тройка в четверти
Воздуха осталось совсем немного
Почти совсем нет его.
И всякий раз выныривать все сложнее из-под воды и соли, которые так беспощадны, как будто нет в нас, и не было никогда ничего общего.
Как будто мы не проводили вместе долгих прибойно - солнечных часов, как будто их чайки не мешали мне засыпать на песке, как будто я не уносила от них никогда полный подол мокрого бирюзового платья камней. Которые высыхали, и становились такими бледными и обычными, как череда долгих зимних дней вдали от моря. За лакированным письменным столом в маленькой спальне с желтыми шторами, где ждали меня ненавистные алгебра с геометрией. Все это братание с пеной, рачками, моллюсками, соль на обгоревших плечах, водоросли в спутанных выгоревших волосах, почти белых, все это было напрасно, потому что воздуха теперь практически нет. Вот сейчас, прямо сейчас море утянет меня на дно за тяжелые и непослушные руки и ноги на такую темную глубину, что там нет никакого движения, только мутный, выедающий бесполезные глаза страх.
Еще немного до берега. Совсем немного, хотя я не вижу его, но я знаю, что он есть там. Спасительный и твердый, выпроставший вперед бетонную длань волнореза, спокойно ждет, не приближаясь и не удаляясь, что я, соберу, наконец, воедино все силы, вспомню все правила, и без всяческих чужих подсказок, буду плыть в нужном направлении. И что я разберусь, наконец, чем отличается косинус от котангенса, и все сойдется с ответами на последней странице. Ведь все могут, у всех выходит, почему же я. Почему же на глазах у меня плывут и растворяются все эти нелепые закорючки, и никак не складываются во что-то осмысленное. Все разбросано по разным страницам, и снег мельтешит перед глазами, прямо за стеклом - только руку протяни. И нет ничего важнее, чем этот снег, только разве что - воздух, из которого и снег, и я состоим чуть больше, чем наполовину, которого так не хватает, вот прямо сейчас.
И я даже знаю, что не нужно никаких последних сил. Я читала об этом. Нужно просто отпустить, и смириться, потому что если что-то не дано тебе, как вот алгебра с геометрией, то нужно просто расслабиться, и ждать пока это пройдет, и спокойно, от всей души, смотреть на снег, потому что это я действительно умею. Об этом говорили многие Будды столетиями напролет. Они тоже сидели на сквозном морозе и смотрели на снег, потому что это было единственное, что они хорошо умели. И им тоже не хватало воздуха там, на этой безжизненной высоте. И эти шелковые оранжевые одежды тоже беспощадно тянули их вниз. Так, будто они, как и я, ушли в далекое плаванье с полным подолом одинаковых гладких камней, таких красивых, как Алмазная Сутра, пока льешь на них воду. И у них тоже там, на волнорезе, стоит Идам, и протягивает руки. Прекрасный, и полный надежд, с полотенцем, кислородной маской и отравленным ножом в голенище. Ждет, чтобы поведать какую-то неизъяснимую истину. Например, о том, что нет в этом мире больше ничего, кроме алгебры и геометрии
