Макаревичем все здесь: для иностранцев они никто, все, что у них есть, - это доступ к русскому слушателю на русском языке. Но собственники и управленцы активов, чья стоимость зависит от глобального рынка, снова и снова объявляют музыкантов и поэтов представителями этого самого глобального рынка и его империалистических хозяев.
Новые 1990-е для разума
В последнее время наблюдаю еще вот какое печальное явление: интеллект снова значит так мало, как в первые годы дикого обогащения 1990-х, во времена афоризма «если ты такой умный, почему ты такой бедный». Образованность тогда перестала быть ценна потому, что ничего не значила по сравнению со свалившимися помимо нее деньгами: зачем слушать заморыша. Сейчас она перестала быть ценна потому, что может привести к неправильным выводам, к разномыслию с народом, к поддержке врага. Зачем слушать человека образованного и умного, если он потенциальный предатель. Зачем нужен интеллект, образование, честная работа ума, если она может увести человека прочь от коллективного сознания и его начальственных формулировок.
Впервые после советского времени и - с некоторыми оговорками - после начала 1990-х дать человеку слово или нет, слушать его или нет, зависит не от его компетенции, знаний, образования, языков, способностей, кругозора, личных интеллектуальных достижений, а от того, кто он тут, собственно, такой, не либерал ли, совпадает с нами или нет, скажет то, что мы хотим услышать, или нет. И если не скажет, то и ум его никому не нужен. И вот учит человек математику, экономику, историю, языки новые и древние, читает античную и японскую литературу в оригинале, изучает физику и химию, кино, театр, международные отношения, а это все не надо, потому что зачем ты нам такой умный, если ты такой бедный, тем более зачем ты такой умный, если ты как не родной.
Александр БАУНОВ - старший редактор Slon.ru. Филолог, журналист, автор путеводителя "Греция и Греческие острова". Окончил отделение классической филологии филфака МГУ. В течение 5 лет был на госслужбе в МИД России, из которых 4,5 года работал пресс-атташе посольства России в Греции. Пять лет работал в русском издании журнала Newsweek, полгода - в Independent Media. С 2009 г. - в Slon.Ru.
Slon.ru, 01.04.2014
http://slon.ru/world/falshivoe_menshinstvo_i_mirovoy_obkom-1077931.xhtml
Примечание: выделение болдом и красным болдом - моё.