Виталий ШЛЫКОВ: Как мы потеряли ВПК
Хочу внести свою скромную лепту в копилку воспоминаний об августе 1991-го. Создание ГКЧП я встретил в должности заместителя председателя Госкомитета РСФСР по обороне и безопасности.
Комитет был создан Ельциным в основном для представления и защиты интересов России в отношениях с союзным Министерством обороны. Возглавлял его генерал Константин Кобец. Я же отвечал за вопросы ВПК и оборонной конверсии в ранге замминистра российского правительства. Так что победа ГКЧП ничем хорошим для меня обернуться не могла.
Понятно, что утром 19 августа, когда после прощания с беременной женой я отправился на работу, настроение у меня было неважным. Тем более что параллельно с троллейбусом, в котором я ехал от дома по Кутузовскому проспекту, в сторону Белого дома шли танки.
Обстановка на работе тоже не располагала к оптимизму. Сотрудники комитета вооружались автоматами и пистолетами, Кобец разрабатывал планы обороны здания, казавшиеся с военной точки зрения бессмысленными.
Мои невеселые мысли прервал телефонный звонок. Звонил мой старый знакомый - генерал Альберт Трифонов, ученый секретарь научно-технического совета государственной комиссии Совета министров по военно-промышленным вопросам (ГКВПВ), которую в разговорах чаще называли просто ВПК.
«Слушай, - сообщил он мне радостно, - тут приехали американские промышленники, у которых мы были в феврале и которые жаждут продолжить наши переговоры. Подъезжай часам к семи в дом приемов ВПК на Воробьевых горах. Посидим с ними, поговорим».
«Ты что, издеваешься надо мной? - взорвался я. - Твой ГКЧП окружил нас танками, и ты хочешь, чтобы я приехал в ваше логово?»
«Да не принимай ты всю эту ерунду всерьез. Люди прилетели издалека и с серьезными намерениями. Зачем их обижать? Помнишь, как хорошо они нас принимали?»
Это я как раз прекрасно помнил. Ибо всего полгода назад, в феврале 1991 года, я в составе делегации ВПК объездил США вдоль и поперек, посещая оборонные предприятия и исследовательские центры.
В состав делегации входили генеральный конструктор и генеральный директор завода имени Хруничева Анатолий Киселев, его коллега из НПО машиностроения Герберт Ефремов, первый замминистра оборонной промышленности Евгений Витковский, упомянутый выше Альберт Трифонов, замдиректора Института США и Канады Андрей Кокошин, завотделом того же института Геннадий Кочетков и главный конструктор Харьковского танкового завода Николай Рязанцев. Я должен был обозначать заинтересованность российского правительства в результатах поездки.
Мы отнюдь не были первопроходцами в налаживании контактов между военными промышленниками СССР и США, которые к моменту создания ГКЧП зашли уже довольно далеко. Еще в сентябре 1990 года в Бостоне была проведена первая советско-американская конференция по конверсии, на которой впервые за все время холодной войны за одним столом собрались представители оборонки обеих стран. В советскую делегацию, которую возглавлял первый заместитель ВПК Владимир Коблов, вошли руководители 12 научно-производственных объединений, а также представители МИДа и Минобороны. Со стороны США в конференции участвовало более 20 ведущих оборонных корпораций.
Эта конференция не ограничилась обменом мнениями между участниками. Уже 3 октября 1990 года между ГКВПВ и инвестиционной компанией Batterymarch было подписано соглашение о создании совместного Фонда советских компаний, который обязался вложить в советские конвертируемые предприятия 1 млрд долларов. 1 декабря того же года в Москве был открыт офис Batterymarch с постоянным штатом сотрудников.
Я останавливаюсь подробно на этих деталях, так как именно Batterymarch в лице своего президента Дина Ле Бэрона организовала нашу февральскую поездку в США, о которой мне напомнил в столь необычный день Трифонов.
Подумав немного, я решил принять приглашение. Так как мой пропуск позволял мне передвигаться по территории Белого дома и через любые посты без каких-либо ограничений, я просто перешел через Бородинский мост, сел на троллейбус и по Бережковской набережной мимо стоящих на ней танков доехал до Воробьевых гор.
В большом зале особняка за празднично накрытым столом сидели, однако, не только мои американские знакомые. Во главе стола сидел первый заместитель председателя ВПК Владимир Коблов, рядом с ним - министр авиационной промышленности Аполлон Сысцов, завотделом ВПК Владимир Сидорович и еще несколько руководителей оборонной промышленности. В общем, вся верхушка ВПК.
Из разговора за столом никак нельзя было заключить, что на улицах стоят танки и в городе происходит нечто необычное. Вскоре пошли тосты за успехи американо-советского сотрудничества. Я тоже произнес тост, сказав, что российское правительство решительно поддерживает прилив иностранных капиталов и технологий в оборонную промышленность с целью ее конверсии. После чего добавил, что в стране имеет место попытка государственного переворота, что она будет быстро подавлена, а ее участники наказаны. Никто мне не возразил, комментариев также не последовало, и разговор вернулся в прежнее деловое русло.
Мне стало ясно, что Олег Бакланов в ГКЧП представляет только самого себя, а могущественный в то время ВПК за ним не стоит. А это означало, что путч обречен. Это же явно почувствовали и американские участники банкета. Во всяком случае, ни один из них не покинул Москву вплоть до разгона ГКЧП. Сбежал только граф Альбрехт Матушка, представлявший группу немецких инвесторов. Он улетел в Германию на второй день путча.
Вопреки первоначальным намерениям с Воробьевых гор я поехал не защищать Белый дом, а в свою квартиру на Кутузовском проспекте. Отсыпаться после выпитого. В путч я больше не верил. И хотя все мои последующие дни прошли в Белом доме, я проследил, чтобы моя фамилия была вычеркнута из списков представленных к награждению медалью «За защиту Белого дома». Правда, сейчас не помню, как она точно называлась. Но ажиотаж вокруг ее получения был большой.
А теперь о печальном. Самым трагическим итогом путча ГКЧП я считаю даже не распад СССР, а последовавший за путчем фактический разгром ВПК, лишивший Россию надежды на безболезненный переход к рынку и демократии.
Почему-то до сих пор многие считают, что альтернатив гайдаровским реформам не было. Были. В том числе у меня и моего друга и соратника академика Юрия Васильевича Яременко, директора Института народнохозяйственного прогнозирования, из которого вышли и Гайдар, и Шохин, и Глазьев. Мы считали, что НАДО БЫЛО ДАТЬ ВПК, В КОТОРОМ СОСРЕДОТОЧИЛИСЬ ЛУЧШИЕ НАУЧНЫЕ, ИНЖЕНЕРНЫЕ И УПРАВЛЕНЧЕСКИЕ КАДРЫ, ВОЗМОЖНОСТЬ РАБОТАТЬ ДЛЯ РЫНКА.
Измученные дефицитом и неприхотливые в то время советские люди были бы счастливы отоварить свои сбережения автомобилями, холодильниками, мебелью отечественного производства, вкладываться в строительство жилья. Конечно, качество всего этого поначалу было бы хуже западного, зато не было бы ни вспышки инфляции, ни безработицы и, самое главное, не была бы дискредитирована идея демократии, как это произошло в пореформенные годы.
Однако сделать это можно было лишь при условии, что ВПК получит совершенно ясные сигналы, что старая жизнь с ее гонкой вооружений закончилась. Показать это необходимо было путем введения на два-три года моратория на производство военной продукции, в том числе и на экспорт. На этот период уже накопленного оружия армии хватило бы с избытком. А чтобы не пострадали самые высокоразвитые отрасли ВПК, например, ракетостроение и космос, где мы не отставали от Запада и которые едва ли нашли бы спрос в стране в период перехода к рынку, мы предлагали помочь нашим промышленникам развивать сотрудничество с западными фирмами с тем, чтобы совместными усилиями осваивать мировые рынки новых технологий.
Мой вклад в нашу совместную с Яременко программу состоял в предложении использовать американский опыт конверсии. В атмосфере 1990-1991 годов общество хотело одного: чтобы мы научились жить как в Америке. Я понимал, что времени на разработку самопальных реформ у нас нет, и предложил: давайте переходить к рынку так, как это сделали американцы после Второй мировой войны. Тем более, что в ГРУ я не один десяток лет изучал американскую военную экономику и даже подготовил докторскую диссертацию на тему перевода экономики США на военные рельсы и обратно.
Так вот АМЕРИКАНЦЫ, ТРАТИВШИЕ НА ВОЙНУ 45% ВВП, В ТЕЧЕНИЕ ДВУХ ЛЕТ ПОСЛЕ ПОБЕДЫ ПРАКТИЧЕСКИ ПРЕКРАТИЛИ ВОЕННОЕ ПРОИЗВОДСТВО. И ЭТО НЕ ВЫЗВАЛО НИ БЕЗРАБОТИЦЫ, НИ СПАДА ПРОИЗВОДСТВА, НИ ИНФЛЯЦИИ. НАОБОРОТ, НАЧАЛСЯ БУРНЫЙ ПОДЪЕМ ЭКОНОМИКИ, ПОТОМУ ЧТО ВСЕ ТЕХНОЛОГИИ, СОЗДАННЫЕ В ВОЕННОМ СЕКТОРЕ, СТАЛИ РАБОТАТЬ НА ВНУТРЕННИЙ РЫНОК, НА КОТОРОМ ЗА ГОДЫ ВОЙНЫ ОБРАЗОВАЛСЯ ОГРОМНЫЙ ОТЛОЖЕННЫЙ ПОТРЕБИТЕЛЬСКИЙ СПРОС. Во время войны в США была карточная система, было запрещено производство автомобилей и бытовой техники, ограничено жилищное строительство. Но деньги люди получали исправно и хранили их в банках. Вот они-то и профинансировали экономический подъем, который за 20 послевоенных лет превратил США из разваливающейся страны, какой они были на выходе из Великой депрессии, в сверхдержаву.
А чем мы были хуже? Однако ясного сигнала ВПК так и не получил. Вместо моратория правительством реформаторов 30 декабря 1991 года была принята программа производства на 1992 год: 58 МБР, 29 атомных подводных лодок, 128 боевых самолетов. Это больше, чем Россия произвела за все 20 послесоветских лет. Ибо деньги выделить «забыли». А вскоре Ельцин подписал указ, разрешающий оборонным предприятиям торговать оружием за рубежом. Мы с Яременко поняли, что наш с ним поезд ушел, и ушел надолго. Россия твердо взяла курс на превращение в сырьевой придаток мировой экономики.
А между тем неутомимый Дин Ле Бэрон из Batterymarch выпустил в прошлом году книгу «Почему я инвестирую в Китае».
Виталий ШЛЫКОВ - профессор Высшей школы экономики, член Совета по внешней и оборонной политике
Один из ведущих отечественных специалистов в области строительства Вооруженных сил и военной экономики. Более 30 лет прослужил в Главном разведывательном управлении (ГРУ) Генштаба. В настоящее время председатель комиссии Общественного совета при Минобороны РФ по политике безопасности и проведению общественной экспертизы проектов федерального законодательства и иных правовых актов, разрабатываемых в МО России.
"Московские новости" № 107, 30 августа 2011
http://mn.ru/vitaliy_shlykov/20110830/304487034.html
Примечание: выделение ПРОПИСНЫМИ - моё.
Комитет был создан Ельциным в основном для представления и защиты интересов России в отношениях с союзным Министерством обороны. Возглавлял его генерал Константин Кобец. Я же отвечал за вопросы ВПК и оборонной конверсии в ранге замминистра российского правительства. Так что победа ГКЧП ничем хорошим для меня обернуться не могла.
Понятно, что утром 19 августа, когда после прощания с беременной женой я отправился на работу, настроение у меня было неважным. Тем более что параллельно с троллейбусом, в котором я ехал от дома по Кутузовскому проспекту, в сторону Белого дома шли танки.
Обстановка на работе тоже не располагала к оптимизму. Сотрудники комитета вооружались автоматами и пистолетами, Кобец разрабатывал планы обороны здания, казавшиеся с военной точки зрения бессмысленными.
Мои невеселые мысли прервал телефонный звонок. Звонил мой старый знакомый - генерал Альберт Трифонов, ученый секретарь научно-технического совета государственной комиссии Совета министров по военно-промышленным вопросам (ГКВПВ), которую в разговорах чаще называли просто ВПК.
«Слушай, - сообщил он мне радостно, - тут приехали американские промышленники, у которых мы были в феврале и которые жаждут продолжить наши переговоры. Подъезжай часам к семи в дом приемов ВПК на Воробьевых горах. Посидим с ними, поговорим».
«Ты что, издеваешься надо мной? - взорвался я. - Твой ГКЧП окружил нас танками, и ты хочешь, чтобы я приехал в ваше логово?»
«Да не принимай ты всю эту ерунду всерьез. Люди прилетели издалека и с серьезными намерениями. Зачем их обижать? Помнишь, как хорошо они нас принимали?»
Это я как раз прекрасно помнил. Ибо всего полгода назад, в феврале 1991 года, я в составе делегации ВПК объездил США вдоль и поперек, посещая оборонные предприятия и исследовательские центры.
В состав делегации входили генеральный конструктор и генеральный директор завода имени Хруничева Анатолий Киселев, его коллега из НПО машиностроения Герберт Ефремов, первый замминистра оборонной промышленности Евгений Витковский, упомянутый выше Альберт Трифонов, замдиректора Института США и Канады Андрей Кокошин, завотделом того же института Геннадий Кочетков и главный конструктор Харьковского танкового завода Николай Рязанцев. Я должен был обозначать заинтересованность российского правительства в результатах поездки.
Мы отнюдь не были первопроходцами в налаживании контактов между военными промышленниками СССР и США, которые к моменту создания ГКЧП зашли уже довольно далеко. Еще в сентябре 1990 года в Бостоне была проведена первая советско-американская конференция по конверсии, на которой впервые за все время холодной войны за одним столом собрались представители оборонки обеих стран. В советскую делегацию, которую возглавлял первый заместитель ВПК Владимир Коблов, вошли руководители 12 научно-производственных объединений, а также представители МИДа и Минобороны. Со стороны США в конференции участвовало более 20 ведущих оборонных корпораций.
Эта конференция не ограничилась обменом мнениями между участниками. Уже 3 октября 1990 года между ГКВПВ и инвестиционной компанией Batterymarch было подписано соглашение о создании совместного Фонда советских компаний, который обязался вложить в советские конвертируемые предприятия 1 млрд долларов. 1 декабря того же года в Москве был открыт офис Batterymarch с постоянным штатом сотрудников.
Я останавливаюсь подробно на этих деталях, так как именно Batterymarch в лице своего президента Дина Ле Бэрона организовала нашу февральскую поездку в США, о которой мне напомнил в столь необычный день Трифонов.
Подумав немного, я решил принять приглашение. Так как мой пропуск позволял мне передвигаться по территории Белого дома и через любые посты без каких-либо ограничений, я просто перешел через Бородинский мост, сел на троллейбус и по Бережковской набережной мимо стоящих на ней танков доехал до Воробьевых гор.
В большом зале особняка за празднично накрытым столом сидели, однако, не только мои американские знакомые. Во главе стола сидел первый заместитель председателя ВПК Владимир Коблов, рядом с ним - министр авиационной промышленности Аполлон Сысцов, завотделом ВПК Владимир Сидорович и еще несколько руководителей оборонной промышленности. В общем, вся верхушка ВПК.
Из разговора за столом никак нельзя было заключить, что на улицах стоят танки и в городе происходит нечто необычное. Вскоре пошли тосты за успехи американо-советского сотрудничества. Я тоже произнес тост, сказав, что российское правительство решительно поддерживает прилив иностранных капиталов и технологий в оборонную промышленность с целью ее конверсии. После чего добавил, что в стране имеет место попытка государственного переворота, что она будет быстро подавлена, а ее участники наказаны. Никто мне не возразил, комментариев также не последовало, и разговор вернулся в прежнее деловое русло.
Мне стало ясно, что Олег Бакланов в ГКЧП представляет только самого себя, а могущественный в то время ВПК за ним не стоит. А это означало, что путч обречен. Это же явно почувствовали и американские участники банкета. Во всяком случае, ни один из них не покинул Москву вплоть до разгона ГКЧП. Сбежал только граф Альбрехт Матушка, представлявший группу немецких инвесторов. Он улетел в Германию на второй день путча.
Вопреки первоначальным намерениям с Воробьевых гор я поехал не защищать Белый дом, а в свою квартиру на Кутузовском проспекте. Отсыпаться после выпитого. В путч я больше не верил. И хотя все мои последующие дни прошли в Белом доме, я проследил, чтобы моя фамилия была вычеркнута из списков представленных к награждению медалью «За защиту Белого дома». Правда, сейчас не помню, как она точно называлась. Но ажиотаж вокруг ее получения был большой.
А теперь о печальном. Самым трагическим итогом путча ГКЧП я считаю даже не распад СССР, а последовавший за путчем фактический разгром ВПК, лишивший Россию надежды на безболезненный переход к рынку и демократии.
Почему-то до сих пор многие считают, что альтернатив гайдаровским реформам не было. Были. В том числе у меня и моего друга и соратника академика Юрия Васильевича Яременко, директора Института народнохозяйственного прогнозирования, из которого вышли и Гайдар, и Шохин, и Глазьев. Мы считали, что НАДО БЫЛО ДАТЬ ВПК, В КОТОРОМ СОСРЕДОТОЧИЛИСЬ ЛУЧШИЕ НАУЧНЫЕ, ИНЖЕНЕРНЫЕ И УПРАВЛЕНЧЕСКИЕ КАДРЫ, ВОЗМОЖНОСТЬ РАБОТАТЬ ДЛЯ РЫНКА.
Измученные дефицитом и неприхотливые в то время советские люди были бы счастливы отоварить свои сбережения автомобилями, холодильниками, мебелью отечественного производства, вкладываться в строительство жилья. Конечно, качество всего этого поначалу было бы хуже западного, зато не было бы ни вспышки инфляции, ни безработицы и, самое главное, не была бы дискредитирована идея демократии, как это произошло в пореформенные годы.
Однако сделать это можно было лишь при условии, что ВПК получит совершенно ясные сигналы, что старая жизнь с ее гонкой вооружений закончилась. Показать это необходимо было путем введения на два-три года моратория на производство военной продукции, в том числе и на экспорт. На этот период уже накопленного оружия армии хватило бы с избытком. А чтобы не пострадали самые высокоразвитые отрасли ВПК, например, ракетостроение и космос, где мы не отставали от Запада и которые едва ли нашли бы спрос в стране в период перехода к рынку, мы предлагали помочь нашим промышленникам развивать сотрудничество с западными фирмами с тем, чтобы совместными усилиями осваивать мировые рынки новых технологий.
Мой вклад в нашу совместную с Яременко программу состоял в предложении использовать американский опыт конверсии. В атмосфере 1990-1991 годов общество хотело одного: чтобы мы научились жить как в Америке. Я понимал, что времени на разработку самопальных реформ у нас нет, и предложил: давайте переходить к рынку так, как это сделали американцы после Второй мировой войны. Тем более, что в ГРУ я не один десяток лет изучал американскую военную экономику и даже подготовил докторскую диссертацию на тему перевода экономики США на военные рельсы и обратно.
Так вот АМЕРИКАНЦЫ, ТРАТИВШИЕ НА ВОЙНУ 45% ВВП, В ТЕЧЕНИЕ ДВУХ ЛЕТ ПОСЛЕ ПОБЕДЫ ПРАКТИЧЕСКИ ПРЕКРАТИЛИ ВОЕННОЕ ПРОИЗВОДСТВО. И ЭТО НЕ ВЫЗВАЛО НИ БЕЗРАБОТИЦЫ, НИ СПАДА ПРОИЗВОДСТВА, НИ ИНФЛЯЦИИ. НАОБОРОТ, НАЧАЛСЯ БУРНЫЙ ПОДЪЕМ ЭКОНОМИКИ, ПОТОМУ ЧТО ВСЕ ТЕХНОЛОГИИ, СОЗДАННЫЕ В ВОЕННОМ СЕКТОРЕ, СТАЛИ РАБОТАТЬ НА ВНУТРЕННИЙ РЫНОК, НА КОТОРОМ ЗА ГОДЫ ВОЙНЫ ОБРАЗОВАЛСЯ ОГРОМНЫЙ ОТЛОЖЕННЫЙ ПОТРЕБИТЕЛЬСКИЙ СПРОС. Во время войны в США была карточная система, было запрещено производство автомобилей и бытовой техники, ограничено жилищное строительство. Но деньги люди получали исправно и хранили их в банках. Вот они-то и профинансировали экономический подъем, который за 20 послевоенных лет превратил США из разваливающейся страны, какой они были на выходе из Великой депрессии, в сверхдержаву.
А чем мы были хуже? Однако ясного сигнала ВПК так и не получил. Вместо моратория правительством реформаторов 30 декабря 1991 года была принята программа производства на 1992 год: 58 МБР, 29 атомных подводных лодок, 128 боевых самолетов. Это больше, чем Россия произвела за все 20 послесоветских лет. Ибо деньги выделить «забыли». А вскоре Ельцин подписал указ, разрешающий оборонным предприятиям торговать оружием за рубежом. Мы с Яременко поняли, что наш с ним поезд ушел, и ушел надолго. Россия твердо взяла курс на превращение в сырьевой придаток мировой экономики.
А между тем неутомимый Дин Ле Бэрон из Batterymarch выпустил в прошлом году книгу «Почему я инвестирую в Китае».
Виталий ШЛЫКОВ - профессор Высшей школы экономики, член Совета по внешней и оборонной политике
Один из ведущих отечественных специалистов в области строительства Вооруженных сил и военной экономики. Более 30 лет прослужил в Главном разведывательном управлении (ГРУ) Генштаба. В настоящее время председатель комиссии Общественного совета при Минобороны РФ по политике безопасности и проведению общественной экспертизы проектов федерального законодательства и иных правовых актов, разрабатываемых в МО России.
"Московские новости" № 107, 30 августа 2011
http://mn.ru/vitaliy_shlykov/20110830/304487034.html
Примечание: выделение ПРОПИСНЫМИ - моё.