Бесконечное лето двадцать четвертого
Сегодня 4 сентября. Месяц как нет мамы.
24 июля мы с Лейкой и детьми вышли из душного, битком набитого детьми поезда, в раскаленную Евпаторийскую жизнь. Нас встретила жена моего брата, Ира, и сказала, что маму увезли в больницу. Сама она была на сутках, на дежурстве, и все пропустила, пока ничего не знает. Её мама, ГС, которая вызывала скорую, сказала, что маме второй день было плохо, мучила одышка, отеки - грешили на жару, из-за которой она носа не высовывала на улицу и сидела под кондиционером в номере (так они зовут пристройку к дому, где мы обычно живем, когда приезжаем). Но с утра ей стало совсем плохо и вызвали скорую. Последние недели мама мало ходила, жаловалась мне по телефону, что трудно, нет сил, ноги совсем не слушаются. Ездила на кресле-каталке, которое мы купили ей незадолго до отъезда, но была бодра и, судя по голосу, в целом, здорова.
Незадолго до этого она полежала на обследовании в местной больнице, ей сделали всякие анализы и обследования и поставили диагноз - полинейропатия. Я все это узнала по телефону и не очень поверила: это состояние развивается на фоне, например, тяжелого диабета, а у мамы сахар всегда нормальный и диагноз «диабет второго типа» даже не подтвержден. Сроду никто на него внимания не обращал. Она послушно пила гору выписанных лекарств, чтобы вернуть подвижность ногам. Правда, без особого результата. Договорились, что я приеду, еще раз съездим с ней на повторную диагностику, а по приезду в Питер будем искать хорошую клинику.
И вдруг - эта скорая... Но мы еще не очень испугались, мало ли - подержат и отпустят, ну что там может быть?
Маму мы с Ирой застали в приемном покое, с дыхательной маской и баллоном кислорода. Врачи решали, что с ней делать. Сказали, что подозревают вирусную пневмонию и надо ехать в инфекционку. Мы дождались скорой и поехали с ней туда. Там доктор осмотрел ее - температуры нет, но это может быть эффект от принимаемых лекарств. Дышать без маски она практически не может, сразу начинает задыхаться.
Мы с ней еще старались шутить... Из инфекционки нас отправили обратно в городскую больницу и там уже без ожидания увезли маму в реанимацию, на кислород и капельницы.
Следующие сутки я внутренне металась как белка по стенам, внешне старалась делать вид, что все в порядке. Дети хотели на море, подруга приехала в отпуск и не виновата в наших семейных проблемах...
Все общение с врачами взяла на себя Ира, так как раньше она работала в этой больнице, как раз в реанимации, медсестрой, и сохранила там кое-какие знакомства и связи. Нам объявили диагноз: двусторонняя пневмония, вирусная, с бактериальными осложнениями. Мы немного выдохнули, появилась надежда.
И началось. Каждый день мы с Ирой ездили в реанимацию, выстаивали под дверями, дожидаясь врача. Врачи выходили, не говорили ничего определенного. То чуть лучше, то чуть хуже. Потом нас пускали внутрь. Мама лежала в наполненной людьми палате, под кислородной маской, страшно неудобной, натирающей лицо и шею, с катетерами и капельницами. Ужасно скучала там, но была бодра, настаивала, чтобы я взяла ее карточку с деньгами, что-то из ее вещей, расспрашивала о внуках, интересовалась погодой... Говорить ей было трудно, поэтому болтали, в основном, мы. Через пару дней примчался Саша и мы ходили уже с ним.
Так продолжалось 11 дней. Мама теряла терпение, просила ее забрать, видно было, что ей очень тяжело лежать как привязанная. Бактериальную пневмонию прибили, но легкие никак не желали раскрываться и работать нормально, чтобы можно было снять большую маску и убрать аппарат с кислородом... Мы ждали и надеялись на лучшее. Медсестрам мы с Ирой постоянно что-нибудь приносили, чтобы они не ленились лишний раз перевернуть лежачего больного, помыть, смазать спину... Грех жаловаться, ухаживали они хорошо... Один врач утешал и говорил, что все будет хорошо, второй - что опасается фиброза легких и что маме теперь всегда нужен будет кислород... 3 августа она даже ненадолго сняла маску и мы немного поговорили, посмеялись над всякими там ситуациями вокруг, я рассказала ей про внуков (Рост загорел и купается, Анюта в Германии, Егор учит Роста плавать), показала ей фотографии. Ушла в приподнятом настроении, казалось, дело пошло на улучшение, скоро маску снимут, переведут в обычную палату, а дальше - выздоравливать и радоваться жизни.
Вызвали Алекса - забрать Роста домой, чтобы я с мамой осталась до сентября, а они уехали, так как билеты на нас троих с мамой уже были куплены на 14 августа. Алекс должен был приехать 10 числа.
На другой день, 4 августа, я как обычно приехала, в этот раз немного позже обычного, под вечер (пока Саша там дома варил бульон, пока собрались, пока купили что-то медсестрам...) В палату пошла я. От бульона мама отказалась. Сказала, что ничего не хочет и сегодня не ела. Я с трудом уговорила ее вечером выпить какой-то там кефир, на бульон договорились на завтра... Саша заходить не стал, они с Ростом ждали на улице. Настроение мамы мне очень не понравилось, прогноз дежурного врача тоже. Это был как раз тот суровый, который грозил фиброзом. Я еще вернулась раз, чтобы передать стрептоцид и крем медсестрам, на выходе встретила этого врача, он увидел мое лицо и спросил, в чем дело. Поговорили, он меня даже успокоил, сказал, что не нужно терять надежды...
Брат отвез нас в нашу Заозерку, где жили мы с Ольгой и детьми. А через пару часов позвонил и сказал, что у мамы остановилось сердце.
Врач позвонил Ире, Ира - Саше, он - мне.
Внезапно. Просто остановилось и все. Реанимационные мероприятия ничего не дали (да и были ли они, уж не знаю...). И - все. Все.
Потом я сидела на ступеньках железной лесенки, где застал меня звонок, и пыталась понять, что же я чувствую. Ничего. Пустота. Слезы, злость, обида, страх - все это было потом. Первое время было пустое холодное ничего. Я еще думала всегда - как это бывает? Когда мне позвонили и сказали, что умер Руслан, я страшно злилась. Я кричала и швырялась вещами. Я лопала шарики, которые висели у нас в комнате...
А тут я сижу на лесенке, вокруг ходят отдыхающие, кошка вот пришла. А я сижу и удивляюсь: почему я ничего не чувствую? Что со мной? Это такая защитная реакция организма? А может это привычка терять близких? Как мне осознать то, что случилось?
Потом приехал брат, забрал нас с Ростом в Молочное, в мамин номер. Я зашла в ее комнату, где пахло корвалолом и лекарствами, где лежали ее вещи и диван был застелен для нее. И вот тогда-то меня и накрыло.
Я перестала спать. Снова стала курить (они там оба курят, сначала с ними, потом сама). Никак не проявляла ничего внешне, не хотела, чтобы кто-то видел как мне плохо.
Спасал только сын. Обнимал, когда видел, что я на грани. Заглядывал в глаза. Говорил: я с тобой, я рядом. И гладил по плечам и по голове. Алекса не было рядом, мы решили, что вернемся в Питер с братом, но я впервые ощутила, что мой сын - мужчина, совсем большой. И впервые - сильнее меня.
Мы заказали кремацию. Урну с прахом решили отвезти в Сосновый Бор и похоронить в одной ограде с бабушкой и дедушкой. Когда-то мама обмолвилась, что хочет после смерти лежать там, рядом с родителями, а кремировать ее нужно в Питере, ведь в Сосновом Бору еще нет крематория. Мы тогда посмеялись и я пообещала маме так и сделать. Ну, что ж. Так и сделали. Был еще весь этот холодный кошмар с выбором одежды и обуви, но все прочие хлопоты взял на себя шустрый мужик из тамошней ритуальной конторы. Даже урну нам сам на дом потом привез...
14 августа мы сели в поезд в Питер. Как и собирались. Только на маминой полке поехал Саша, а мама (так странно это все) стояла в сумке, в рюкзаке на багажной полке. И никто вокруг даже не знал, что мы едем вчетвером...
Здесь, в Сосновом Бору, тетя с дядей организовали похороны 17 августа. Собрались родные, все, кто смог, мамины друзья из Новосибирска прислали мне денег на цветы. Сотни сообщений с соболезнованиями, десятки телефонных разговоров. Все это уже позади. Урну опустили в землю, посидели в кафе на поминках, вспоминали, говорили, смеялись - потому что мама не любила этого ритуального плача и показушных обрядов.
Из Новосибирска к нашему приезду приехала мама Лиза. Очень выручила нас с Ростом - гуляла с ним, помогала мне по дому, возила Роста в Сосновый Бор. Провожала его вместе с нами в школу. Сейчас вот тоже гуляют и я могу написать этот пост.
Что еще сказать... Я знала, что когда-нибудь это должно случиться, человеку ведь уже 79, куча болезней, никто не вечен... Но не желала, не верила, что это когда-нибудь действительно произойдет. Когда мы приезжали в Сосновый Бор и, кое-как размещались вчетвером в однушке, я лежала и думала: боже, какое счастье, все мои любимые люди со мной, все живы, все тут, сопят у меня под боком...
Теперь я так думать уже не могу.
Проклятый високосный год дракона опять отнял у меня любимого человека. Опять скорпиона. Странное совпадение, если вдуматься. Мама с Русланом очень дружили, были похожи, многое одинаково любили, многое одинаково понимали. И ушли с разницей в 12 лет, в високосный год дракона, он - 14 числа, она - 4, и обоих похоронили 17-го. Оба перед этим по 10-12 дней помучились в больницах, оба маялись комплексом разных заболеваний, каждое из которых само по себе не было смертельным и до последнего не было ясно, что происходит.
Маме в причинах смерти указали кардиосклероз, нефроз и диабет со множественными осложнениями. Про пневмонию сказали, что это была гиподинамическая пневмония, от недостатка движения.
Какого черта вообще? Она должна была пережить очень многих, мы хотели написать книгу, отметить ее 80-летний юбилей, проводить Роста в школу, отдохнуть вместе в санатории... Ремонт у нее в ванной сделать, в конце концов! И как теперь? И когда мы с ней теперь все это сделаем? Сколько еще ждать?! ......
Я не могу привыкнуть, что ее нет. Все порываюсь позвонить, рассказать про школу Роста и как его хвалит учитель, про наш отпуск в Новосибирске, вообще про все. Мы созванивались с ней каждый вечер. Каждый вечер. Всегда. Иногда я брала телефон, чтобы позвонить ей, а телефон сам начинал звонить у меня в руке.
Точно так же сейчас тяжело ее сестре, моей тете Зине, с которой они тоже созванивались, даже по два раза на дню.
Я потеряла не только маму, я потеряла близкого друга. Я не знаю как это описать словами. Нет у меня таких слов. Есть огромная дыра в груди и чувство, что мир никогда не будет прежним. И он не будет. И мне уже кажется, что впереди только потери, боль, смерть и старение. Все вокруг будут стариться, болеть и умирать, а я буду терять способность удивляться и расстраиваться и наконец вообще перестану плакать. Просто разучусь. Буду пожимать плечами, а внутри будет большая черная пустота. И однажды я провалюсь в нее и меня тоже не будет. И вообще больше ничего для меня не будет. И это будет даже хорошо.
Да, я пью таблетки. Какой-то там афобазол. Наверное, стоило бы сходить к доктору и начать пить что-то посильнее, но я почему-то не иду.
Я вместо этого все теряю, забываю, пропускаю, туплю и просыпаюсь очень рано. Вижу странные сны. Никогда не вижу во сне маму.
Когнитивные способности сконцентрированы на работе, там я их полностью применяю и на остальную жизнь уже не остается.
Безвкусная еда, никаких желаний, сильно и быстро устаю. Жара еще эта... Мне кажется, что всегда теперь будет эта проклятая жара, что никогда не наступит осень, зима, весна. Я как будто застряла в этой душегубке, которая добила маму. Мне почему-то кажется, что в Сосновом Бору с ней бы такого не случилось, и что виновата во всем эта проклятая жара и неделя без движения в душной комнате под кондиционером...
И вот эта жара преследует меня. Сегодня 4 сентября, а у нас +28 и липкая духота. Жара преследует меня с того самого дня как я уехала из Питера. В Новосибирске я думала, что умру. В Москве была адская жара. В Евпатории просто раскаленный котел... Теперь этот ад пришел за мной и в Питер.
Может быть, на самом деле, умерла я, и я в аду...
Надо заняться собой, потому что у меня есть Рост и он не виноват, что его мама потеряла маму. Никто не виноват. Поэтому собираюсь в кучку и живу дальше.
Пока плохо получается.