Разное вспомненное (3)
Прибор для штопанья носков, крышка открывалась, в ней лежали всякие приспособления для шитья. Еще была такая подушка в железной подставке куда втыкались иголки, и еше была маленькая тканевая подушке, кода тоже втыкались иголки. Я ненавидел шить, но каким-то образом научился базовым стяжкам. Я не помню, что я зашивал. Помню как пользовался железным наперстником и помню, что всегда раздражался, вставляя нитку в иголку. Ее нужно было слюнявить, что конечц нитки становился острым, затем я щурился одним глазом, чтобы попасть. После зашивания, нужно было нитки откусить и завязать в узел, тоже не нравилось.
Тоже были такие штуки-разьемы, которые вставлялись в розетку. Один вставлялся и вынимался очень тяжело, он был коричневым с надломленным куском с краю.
Офигеть! Как я мог эти штуки забыть. Они лежали внутри серванта, я всегда их клал симметрично, "для красоты", когда убитался. Мне нравилось нюхать их внутри, они как-то особенно пахли, но одновременно в них легко различался запах пыли.
Сразы вспомнил, что еще была огромная ракавона, привезенная с юга, с моря. Мне нравилось ее слушать, она действительно шумела, когда ее прикладывали к уху, у нее были нежно-розовые внутренности. А еще была завохшая морская звезда, она тоже лежала не серванте, вроде слева от часов. Мне нравилось, что она немного колола ладонь, если нажать, и нравился ее запах. Если ее переврнуть, то в центре есть точка, где запах был еще сильнее. Ккаой-то из этих рожков висел где-то на гвозде, где не помню.
В точности такие же были салатницы у нас. Вспомнил, что в некоторые из них втыкали хохкломские ложки в салат.
Мечтал о таких - финские сани. У меня таких не было, я в них катался только иногда в Рощино, куда мы с матерью ездили иногда от ее завода на пару недель зимой. Их, вроде брали в прокат.
А такие у меня были - очень похожие, но немного другой модели. Они были на веревке, на которой я за собой их возил, сани часто на эти веревку наезжали и меня это раздражало. Была еще красная круглая железная ледянка, с кожаными ручками и побитым дном.И еще была пластмассовая длинная ледянка, в которую можно было садиться и вытягивать ноги.
На санках с гор мне не нравилось кататься, они всегда переворачивались. Очень нравилось сьежать с горок на настоящей срубленной елке - это было непердаваемо круто.
Там же, где нитки, лежал и сантометр, он всегда был свернут в кружок, и мне нравилось это делать - постепенно сворачивать его. Мне нравилось что-лижо замерять. Станно - вспомнил, что отец делал зарубки на кухонной двери, чтобы отмечать мой рост. Зарубли помню отчетливо. Ничего странного нет, что вспомнил - я потом от зарубки до пола тямнул сантиментр вниз, чтобы точно знать какого я роста. Внизу, недалеко от пола была небольшая выпоклость, и я всегда добавлял себе сантиметр роста, хотя считал, что жульничаю. Но это было непринципиально, я всегда был амым высоким в классе.
У отца был такой калькулятор. Считать мне не нравилось. Но очень нравилось на нем намирать спонтанно большие числа, чтобы перемножать на еще польшие числа, чтобы получать огромные и длинные числа. Мне казалось что это офигенно здорово, и представлял что полученное в результате число такое длинное, что оно тянется еше огромным количеством цифр за предел циферблата.
Щеты лежали там же где и гвозди, мне нравилось их держать в руке и трещать ими и наклонять так, чтобы все шеты перезжали с шумом с одного края на другой, но считать на них мне казалось крайним идиотизмом. Ведь есть калькулятор. Были еше маленьки шеты, с пластмассовыми пуговками - они были белые и красные. Один раз меня все же научили как ими пользоваться, но я моментально забыл. Вроде, еще щеты лежали на каждой кассе магазина, хотя у них были кассы, которые считали автоматически. Наверое их держали на случай поломки касс.
На старой квартире бабки была именно такая швейная машина, с такой же педалью. Левый край ее стола можно было опистить, так что он становился не таким длинным. Только крышка была другая - поликруглая наверху. Сбоку еше было железное колесо, которое присоединялось к маленькому колесу у педали приводом из тонкого кожанного ремня.
Сифон выгледел так
Талоны на проезд в метро и трамвае. Они отличались по цвету. Были кассы и компостеры. Я иногда жульничал и в кассу кидал меньше денег. Мне нравился как они стукались об прозрачное пластмассовое стекло, и падали в щель вниз. Затем нужно было прокрутить слева звездообраную ручку, которая двигала широковую резиновую полосу с деньгами, и затем я отрывал с характерным треском билет. Иногда я ездил зайцем в трамваях на заднем сиденье трамвая, пару раз меня ловили контролеры, я их боялся, но они мне ничего не делали, просто ссаживали с трамвая.
На кухне на зеленой стене висел такой термометр - только вместо лисы, там, вроде, было что-то другое.
Мне нравилось смотреть на ярко-красный ртутный столбик, но и только - сами показания температуры меня мало интересовали.
Такого топорища у нас не было, но зато я вспомнил, что у нас была похожая штука для того чтобы делать отбивные из мяса - это был молотой, с точно такой же поверхностью ка обратная сторона этого топора. Я иногда стучал по мясу, которое лежало на доске на кухонном столе и делал из него отбивную. Мне всегда говорили бить еще, и я колотил его до того что в некоторых местах можно было видеть доску сквозь мясо. Мне нравился стук доски, но бить по красниму мясу казалось диким и жестоким. Но отбивные я ел с удовольствием. Вроде их посыпали мелкими кусками чеснока и затем окунали в перемешанные жидкие яйца.
Так выглядел видик, только мне казалось, что его лицевая панель должна быть немного под наклоном
Выжигалка, только моя была вся черная. Вроде часто валялась под моим письменным столом. Я не помню, что я выжигал.
У отца была такая зажигалка. Вспомнил, что еще был кремового цвета пластиковый баллон для подзаправки зажигалок, не нравился запах газа, который из нее появлялся. Но зажигалка, как прибор, нравилась - там быкло кремневое колесо, которое производило искры. Нравилось и пламя и искры.
Был такой же журнальный столик, не помню, где стоял. Есть смутное вопсоминание, что у него окончательно расшатакились ноижки и его выкинули.
Вспомнил, что и нас было много зонтов, и сразу впомнил как ю либил дождь в детстве, блин, он мне казался мягким, близким и очень родным. Мне казалось, что он и я - одно и тоже и возникало чувство узнавания и восприятия его как живого, как существа с собственной жизнью, как существа кторое чувствует, и знает меня очень близко.
У манетри был такой складывающися зонтик, вроде с красным узотом, я научился его складывать, но всегда с трудом удавалось сделать так чтобы все железные окончания зонта залезали скопом под ручку. Мне нравилось раскрувать зонты, нравилось как хлопком распрямлялись, нравилось, что можно было нажать на кнопку и его ствол станет удлинняться. Нравилось до горячеко кипятка, до описывания, когда налетал ветер и выворачивал зонт железными суставами "наружу", нравилось их вравлять обратно.
У отца был официальный зонт весь черный. Он казался очень мрачным, ручка была коричневая. У баблки был зонт старый - нескладываюшийся, с деревянной ручкой, с застежкой-скрепкой наверху.
Мне очень нравилось приходить домой и раскладывать зонты сохнуть. Они казались живыми, дышащими существами, и когда я мимо них проходил, то казалось что они тоже знают о моем присутствии. Мне нравилось их немного трогать, за верхнее окончание, нравилось их передвигать немного легким толчком, так что они чуть-чуть перекатывались в стороны.